Шесть голов Айдахара - Есенберлин Ильяс (полная версия книги .txt) 📗
– Иди, – сказала Сакип-Жамал, – да благословит тебя аллах за твое доброе сердце…
Вернувшись к костру, она позвала Бубеш и пересказала ей разговор со знакомым джигитом.
– Сестренка, – тихо сказала Сакип-Жамал, – одна горькая судьба связывала нас и долго вела одной дорогой. Я хочу помочь людям в Алтын-Эмеле… Там Акберен… Будь матерью моему сыну… Уходи вместе с аулом. Если аллах поможет мне, я найду вас, где бы вы ни были.
Женщины обнялись. Бубеш тихо заплакала.
Рассвет был серым и долгим. Тяжелое красное солнце, похожее на воспаленный огромный глаз, с трудом поднялось из-за края земли и неподвижно замерло среди глыб черных, как камни, туч. Черную, обожженную землю видело солнце и, быть может, поэтому не решалось начать свой обычный путь по небу. Еще видело оно две крошечные человеческие фигурки, бредущие по обугленной, словно проклятой самим богом земле. Один человек был большой, другой – маленький. От каждого их шага поднималось крошечное облачко серого легкого пепла от сгоревших трав, и скучный тихий ветер уносил его в сторону.
Бубеш не имела представления, куда она идет. Сынишка Сакип-Жамал, вцепившись в подол ее платья, медленно брел рядом. Ночью, когда коши разных аулов, согнанных со своих мест нукерами Али-Султана, начали сталкиваться в широкой степи на узкой караванной тропе, когда все смешалось и перепуталось, Бубеш с ребенком потеряла аул, который накануне дал им приют. Другие же коши не захотели принять их к себе, опасаясь, что женщина и ребенок могли оказаться из проклятого Алтын-Эмеля.
И вот перед рассветом женщина и ребенок оказались совсем одни. Еще ночью видели они, как полыхала от края до края степь, как поднимались над нею огненные смерчи. Потом пожар ушел, гонимый ветром, в неведомую даль, и только кисловатый синий дым тянулся из логов и низинок, где когда-то были густые заросли кустов, и умирающий огонь еще прятался в их корнях, чадил, словно надеясь, что кто-то подбросит ему пищи и он снова радостно запляшет под ветром, размахивая своими красными полотнищами. Но вокруг была голая, раздетая теперь уже до будущей весны земля. За все время мальчик ни разу не закапризничал, не заплакал, не попросил хлеба. Он молча шел рядом с Бубеш, терпеливо переставлял свои маленькие ноги и, совсем как взрослый, о чем-то думал.
Бубеш подумала о Сакип-Жамал. Где сложила она голову? Удалось ли ей пробраться через заграждения, выставленные воинами Али-Султана; предупредила ли она восставших, или бездыханного тела ее коснулись жаркие языки пламени ночного пожара? Ни небо, ни ветер не могли об этом рассказать.
А в это время Акберен уводил восставших и их семьи в сторону Восточного Туркестана. Сакип-Жамал успела предупредить алтынэмельцев, и потому воинам Али-Султана достались только брошенные, пустые юрты. Долго бродил еще после слух между людьми о страшной болезни – чуме, что появилась в долине реки Или, но, странное дело, никто не видел ни одного мертвого. На всякий случай кипчаки много лет не пригоняли сюда стада, а воины Али-Султана, которые должны были уничтожить восставших в Алтын-Эмеле, никому не рассказывали, что сожгли пустые юрты.
Едва земли Золотой Орды покрылись крохотными зелеными копьями-ростками молодой травы, как поднялись в небо, полетели в сторону Ирана вороны и стервятники, грифы и орлы-могильщики, а за ними, извиваясь по увалам и долинам, растянувшись от одного края земли до другого, поползла небывало огромная змея, поблескивая на солнце, словно чешуйками, остриями отточенных копий.
Длиннохвостые, короткогривые кони, привыкшие к дальним походам, шли неутомимой рысью, а сидящие на них всадники были веселы и беззаботны – впереди их ждали победы, богатая добыча и красавицы иранки. Никто не сом-невался в успехе, потому что вел своих бесстрашных воинов сам Узбек-хан – опора ислама, и было под его началом четырехсоттысячное войско. Хан ехал впереди войска на гнедом длинношеем скакуне, и ветер играл над его головой белым знаменем.
Справа у пояса хана висел меч дамасской стали в ножнах, украшенных золотой арабской вязью, слева – длинный нож с рукоятью из желтоватой слоновой кости. Седло – в золотых драконах и серебряных бляхах. Слева к нему был приторочен железный щит, а за спиной хана висел садак, полный красных стрел с оперением, сделанным из орлиных перьев. Грузное тело облегала кольчужная рубашка с короткими рукавами, голову украшал черный железный шлем с золотыми насечками.
Хан был одет и снаряжен подобно своим воинам, в любой момент готовый вступить в битву. Он даже отказался от хурши – оруженосца. Все оружие находилось при нем. Что из того, что Бату-хан и Берке не делали этого? Он, нынешний повелитель Золотой Орды, поступает так, как находит нужным. Прежние ханы никогда не шли во главе своего войска, предпочитая двигаться в стороне, чтобы любоваться его силой и мощью. Он повел воинов за собой, и пусть все видят в этом особый смысл и знают, что опора ислама с ними.
У каждого воина, отправившегося в поход, хорошее оружие, выданное из ханской казны, кольчужные нагрудники поверх одежды, заводной конь. Что может остановить таких воинов – бесстрашных и быстрых, готовых повиноваться каждому жесту, каждому слову любимого хана?
Вьется по равнинам и увалам войско-змея, все ближе оно к предгорьям Кавказа, и горе всему, что встанет на его пути. Обовьет оно всякого кольцами своего сильного тела, задушит, раздавит. Позади Узбек-хана, с двух сторон, едут два его сына – Таныбек и Джанибек на белоногих скакунах, за ними – самые преданные Орде эмиры, нойоны, батыры. В год змеи (1341) ползет на Иран войско-змея. Во все времена, еще от монгольских ханов, считался этот год недобрым и тяжелым для кочевников. Но решимость Узбек-хана была так сильна, что он ничего не боялся. Пусть тяжким станет этот год для его врагов.
И действительно, будто сам аллах покровительствовал хану. Соглядатаи, верные люди, донесли ему, что с самой ранней весны не пролилось над Ираном ни капли дождя, а месяц науруз – март – был похож на месяц шильде – июль, и травы погибли от зноя, не успев отцвести и родить семена.
И еще произошло небывалое – в апреле на высоких Кавказских горах растаяли, исчезли вечные снега, отчего на плодородные земли Ширвана и Аррана обрушились сели – грязекаменные потоки, потом реки обмелели, открыв человеческому взору белое, сухое дно. Неоткуда было брать воду для садов и полей, листва на деревьях скрутилась и осыпалась, а хлебный колос увял и лег на землю.
С тайным страхом и надеждой, ни с кем не делясь своими мыслями, Узбек готовился к первому сражению. Быть может, теперь навсегда земли Северного Ирана станут владениями Золотой Орды. Сколько раз ходил в походы! Были поражения и были победы! Но и тогда, когда побеждал, не мог удержать того, что попадало в его руки. Наступал срок, и приходилось отдавать приказ туменам возвращаться в степи Дешт-и-Кипчак. Сейчас же не только Ширван и Арран хотел покорить Узбек. Для того чтобы снова из медленно текущего ручейка превратить Великий Шелковый путь в полноводную и широкую реку, нужно было покорить себе города и крепости по южному берегу Хазарского моря.
Иран слабел с каждым днем. Когда-то молодое и сильное ильханство могло постоять за себя и не боялось выйти навстречу любому врагу. Теперь же эмиры, нойоны и беки, подобно неразумным детям, растащили владения, разорвали на лоскутья то, что в войнах и сражениях собирал под свою руку великий Кулагу.
Все чаще без должного уважения смотрели в сторону Ирана египетские мамлюки, и жадным волчьим блеском вспыхивали глаза османских тюрок. Чтобы добиться своего, Узбек-хану следовало спешить. Его конница без труда переправлялась через еще недавно бурные горные реки и за десять дней бросила к ногам хана Ширван и Арран. Огромное войско остановилось на берегу Куры, и Узбек велел в честь удачного похода возблагодарить аллаха. Были зарезаны тысячи баранов и устроен для воинов праздник.
