Дело султана Джема - Мутафчиева Вера (лучшие книги читать онлайн бесплатно без регистрации txt) 📗
Не думайте, что мы не отрабатывали это золото потом и кровью: война с корсарами – занятие не из легких. Но братья мастерски овладели им – дело опыта.
По вашим словам, вы можете вообразить себе все, кроме жизни рыцаря-монаха, для которого угроза пиратского нападения была повседневностью. Гак вот: в отличие от теперешних, в наши времена мужчине было естественно жить в тяготах и опасностях, независимо от того, кто он – воин, купец или монах. Мы находили в этом (представьте себе!) почти наслаждение.
По сей день с чувством великой гордости вспоминаю я Родос, наш Родос, в дни празднеств: ослепительно белый, стройный, изысканный, он словно был создан как фон для родосского рыцарства. Около двух тысяч мужей – испытанных воинов или ученых священнослужителей – в облачении Ордена: черных рясах и черных до колен плащах с белым крестом на левой стороне груди. Когда я смотрел из своего дворца, как они движутся по улицам, мне казалось, что их ряды – это тени домов, собора и дворца, что они скрепляют основы этого древнего города.
Ибо Родос поистине древен, он знал власть эллинов, а затем персов, римлян, византийцев, сарацин и многих безымянных завоевателей. А мы завладели им в трудные времена, как раз накануне османских нашествий. Но потребовалось еще полтора столетия, чтобы османская эскадра подошла к Родосу. Вот это уже происходило на моей памяти. Более того – история именно меня сделала защитником Родоса, самого восточного предмостья католицизма. Не сочтите нескромностью, если я позволю себе напомнить: я, Пьер Д'Обюссон, был единственным человеком, принудившим Мехмеда II отступить. Да, если даже новое расследование по делу Джема закончится вынесением мне обвинительного приговора, все равно вам не отнять у меня моей славы: имея в своем распоряжении всего лишь две тысячи монахов, я устоял перед Великим Завоевателем.
О знаменитой осаде Родоса 1480 года, о наших битвах и победе я повествовать не стану – они предшествуют по времени делу Джема. Считаю своим долгом лишь подчеркнуть, что эта победа весьма подняла наш престиж в глазах христианского Запада. Во всех странах, находившихся под эгидой папы, получили хождение десятки повествований или песен, живописующих (обычно с преувеличениями) наши подвиги. Мы предпочли бы, чтобы это восхищение было более вещественным, ибо осада истощила силы Ордена – осаждающие значительно превосходили нас численностью. Наша казна пустела, половина флота была потоплена. За последние пять-шесть лет левантийская торговля замерла; купцы боялись заходить на Родос, поскольку Родос вел войну, а путь из Генуи или Венеции на Левант был немыслим без этого промежуточного отдыха.
Одним словом, слава сама по себе мало согревала нас. Посему мы увидели в смерти Завоевателя перст божий – Всевышний сам убрал с нашего пути человека, который рано или поздно уничтожил бы нашу Родосскую твердыню.
Вскоре после первого известия о смерти султана прибыло второе, еще радостнее первого: о междоусобице между Баязидом и Джемом. Мы не смели верить своим ушам. Даже из моего краткого рассказа вы, наверно, поняли, что рыцари-монахи не были избалованы судьбой.
Хотя и обнадеживающие, вести не заключали еще для нас ничего определенного. По-прежнему с империей Османов было перемирие, а не мир; над турецким войском все еще реяли боевые знамена, хотя оно теперь и было занято действиями против Джема; санджак-беги Баязида перехватывали наши корабли, а корабельщиков либо уводили в плен, либо убивали на месте. Да и могли ли мы рассчитывать, что Баязид, справившись с братом, не возобновит военных действий против Родоса?
По моему разумению, оснований для таких надежд у нас не было. Нам позволено было чувствовать себя спокойными лишь до той поры, пока продолжается бунт Джема. Стоит Баязиду устранить брата, как войско полностью подчинится ему. А быстрая победа была особенно желанной для нового султана, которого мятежники упрекали именно в отсутствии воинских доблестей, в малодушии и миролюбии.
Не думайте, что я рассуждаю так оттого, что с тон поры миновали столетия; такой же была и тогдашняя моя оценка событий. Я был воспитан римской церковью и нашим Орденом – вы никогда не задавались вопросом, чему обязан Рим своим непревзойденным по продолжительности господством? Именно этому: умению трезво оценивать обстановку и выбирать наиболее подходящие действия или контрдействия.
Одно из приятных заблуждений нынешнего человечества – будто лишь эпоха гуманизма раскрепостила человеческую мысль, освободила ее от пут предрассудков и заменила догму гибкостью разума. Повторяю: сие есть заблуждение! Загляните в анналы римской церкви, и вы убедитесь, что за столетия до Макиавелли, до разных ренессансных писак и протестантских крикунов мы тоже действовали без предрассудков, трезво оценивали происходящее, сообразовывались с ним и умели его направлять. Быть может, мы не признавались в том на исповеди и не проповедовали с церковной кафедры, но в том-то и была наша сила. Есть вещи, о коих не подобает упоминать, они подразумеваются.
Да, я несколько отвлекся. Однако я считал необходимым объяснить, что мы в свое время воспринимали события не слишком различно от вас. Не воображайте, будто человечество, существующее миллионы лет, именно в последние пятьсот лет разительно переменилось. Как бы то ни было, накануне 9 июля 1482 года я совершенно отчетливо сознавал, какие последствия сулило нам прекращение Джемова бунта.
Вторые показания Пьера Д'Обюссона о событиях с 9 по 12 июля 1482 года
События, о которых пойдет речь, начались с неожиданнейшего посещения.
9 июля чуть ли не затемно, когда я готовился к заутрене, сообщили мне, что прибыл гонец от Ахмед-паши. Об Ахмед-паше у меня были неприятные воспоминания: незадолго до того этот весьма способный военачальник занял Отранто, что означало прямую турецкую угрозу Западу.
Поспешно одевшись, я спустился в приемную, по дороге соображая, что нам предстоит, если перемирие будет нарушено. После разрушительного обстрела со стороны Мехмедова флота наши укрепления еще не были полностью восстановлены; для того чтобы набрать пополнение из христолюбивых воинов Италии, Испании, Франции, требовалось самое меньшее два месяца сроку; для пополнения же нашей казны следовало воззвать к верующим всего Запада, на что понадобилось бы куда более двух месяцев…
В приемной зажгли свечи – все еще окончательно не рассвело, а я не любил вести переговоры в полутьме, незачем противнику прятать свои глаза.
Ввели гонца. Он был не турок, я это понял сразу. Во мне всегда вызывали отвращение христиане-вероотступники, служившие султану преданней всякого правоверного мусульманина и весьма хорошо осведомленные относительно нас и наших дел. Не один честолюбец из порабощенных турками стран или с Запада находил ласковый прием у Мехмеда Завоевателя. При его дворе кормились сотни таких предателей, меж коих, впрочем, по меньшей мере десяток были изменниками лишь для виду, в действительности же делали для нас неоценимую работу. Я абсолютно убежден, что точно так же по мель, шей мере десяток из убежавших на Родос греков, левантийцев или далматинцев делали подобную же неоценимую работу в пользу султана. Поэтому мы держали под наблюдением каждого беженца или раскаявшегося изменника, вновь попросившего заступничества у христиан. Мы следили, казалось бы, за каждым их шагом, но я мог поклясться, что весьма немногое из того, что решалось даже в Высшем совете Ордена, оставалось секретом для султана. Однако я утешался тем, что и мы в той же степени осведомлены о секретах Топкапу.
Посланец Ахмед-паши на вид был скорее левантинцем, чем греком. Как я и ожидал, он заявил, что не знает языка, и потребовал толмача. Весьма дешевая уловка, к которой мы с успехом прибегали в Топкапу, нас провести не могла: посланец лишь делает вид, будто не знает языка, чтобы тайно следить за каждым словом. Но для нас это уже не было тайной.
Толмач передал нам слова Ахмед-паши. Баязид через Ахмед-пашу настойчиво предлагал нам ни больше ни меньше, как превратить непрочное перемирие между нами в прочный мир.
