Помни обо мне - Овалов Лев Сергеевич (книги бесплатно без онлайн txt) 📗
В вагоне светло, тепло, пассажиры еще не ложились спать.
Проводница указала места. Таня прильнула к окну. Публика за окном суетится, одни носильщики никуда не торопятся. Радио объявило об отправлении поезда.
Таня все смотрела, какое-то предчувствие не отпускало ее от окна… Поезд тронулся. Кто-то бежал по перрону вдоль поезда. Какой-то парень… Юра! Таня рванулась. Ничего не успела ни подумать, ни сообразить, просто инстинктивно рванулась. Побежать, крикнуть!
Раиса схватила ее за руку.
— Куда?
— Юра!
— Какой Юра?
— Мой товарищ, из Москвы…
Поезд набирал ход. Раиса цепко держала Таню.
— Дьявол тебя мучает, наваждение, — шептала она. Какой еще там Юра! Читай молитву, пройдет…
Все чаще постукивают колеса, мелькнула за окном водокачка.
— Дьявол тебя смущает…
Юра не Юра, бессмысленно уже бежать к дверям, за окном ночь, огоньки, темнота, пустыня, и уже нет никакого наваждения.
СТРАНСТВО
Всю зиму Таня скиталась с Раисой по маленьким городам Западной Сибири. Фиалка где-то по дороге отстала от них. Нельзя сказать, чтобы благодетели особенно радовались их приходу. Скорее, боялись.
Рядовые сектанты боялись своих руководителей, организацию цементировало беспрекословное послушание, но Раису, казалось Тане, боялись больше всех. Она фанатично верила в бога, ни в чем не отступала от канонических догм и отличалась суровостью, иногда переходившей в жестокость. Она никому и ничего не прощала. Ни малейшего отступления от раз и навсегда установленных правил! Впрочем, не жалела она и себя, на самое себя накладывала епитимьи за малейшие прегрешения.
Если Таня и мечтала о чем в эту зиму, так лишь о том, чтобы вырваться из-под опеки Раисы, хотя надежды на это почти не было.
Приезжали в какой-нибудь городок, Раиса доставала из бездонных своих карманов клочок бумаги с нацарапанным на нем адресом — впрочем, многие адреса она знала наизусть, — и они отправлялись на поиски.
Большей частью благодетели жили на окраинах, в собственных домишках, под охраной свирепых сторожевых псов. Подходили к воротам, стучались, всплескивался собачий лай, спустя какое-то время раздавался хозяйский голос, долго расспрашивал, кто да зачем. Раиса говорила условные слова, калитка отворялась. «Во имя отца и сына и святаго духа», — бормотала Раиса. «Аминь», — отвечал хозяин. Их впускали, и на какое-то время они обретали кров и стол.
Начинались бесконечные богослужения. Молились, недосыпая и недоедая. Иногда возникала тревога: приходил кто-нибудь из посторонних или хозяину со страха начинало казаться, что будто кто-то дознался, что у него живут странники. Без промедления прятались, лезли в подполье, на чердак, во всякие тайники, сделанные изобретательно и хитро. Тут были и двойные стены, и ямы с насыпанной поверх картошкой, и норы в завалинках, а один раз пришлось даже сидеть в яме, вырытой под собачьей конурой.
Забирались в тайник и часами сидели ни живы ни мертвы, не подавая никаких признаков жизни.
Тревога проходила — выползали обратно, чаще всего ночью, и опять принимались отбивать поклоны.
Иногда появлялась опасность быть обнаруженными, хозяевами овладевал страх, тогда странники снимались с насиженного места и переходили в другую келью.
Впрочем, как-то к хозяевам, у которых остановились наши странницы, заявилась милиция. Искали каких-то людей, осматривали дом. В чулане обнаружили Таню, но почему-то не обратили на нее внимания.
Обстоятельство это встревожило Раису больше, чем если бы к Тане проявили интерес, и утром они незамедлительно покинули свое обиталище.
За зиму Таня хорошо познакомилась с порядками секты. Низовым звеном считались кельи. Они были различны по численности — от нескольких человек до нескольких десятков иноков, инокинь и послушников. Келью возглавлял старший келейник, кельи объединялись в приделы, руководимые областным придельным, а во главе всех стоял старейший преимущий, избранный собором, собирающимся раз в несколько лет.
Видовые оберегали странников от общения с миром, сами странники, обуреваемые религиозным пылом, лишь молились да прятались. Впрочем, если большинство повстречавшихся Тане странников действительно были жертвами своей религиозности, их руководители, всякие келейные и придельные, занимались еще кое-чем: писали какие-то подметные письма, составляли проповеди, запугивали верующих, обещали скорую войну и, главное хотели войны, готовились, как выражались они, к столкновению с антихристом и его слугами.
Они осуждали все, с чем свыклась Таня за свою недолгую жизнь. Им было не по нутру все, что принес людям советский строй: человеческое достоинство, школы и книги. Они считали, что христиане не должны служить в армии, не должны защищать родину, пожалуй, даже само понятие родины было им чуждо. Они даже пионеров считали своими врагами. Они называли слугами сатаны коммунистов, комсомольцев, учителей, врачей, милиционеров — короче, всех, кто заботился об общественном благе, кто поддерживал общественный порядок в стране.
Но Таня не придавала этим проклятиям большого значения. Мало ли что кому не нравится! Ей казалось, что все-таки самое главное в ее странстве — это вера; ни о чем не должно тревожиться, и тобой, и всем миром управляет чужая воля…
Она совсем обезволилась в своих скитаниях. Тайна точно окутала ее отгораживающей от всех пеленой, девушка точно очутилась в непроницаемом коконе. Романтика блужданий превратила ее в покорную спутницу своей суровой и непреклонной наставницы.
Таня готовилась к иной жизни. Она читала священные книги, запоминала службы. Раиса строго взыскивала с нее за малейшее нарушение уставов, и так, переходя из кельи в келью, Таня все ревностнее усваивала келейные правила.
Особенно тяжело было скрываться в домах, где росли маленькие дети: они легко могли выдать. Целыми днями приходилось прятаться в неудобных тайниках и надолго замирать в неподвижном молчании.
Когда Раиса особенно серчала на Таню, она нарочно выбирала дома с детьми — ни дыхни, ни пикни, лежи, скрючившись, в какой-нибудь щели и повторяй про себя молитвы!
Раиса раздражалась по всякому поводу, могла замахнуться, а то так даже и ударить, и как-то в феврале, в жестокий мороз, в одном платье выгнала Таню на улицу и впустила обратно, когда та совсем уже окоченела.
Но самое страшное произошло в Рубцовске. Нашли нужный дом, Раиса в нем еще не бывала. Наступал вечер.
Постучались. Залаяла, как обычно, собака, но никто не вышел. Раиса толкнула калитку. Почему-то она оказалась незапертой.
— Иди, — сказала она Тане.
За калиткой метался разъяренный пес. Таня испуганно отступила.
— Иди, — повторила Раиса.
— Я боюсь, — пролепетала Таня.
— Я приказываю! — с раздражением сказала Раиса. — Как можешь ты рассуждать?
Таня вошла, собака набросилась на нее, вцепилась в ногу, повалила. Таня закричала. Две недели не могла встать, лежала в подвале, в узкой нише, выкопанной в земле и заделанной досками. Лечить ее, конечно, никто не лечил, приносили раза два в день поесть, а сама Раиса сказала, что «заживет как на собаке».
Позже уже, покинув Рубцовск и перебираясь на новое место, Таня осмелилась обратиться к Раисе; на людях Раиса умела сдерживаться.
— Вы не думали, что собака может укусить?
— Почему не думала? — холодно ответила Раиса. — Без повиновения не спастись; пострадала, зато послушалась. Послушание даже выше пустынничества…
— А если мне прикажут убить?
— Убей, — подтвердила Раиса. — Грех не на том, кто исполняет, а на том, кто приказывает.
Нет-нет да и возвращались мысли Тани к Москве, вспыхивала тоска по матери…
Но не так уж много времени оставалось у нее для размышлений, слишком глубоко была она втянута в круговорот страннической жизни. Окружающие то и дело внушали ей, как сладко пострадать за Христа, и немалую роль играло тут самолюбие: я не хуже, не слабее других, все могу вынести…
