Чертоцвет. Старые дети (Романы) - Бээкман Эмэ Артуровна (книги регистрация онлайн бесплатно TXT) 📗
Ни летом, ни зимой Эва не выбиралась из дома. Лишь на минутку выходила ома за порог, когда надо было принести ведро воды из колодца. Постепенно запах балок старого дома впитался в одежду Эвы. Временами ей казалось, что и сама она одна из этих балок, расположенных где-то в нижнем ряду, верхние же венцы давят на нее, и ей никак не выбраться наружу.
Может, Эва вздремнула и темные стены ей приснились? Голова ее устала от рассказов Роози, теперь ей и самой начинает мерещиться всякая всячина. Давно ли это было, когда Роози в полдень вздремнула на стуле, голова ее склонилась на плечо, спицы выскользнули из рук на пол. Тут же она выпрямила шею, в ее широко раскрытых глазах читался ужас.
Эва, едва слышно позвала она, — подойди, взгляни — не утащило ли это колесо мои ноги?
Уже не первый раз Роози видела во сне огромное колесо, которое катилось со стороны болота так, что с треском ломались деревья и кусты. По словам Роози, колесо катилось прямо на Виллаку и разрезало дом напополам, как буханку хлеба, и, поскольку Роози не могла убежать и спрятаться от устрашающего диска, он отсекал ей ноги.
В таких случаях Эве приходилось долго и терпеливо успокаивать Роози. Ей приходилось садиться перед Роози на корточки, заворачивать ей юбку кверху и по одной приподнимать омертвевшие ноги, чтобы Роози могла увидеть свои икры и ступни. Эва с ужасом замечала, что ноги Роози усыхали и становились все тоньше. Если б спина больной каким-то чудом и стала здоровой, то эти ножки-палочки все равно не смогли бы держать тело.
Видения Роози пугали Эву. Кто знает, какое несчастье предвещало Виллаку это колесо. Она жалела, что у нее нет дара угадывать предзнаменования.
Однако рассказ Роози о колесе навел Эву на одну мысль. Она стала с интересом разглядывать стулья и скамейки. Оставаясь одна в комнате, она переворачивала иные сиденья низом вверх и изучала ножки. И надо ж им быть такими тонкими! Как сделать так, чтобы у каждой ножки было маленькое колесико? Жизнь у Эвы полегчала бы, она возила бы Роози по комнате, даже если б той вздумалось хоть десять раз на дню прокатиться от шкафа к окну. Может, и кошмарные боли внутри со временем бы исчезли, если б не пришлось больше перетаскивать Роози вместе со стулом с места на место.
Смутная мечта о маленьких колесиках словно вселила в Эву новую веру в жизнь. Удивительно, что для счастья вовсе и не требовалось чего-то большого, необъятного, бесконечного, не требовалось ни мачтового леса, ни господской усадьбы, всего-навсего лишь четыре маленьких, с дзиньканьем катящихся колесика. Так же как для счастья Роози не требовалось ничего, кроме ног, которые держали бы ее тело и могли отходить зараз хотя бы четверть версты.
Мысль о четырех маленьких колесиках так разрослась, что уже не умещалась в сознании Эвы. Довелись этой мечте сбыться, Эва могла бы начать ждать дня, когда в семье Виллаков на радость Иоханнесу родится еще один сын.
Четырех маленьких колес хватило бы, чтобы откатить прочь груз забот.
Однако радостные мысли, от которых она прямо-таки пьянела, приходили лишь на мгновение. Крошечные колесики Матис смог бы вырезать ножом, но как закрепить их к ножкам стула? Страшно представить, если вдруг колесики одно за другим станут ломаться и отскакивать от ножек стула! Стул кренится, Роози зовет на помощь, упаси бог, если вдруг соскользнет на пол и повредит себе еще что-нибудь. Иоханнес рассвирепел бы: ты, Эва, хочешь облегчить себе жизнь, ты совсем не думаешь, как страдает несчастная Роози. Нет, никакие колеса не выдержат тяжести Роози; хотя ноги у нее — кожа да кости, телом она все время полнеет. За обедом Роози наворачивает, как мужик, и, оправдывая свой аппетит, говорит, что хоть одно удовольствие должно быть в этой жизни у человека.
Но все-таки что-то ведь должно означать это мчащееся на Виллаку огромное колесо!
Однако не каждому событию предшествовали предзнаменования — в этом Эва тоже убедилась.
В прошлом году перед рождеством выпало много снега. Быть может, толстый белый ковер похоронил под собой все таинственные шорохи, скрипы, карканье и шумы? Почему никто из жителей Медной деревни не сумел предугадать надвигающегося несчастья?
Потом-то умных много. Одна старуха поведала о том, что их петух уронил посреди кухни черное перо из хвоста. Перо своим концом указывало в сторону Россы. Очевидно, старуха сама размахивала метлой, подметая пол перед рождеством, и перо вылетело через устье очага во двор. На том предзнаменование и позабылось.
Якоб много лет подряд один управлялся с хуторским хозяйством — батрак с батрачкой в подмогу. Кто знает почему, но он медлил с женитьбой. Ява и Матис уже давно жили со своими детьми в баньке на краю болота. Никто не стоял у Якоба поперек дороги и не оспаривал его прав.
Хотя Иоханнес и сильно опередил хозяина Россы с договором на покупку хутора, но и значительно более молодой Якоб был не из слабого десятка. Несколько лет тому назад и он расписался под важной бумагой. Тоже решил откупить хутор — Росса должна была стать собственностью Якоба и его потомков. Однако что касается матери его будущих детей, тут Якоб еще не принял решения. Жители Медной деревни диву давались, как это Якоб до сих пор не обзавелся помощницей — пара молодых крепких рук пришлась бы ему весьма кстати, не надо было бы держать работницу и платить ей жалованье.
Неизвестно, то ли подействовали разговоры жителей деревни и на сердце у Якоба защемило, то ли ему стало тоскливо жить без спутницы, — во всяком случае, он решил на рождество распрощаться с холостяцкой жизнью. Так, как Якоб, никто раньше в этих краях невесту не выбирал. Он созвал полволости девиц и сколько-то парней — разбавить общество. В россаской избе гостей ждала бочка пива. Якоб зарезал свинью, и девушка-работница целый день возилась со свиными кишками, настряпав несметное количество кровяной колбасы.
К смотринам невесты готовились на широкую йогу. Впоследствии соседи рассказывали, что россаский батрак то и дело носился к колодцу и зачерпывал ведерком воду, труба беспрерывно дымила — так что убогим и увечным нищим хватало времени нюхать ветер. Эти забытые богом люди должны были заранее знать, к воротам какого хутора стоит являться в праздник с пустой котомкой за поясом.
Вечером, в канун праздника, россаская изба была битком набита. Сквозь стены доносились взвизгивания девушек и смех парней, потревоженные деревенские собаки без конца лаяли. В разгар музыки и танцев Якоб подал знак батраку посильней раздуть огонь в печи, скоро девушка вынесет из холодной комнаты колбасу и поставит сковороды на угли.
Но до того, как колбаса была сунута в печь, искры из щели в трубе попали на крышу, и она вспыхнула подобно кудели. Снег на гребне крыши в один миг испарился и освободил дорогу огню. Поскольку в избе стоял страшный шум и гам, никто вовремя ничего не заметил. Когда же языки пламени набрали силу и взметнулись в небо, страшное шипение и треск внезапно заставили замолчать и застыть на месте всех собравшихся.
С того времени Иоханнес то и дело тщательно месит глину и замазывает трещины на трубе Виллаку.
Когда оцепенение ужаса миновало, в сенях началась страшная давка. Девушки с головой зарылись в кучу одежды, и каждая старалась заполучить свою шубу. Парни помчались к колодцу, кое-кто впопыхах плашмя растягивался на льду, но тем не менее ковш вскоре заходил из рук в руки, только толку от этой возни не было никакого.
Посреди Медной деревни полыхал пожар, сквозь шум долетали вопли и крики. Надо же, чтобы в свое время хутора строили так близко друг от друга! Горящие пучки соломы взлетали над головами людей, внезапные порывы ветра раскидывали вокруг языки пламени, трещали и плевались искрами балки. Человек может отбежать подальше и сунуть голову в сугроб, если жар станет нестерпимым, а старые крыши никакими силами не спасти, и нет большой разницы, загорится ли стреха от уголька или от горящей головешки. Так за одну ночь сгорело пять хуторов, вся сердцевина Медной деревни. К утру там не оставалось ни одного окна, которое глядело бы на Долину духов, и ни одной балки от стен, лишь закоптелые остатки труб торчком стояли посреди пепла, и снег отступил от сердца Медной деревни. Спасенные великим трудом животные понуро стояли у обгоревших елей.
