Чингиз-Хан - Ян Василий Григорьевич (книги онлайн полные версии TXT) 📗
От лагеря отделился первый отряд монголов. Тысяча сомкнутых всадников, по сто человек в ряд, устремилась на маленьких лохматых лошадях, покрытых железными и кожаными панцирями. Они неминуемо должны были прорвать нестройную, колеблющуюся линию кипчаков, растянувшихся широко по степи.
– Кху-кху-кху-кху! — слышался звериный рев монголов.
От лагеря оторвалась вторая тысяча и покатилась по степи. На солнце вспыхивали ярким блеском стальные шлемы, металлические щиты и изогнутые мечи.
Шах с вершины холма видел, как от общей массы монгольских войск отрывался отряд за отрядом и неудержимо несся вперед с хриплыми криками: "Кху!"
Кипчаки заметались. Крайний отряд повернул к лагерю грабить монгольские обозы. Но от лагеря отделилась еще одна тысяча и так же легко и ровно понеслась в сторону и перерезала путь кипчакам. Оба отряда сцепились.
Облако пыли окутало место боя. Оттуда стали вырываться отдельные кипчакские всадники и, прижавшись к шее коня, уносились в степь.
– Подобного этому я не видел никогда! — воскликнул, вставая, шах. Он тревожно наматывал на палец конец бороды, впиваясь глазами вдаль.
Четыре отряда монголов, один за другим, в стройном порядке взяли направление на середину развернутых войск шаха, на тот холм, где находился Мухаммед и его свита.
Все ближе слышались взрывы монгольских возгласов "кху-кху-кху!"
Кто сможет остановить эту лавину? Мухаммед оглянулся. Тимур-Мелика рядом с ним уже не было. Вскочив на коня, он помчался в сторону битвы.
Лучшие, испытанные кипчакские отряды бросились навстречу монголам. Те задержались лишь на несколько мгновений, чтобы прорубить себе проход, и понеслись дальше, к холму, где стоял Мухаммед.
– Коня! — заревел шах. — Коня! — и, не дожидаясь, пока его услышат, он проворно сбежал к подножию холма, где два конюха держали под уздцы гнедого жеребца с красным хвостом.
Шах вскочил на него и ринулся в степь. За ним устремились его приближенные, звеня доспехами, сбруей и бубенцами.
На холме остался смятый ковер с медными блюдами, золотыми чашками и рассыпавшимися сладостями. Ветер трепал конец пестрого шелкового достархана. Только один из приближенных шаха не успел скрыться. Это был седобородый шейх-уль-ислам. Он свалился с коня, когда вся свита вскачь помчалась за Мухаммедом. Имам взобрался на холм, поправил ковер и опустился на колени. Порывшись в складках кисеи своего белоснежного тюрбана, он вытащил овальную золотую пластинку.
Когда к холму подскакали монголы, трое начальников и старый переводчик поднялись на его вершину. Один был молодой, с угрюмым лицом, черными глазами и узкой черной бородой. Конец ее был заплетен косичкой и закинут за левое ухо. Второй был старый, грузный и толстый монгол со скрюченной правой рукой. Лицо его было пересечено наискось багровым шрамом, отчего один глаз был зажмурен, а другой, выпученный, пытливо вглядывался во все окружающее. Третий был высокий, сухопарый, весь покрытый стальными латами. Это были старший сын Чингиз-хана Джучи и два уже прославившихся в Китае полководца — одноглазый Субудай-багатур и сухопарый Тохучар-нойон. Имам продолжал оставаться в молитвенной сосредоточенности, делая поклоны до земли. "Он — служитель бога", — сказал переводчик. Имам встал, сложил руки на груди и, согнув спину, мелкими шажками подошел к одному из монголов.
– Уже три года я верный слуга повелителя вселенной Чингиз-хана, — смиренно сказал он и протянул монголу золотую пластинку. — Каждый месяц я посылал с караванами письма к начальнику первого монгольского поста на большом пути в Китай. Теперь я прошу взять меня на службу к себе в монгольское войско. Я не хочу возвращаться в Хорезм...
Переводчик перевел слова имама. Джучи-хан небрежно взял золотую пластинку...
– Маленькая пайцза с кречетом... — заметил он, продолжая внимательно наблюдать за степью, где по всем направлениям скакали всадники. Он вернул золотую пластинку шейх-уль-исламу и сказал:
– Нет! Ты нам нужен, пока ты греешься у сердца твоего государя. Поезжай обратно к твоему доверчивому шаху и посылай нам снова преданные письма.
И монголы тут же забыли об имаме. Схватка приближалась к холму. Туркмены Джелаль эд-Дина опрокинули монголов левого крыла, часть изрубили, остальных теснили в болото.
Все три монгольских начальника вскачь спустились с холма.
Бой продолжался до вечера. Туркмены и кара-китаи, перебросившись на левое крыло, атаковали монголов. Они бились отдельными отрядами. Монголы то рассыпались и, убегая, бросались в сторону, то внезапно поворачивали коней и стремительно нападали на преследовавших туркмен, чтобы снова после этого обратиться в бегство. С наступлением сумерек монголы разом умчались в свой лагерь.
Хорезм-шах вернулся на холм и провел там тревожную ночь. Вокруг улеглись кипчакские воины возле своих коней, привязав их арканами.
Вдали багровыми вспышками трепетало небо, отражая пламя монгольских костров. Огни пылали всю ночь. "Монголы готовятся к утреннему бою", — говорили кипчаки. Со всех концов степи доносились стоны и призывы о помощи, — половина кипчакского войска ранеными и убитыми полегла в этой битве.
Джелаль эд-Дин убеждал хорезм-шаха:
– Отступать теперь, когда монголы не могли ничего поделать с нашим войском, это — погубить свою славу. Они сейчас укрепляются в лагере... Значит, нужно сейчас, этой ночью, подкрасться, напасть внезапно и их прикончить.
– Завтра я буду продолжать битву, — сказал Мухаммед, кутаясь в соболью шубу.
Когда косые лучи солнца побежали по степи и от холмов потянулись длинные тени, войско хорезм-шаха, снова выстроившись тремя частями, двинулось на монголов.
Но в их лагере, позади дымных костров, было пусто: в нем не оказалось ни одного монгольского воина. Валялись только трупы зверски изрубленных меркитов, да ковыляло несколько хромых верблюдов.
Посланный вдогонку за монголами отряд туркмен вернулся к вечеру.
Монголы так быстро уходили на восток, что мы видели только уносившееся вдаль облако пыли.
– Они хорошие воины, я никогда еще не видывал подобных! — сказал хорезм-шах и приказал своему войску повернуть коней обратно.
