Черный соболь - Богданов Евгений Федорович (серии книг читать бесплатно txt) 📗
Аверьян был деловит. Старательно резал ножом мясо на аккуратные ломтики, словно дома в Холмогорах сел обедать. Вот-вот скажет: «Жонка! Соли мало. Где солоница?» Сдержан, строг обличьем, словно церковный настоятель, напустил на себя важность, не подступишься. Гурий, глянув на отца, чуть не прыснул со смеху, таким напыщенно-важным он ему показался.
Герасим смотрел, смотрел в угол, словно что-то силился вспомнить. Наконец вспомнил, набрал воздуха в грудь, и под низким потолком избы зазвенела песня так, что с наката посыпались песчинки.
Эх да сторона ль ты моя, вот моя сторо-о-нушка.
Сторона ль моя чужая, ой, вот чужая!
Умолк, убрал со стола руку, будто отчаявшись, помотал головой и с новой силой:
Да не сам я на тебя, вот моя сторонушка, Не сам я зашел заехал, ой, вот заехал.
Опять замолчал, перевел взгляд на Аверъяна. Тот положил нож, отодвинул тарелку, быстро отер губы, спросил полушутя:
— Не сам, говоришь? А кто же тебя приневолил?
Герасим опять упрямо помотал головой, взял выше и звонче:
Занесла-то меня, да доброго молодца, Занесла меня неволя, ой, вот неволя!
— Это, брат, врешь, — опять вплелся в паузу спокойный басок Бармина.
— Слышь, Никифор, он говорит: неволя! Видал, а? — И тут же оставил шутливый тон и стал помогать Герасиму так, что стены, казалось, задрожали.
Да неволен я был, да я, добрый молодец, Неволен я был, кручинен, ой, был кручинен.
Теперь уже присоединился к поющим Никифор, и песня зазвучала до удивительности стройно, слаженно, и голоса стали потише, но проникновенней, и в песне стало преобладать чувство, что трогает за сердце, высекает слезу и у исполнителей, и у тех, кто слушает ее.
Да никто-то, никто про мою кручинушку, Никто про нее не знает, он, вот не знает…
На улице тявкнул пес, потом снова тявкнул и залился бешеным лаем. Лай доносился то с одного места, то с другого. Оборвав пение, артельщики вскочили, выбежали из избы, огляделись — никого. Пыжьян подбежал к Аверьяну, стал тереться у ног, еще раз пролаял, повернув морду к реке.
— Кто-то был, — сказал Аверьян. — Однако студено. Пошли в избушку.
В избе после минутного раздумья Аверьян схватил полушубок, надел его, взял из-под лавки топор.
— Пойду проверю. Вы сидите тут.
— Я, батя, с тобой! — сказал Гурий, мигом собравшись.
— Тогда возьми лыжи, — сказал отец.
На лыжах они обошли кругом все зимовье, внимательно проверили загородку, где хранился коч, амбар.
Аверьян пошел тогда вдоль тропки, по которой Гурий ходил за водой к реке. И рядом с тропкой заметил свежую лыжню.
— Вот чужая лыжня, — сказал он. — От реки кто-то приходил.
Он пошел размашистым шагом к реке, Гурий — за ним. Вышли на лед. Чужая лыжня уходила к дороге. Далеко на ней Гурий заметил черную точку, движущуюся в направлении города.
— Глянь, батя. Кажись, вершник!
Отец присмотрелся, сказал:
— Сани. Кто-то наведывался в наше зимовье. Не к добру это.
Когда перевалило за половину января, днем стало чуть светлее. Гурий собрался в лес один, сказав отцу, что скоро вернется. Пыжьян, сопровождавший охотников, на этот раз бежал следом за Гурием. Заметив чей-нибудь след, он кидался в сторону от лыжни, увязая по брюхо в снегу, обнюхивал его и догонял Гурия. Парень шел быстро. Снег сухой, погода ясная, лыжи катились как бы сами по себе. Мороз жег лицо, щеки горели, изредка Гурий растирал их рукавицей, чтоб не обморозиться. За спиной у него мешок с самым необходимым, без чего холмогорцы в лесу и не показывались, — с сухарями, трутом и огнивом, привадой для зверя, жестяным котелком, куском вареного мяса, вяленой рыбой. За поясом — легкий охотничий топор, в левой руке, как всегда, лук, стрелы наготове в кожаном колчане-чехле. Ружья Гурий у отца не просил, рассчитывая, что оно ему не понадобится — лишняя тяжесть в пути.
Осмотрев ловушки и обновив приваду, Гурий увлекся и, чувствуя себя самостоятельным, уверенно побежал дальше в лес. Время от времени он останавливался, делал заметы на мерзлой коре.
Прошел небольшой ложок, окруженный кустарником и ольховым подлеском, выбрался в лиственничный борок, чистый, ровный, красивый. Меж лиственниц темнели ели, невысокие, но широкие, разлапистые. Стоя в сугробах, они нижними лапами опирались на снег. На ветках — тяжелые нависи. Иной раз они обрывались и хлопались вниз.
В этом-то чистом борке и заметил Гурий соболиный след, а Пыжьян взял его. След был свежий и сильно петлял. Соболь, словно заяц, путал его, и пес кидался то влево, к кустам, обходил их, то бежал вперед, то устремлялся направо и возвращался опять на то же место, откуда начинал отклоняться от прямого пути.
Дни стояли морозные. В такой холод звери обычно отсиживались в своих убежищах. Выйти поохотиться соболя, видимо, вынудил голод.
Вот он шел спокойными, ровными прыжками и слегка «троил» след, выдвигая одну из передних лап вперед. В рыхлом снегу возле лунок — небольшие выбросы снега. Потом соболь перешел на шаг, и след тянулся по сугробу ровной строчкой. Снег глубокий и рыхлый, и соболю было трудно передвигаться по нему, поэтому он иногда вскакивал на валежины, если они попадались на пути, и перебирался дальше по ним, а под деревьями выбирал места потверже, где упал с веток слежавшийся снег — кухта.
Гурий знал, что это след соболя: отец показывал ему такие следы. Но не ведал паренек, что тут шел зверь его мечты — желанный и драгоценный Черный Соболь.
Пыжьян, хватая пастью холодный воздух и все убыстряя бег, шел по следу, и Гурий едва поспевал за ним. Вот уже зверь перешел на крупные широкие прыжки, стало быть, почуял погоню. Гурий напряженно всматривался в белесоватую муть зимнего дня и, наконец, далеко впереди заметил бегущего зверя: он перемахивал с сугроба на сугроб широкими прыжками, вытянув в струнку пушистый хвост. Соболь исчез в кустах подлеска, собака нырнула за ним, обдирая о сучья бока. Гурий стал обходить кусты — сквозь них ему не продраться. И когда он вышел на другую сторону кустарника, то увидел, что Пыжьян мечется вокруг ели, подняв вверх морду, и заливается лаем.
Гурий поднял голову и заметил на ветке… белку. Лук был наготове, охотник прицелился и спустил тетиву. Но белка успела прыгнуть на соседнее дерево, и стрела пролетела мимо. Гурий, мало думая о том, что происходит, в азарте пустил еще стрелу, и пронзенная ею белка упала в снег. Гурий подобрал ее, подержал в руке и спрятал в мешок. Закинув мешок за спину, поднял стрелу и только тут сообразил: преследовали соболя, а попалась белка. Почему случилось так? Ведь по снегу бежал от собаки именно соболь! Гурий посмотрел на Пыжьяна и спросил у пса, словно тот мог ответить:
— Где же соболь, Пыжьян? Проворонили?
Пыжьян преданно посмотрел в глаза охотнику и виновато завилял хвостом.
«Ведь это же был соболь! Я видел своими, глазами! Настоящий соболь. Пыжьян потерял его след и вышел на белку. А соболь спрятался где-то поблизости. Надо поискать…»
Но тут Гурий заметил, что поднялся сильный ветер, он раскачивал деревья, с них ворохами осыпался снег. Ветер бил в лицо, трепал одежду. Стало совсем темно.
Начиналась пурга.
Гурий, растерянно озираясь, стал искать на деревьях свои метки, чтобы по ним найти обратный путь. Но тут же сообразил, что их нет и быть не могло. Увлеченный погоней за зверем, он забыл обо всем — о метках, о том, что надо запоминать обратную дорогу.
Тут уж не до соболя. Он, видимо, спрятался в свою нору. Гурий стал на лыжню, по которой пришел сюда, и пока ее не замело снегом, побежал обратно. Но в том месте, где соболь путал следы и Гурий несколько раз кидался то вправо, то влево, лыжня была сбита. Паренек остановился и стал думать, как ему выбраться к зимовью.
Он ничего не мог понять: лыжня его перекрещивалась в нескольких местах. Он остановился в совершенной растерянности. Вся надежда была теперь на собаку.
— Пыжьян! Ищи дорогу!
Пыжьян, помахав хвостом, сделал круг возле Гурия, обнюхивая следы, и пошел по сугробам напрямик. Отбежав несколько метров, он остановился, посмотрел на хозяина, повернул морду вперед, коротко пролаял и снова поглядел на охотника. Делать нечего. Гурий подошел к нему. Пыжьян вывел-таки на прямую лыжню и уверенно пошел по ней. Но шли недолго. Лыжни не стало. Ее замело снегом. А до затесок на деревьях они, видимо, еще не добрались. Гурий перестал их делать давно и теперь клял себя за неосмотрительность. Собака растерянно металась из стороны в сторону. Жилье было далеко, да и в поднявшейся завирухе Пыжьян, как видно, совсем потерял чутье…
