Улпан ее имя - Мусрепов Габит Махмудович (читать лучшие читаемые книги txt) 📗
Улпан тоже подняла руку, останавливая их, и сказала:
– Послушай, келин… – При этом она смотрела куда-то, не встречаясь глазами с Айтолкын. – Скажи им, чтобы убрали… Я не стану прятаться, когда иду в свой аул.
«Келин?..» Для Айтолкын, первой женщины в ауле Есенея, такое обращение было похлеще удара плети, которой нередко ее угощал муж – Иманалы.
– Что?.. – только и нашлась она сказать.
– Занавесь вели убрать, говорю. По дороге в свой аул я хочу видеть землю и воду, женщин, ребятишек. Убери…
– Как хочешь…
Айтолкын оскорбленно насупилась и подумала: «Люди не меня осудят, осудят тебя». Она не захотела признать себя побежденной – не уступила места впереди торжественного шествия. Улпан и Шынар шли рядом и негромко переговаривались.
– Я думала, Мусреп-агай приедет ко мне на свадьбу…
– Он пока старшего брата прислал. А сам сеять кончает.
– Сеять?..
– Да. Я не знала, а они – не первый год уже – сеют один надел овса и пшеницы полнадела. Я им тоже помогала.
– То-то я почувствовала – у тебя ладони шершавые…
– Твои ладони – тоже не из шелка.
– Я хоть не сеяла никогда, но работы и у меня хватало… А как мой белый верблюжонок? Живой?
– Такой живой, уследить за ним невозможно!
– А далеко отсюда до вашего аула?
– Мы пока еще на зимовке, не переехали. А твой верблюжонок – беда с ним. Приходится держать взаперти, ты же просила до твоего приезда никому его не показывать…
Улпан благодарно пожала ее локоть.
Айтолкын по-прежнему шествовала во главе, и молодые женщины, которые сразу почувствовали доверие одна к другой, не могли не поговорить про нее.
– Айтолкын – впереди… – сказала Шынар, и главное было не в этих двух словах, а в том, как она их произнесла.
Улпан поддержала ее:
– Боже мой, до чего чванливая…
– А что? Она права, – лукаво улыбнулась Шынар. – Непокорную келин надо с самого начала обуздать, потом поздно будет.
– Кто тебе сказал, что я непокорная?
– Никто не говорил, но я тебя знаю, как будто в одном ауле родилась, в одном ауле выросла вместе с тобой.
– Я вижу… Мусреп-агай достаточно наплел про меня…
– Твой Мусреп-агай не даст и пылинке пятнать твою честь, не хуже – чем мою…
– Е-гей!.. А что ты все время своего повелителя называешь запросто по имени?
– Он сам так велел, я и привыкла.
Бывает, что скажешь мало, а узнаешь много. Улпан незаметно ущипнула Шынар за бедро; они хотели продолжить разговор, но неожиданно взглянули вперед, где ковыляла Айтолкын. Высокие каблуки на ее сапожках отогнулись назад и с каждым шагом отгибались все больше и больше.
Шынар припомнила:
– Кажется, есть песня… «Сапоги на каблуках, но следи за каждым шагом… Как оступишься – подпрыгнешь и на спину упадешь…»
– Я слышала… Но иногда поют не – «подпрыгнешь», а «подскочишь задом вверх».
Они чуть не расхохотались в голос. При первом знакомстве им понравилось еще и то, что они обе одинаково воспринимают Айтолкын, одинаково к ней относятся. Чтобы покончить с этим, Улпан еще спросила:
– Она – из какой-нибудь родовитой семьи?
– Что ты! Говорят, ханского рода…
Улпан высокомерно приподняла бровь.
Аул Есенея стоял в лощине между двумя озерами, которые по берегам заросли камышами. Впереди, там, где белели шесть или семь юрт, Улпан еще издали узнала свою – отау.
– Я чуть ноги не протянула… – пожаловалась Шынар. – Пока помогала ставить твою юрту, пока складывали постель…
– Погоди… – остановила ее Улпан.
В стороне, вдали от озер, были беспорядочно наставлены темные в зелени степи юрты, приметные своей неказистостью.
– А кто там живет?
Шынар нарочно принялась перечислять:
– Там живут твои скотники, чабаны, твои доярки, водовозы, истопники, табунщики…
– Говоришь – мои?
– Твои.
Улпан смолчала.
Ее родной аул не знал простого достатка, не то что – изобилия. Но каждая семья курлеутов имела свой скот и свою юрту, пусть не из белой, а из темной кошмы, но свою… Никто ни от кого не зависел, и Артыкбая, ее отца, уважали за былую удаль, былые заслуги. Не за богатство, а за спокойный и рассудительный ум. А эти юрты, сплошь в заплатах, – последнее прибежище нищих. Аул Есенея – знаменитого бия, батыра… Богача. Не лучше бы для сибанов, чтобы у них не было Есенея?.. Астагфирулла! Какие недобрые мысли лезут в голову – и в то время, когда она на пороге его дома… Но хоть и возбуждена была Улпан своим новым, непривычным положением, хоть – она это знала – и ждали ее впереди не одни радости, но и испытания, разница между аулами, белым и черным, бросилась ей в глаза с первых шагов по земле Есенея.
Возле большой юрты Есенея сидели в ожидании мужчины и женщины из аулов рода сибан.
Айтолкын – по-прежнему впереди, не дальше брошенного аркана, – низко склонилась перед белой юртой.
– Делай все, как я… – шепнула Улпан Шынар.
И – повернулась к старшим, опустилась на одно колено и первый свой низкий поклон отдала им, а не белой юрте, где ждал ее муж. Шынар сделала то же самое, но от смущения прикрыла лицо концом платка.
Один из джигитов уже собрался откинуть полог большой юрты, когда Айтолкын, чтобы все делалось лишь по ее распоряжению, приказала ему:
– Открой…
– Я же сам хотел…
– Говорю – открывай, скорее!
Джигит локтем отодвинул ее:
– Я-то открою, а ты отойди… Собираешься войти в юрту впереди байбише? Отойди, я сказал…
В большой белой юрте Улпан, заметив на почетных местах молчаливых аксакалов, склонилась перед ними и только потом села – чуть пониже Есенея. Шынар на этот раз не решилась последовать ее примеру, замялась, но Улпан не терпящим возражений голосом позвала ее:
– Иди сюда…
Шынар тоже приветствовала аксакалов, но зарделась от смущения и села как-то боком… А рядом с ней устроилась Несибели и другие курлеуты, сопровождавшие Улпан.
Есеней, посмеиваясь, наблюдал за ними, и обратился к Шынар:
– Е-гей!.. Твой Мусреп – и не сибан совсем, а туркмен… Для тебя, Шынар, свободны все самые почетные места у сибанов. Ты даже не обязана почтить поклоном этих стариков!
Самый старший из всех, с белой, как снег, бородой, остановил хозяина:
– Пусть и в шутку, а так не говори, Есеней. На моих глазах было – наш аксакал Беспай не даром отдал старшую невестку пришлому туркменскому джигиту. За его храбрость отдал… А родной отец Мусрепа – молодым совсем – сложил голову, защищая сибанов от калмыков. Ведь кто только не приходил на нашу землю! Да, Еламан был батыр… Кому еще – из сибанов – насыпали такой курган, с гору высотой? Самый высокий – над прахом Еламана, да почиет он в мире!
Есеней поднял руки:
– Ойбай, Баке… Я сдаюсь!
Больше никто ничего не успел сказать – в юрту вошел тот, о ком шла речь, – Мусреп. Он с порога поклонился всем, а Улпан и Несибели поднялись при его появлении. Несибели он пожал руку обеими руками, а Улпан обнял и поцеловал в лоб.
– Как он смеет этот Туркмен! – разыгрывая ревность, закричал Есеней.
Мусреп, не обращая на него внимания, сказал:
– Да принесет твой приезд всем нам счастье, Улпанжан… – Потом повернулся к Есенею: – Не твоя забота… Сиди себе… Сиди спокойно!..
Старики одобрительно прислушивались к ним. Мир и согласие в доме. Мир и согласие между друзьями. Так лучше и легче жить на этом свете людям.
– Садись повыше, – пригласил Мусрепа Есеней.
– Нет, мое место будет рядом с Несибели, сватьей.
– Послушай! – возмутился Есеней. – Ты не сошел с ума, пока ездил вдали от нас? Улпан ты называешь сестрой, а ее мать – сватьей. Как это понять?..
– Как хочешь, так и понимай, – сказал Мусреп и уселся рядом с Несибели.
Он справился о здоровье Артеке, вздохнул, что старик не смог приехать на свадьбу единственной дочери… Несибели передала его просьбу – сам-то Мусреп здоров, пусть приедет его навестить. Мусреп пообещал – когда переберутся на джайляу к озеру Кайран-коль, их аулы станут на противоположных берегах, вот тогда…
