К морю Хвалисскому (СИ) - Токарева Оксана "Белый лев" (читаемые книги читать онлайн бесплатно полные txt) 📗
Русс не захотел воспользоваться безвыходным положением врага, подождав, пока его меч покинет свои негаданные ножны. Однако благородство едва не стоило ему жизни.
Датские хирдманы, не решаясь ослушаться приказа своего вождя и чтя обычай, также, как и новгородцы, опустили мечи и, выставив вперед тяжелые щиты, лишь по временам ударяли по ним, выражая одобрение Бьерну. Но то, что уважали живые, не относилось к мертвецам.
Лютобор наступал. Он делал это так красиво и с таким умением, что не только новгородцы, но и некоторые из датчан не могли удержаться от восторженных возгласов. Тороп успел подумать, что Бьерну больше не придется бить комаров ни под коленом, ни над. И, конечно же, мысль эта была услышана злокозненными творениями нави. Потянуло холодом, раздался сухой лающий смех: Лютобор оскользнулся на крови одного из срубленных Маловыми людьми датчан. Правая нога его поехала, он потерял равновесие и упал на одно колено, не выпуская, впрочем, из рук меча. Бьерн, понятное дело, не стал церемониться и постарался в полной мере использовать это неожиданное преимущество, вбивая соперника в пропитанные кровью палубные доски.
Хирдманы и новгородцы разом завопили. Одни от радости, другие от возмущения, и гневно зарычал пардус, силясь перегрызть ремень, которым Лютобор привязал его перед началом схватки к скамье. Кое-кто из новгородцев бросился вперед, но Вышата Сытенич рявкнул на них, чтоб не позорили его имени. Святость поединка нерушима, сами боги ее хранят, и воины в бессилии сжали кулаки, мысленно оплакивая товарища.
Бьерн Гудмундсон занес меч высоко над головой, чтобы обрушить на соперника удар, от которого нет обороны. Он уже благодарил Тора громовержца, направлявшего его руку, и призывал в свидетели воронов Одина, поднявшихся над рекой. Но боги услышали иную мольбу, и иную добычу получила алчная навь. Собрав воедино силу и волю, Лютобор неожиданно прянул вперед, и раньше, чем кто-либо успел что-нибудь сообразить, нырнул под вражеский клинок и вонзил свой меч в грудь датчанина.
Русс еще не успел распрямиться, а на него уже набросился весь датский хирд, которому было теперь плевать на любые обычаи и уговоры. От мгновенной смерти Лютобора спасло только его хладнокровие, а также невероятное умение находиться одновременно в нескольких местах, принимая бой с дюжиной противников.
Вместо того, чтобы отступить, он прыгнул вперед, снес чью-то голову, разрубил два круглых щита.
— Берегись! Сзади! — раздался крик Муравы.
Оказывается, красавица тоже следила за поединком. И многие воины согласились бы умереть, лишь бы на них смотрели такие глаза. Впрочем, нет. Ради подобных глаз стоило, прежде всего, жить. И уж кому-кому, а Лютобору в особенности.
Русс обернулся, намереваясь отразить нападение. Но тот, кто хотел нанести предательский удар, уже лежал на палубе, и его горло сжимал мертвой хваткой пардус. Каким образом зверю удалось освободиться, осталось загадкой. Впрочем, скамья Лютобора находилась вблизи небольшого покойчика, в котором жили девушки, а на поясе у Муравы всегда висел необходимый ей в лечьбе крепкий, острый нож.
Тем временем, в бой вступила боярская дружина.
— За Новгород, за Русь! — воодушевлял своих людей, устремляясь вперед, Вышата Сытенич.
— За Лютобора! — отзывались воины.
За оружие взялись все, кто мог его держать и умел с ним обращаться. Даже Белен, несмотря на свою трусость и лень, изъявил желание поразмяться. Натянул на свой нависающий над поясным ремнем талым сугробом живот отполированную до блеска отцовскую кольчугу и взял в руки меч. Не то, чтобы боярский племянник очень жалел Мала или, тем более, жаждал помочь Лютобору. Но дело в том, что незадолго до отплытия какой-то датчанин выиграл у него в кости соболью шапку и пару борзых щенков, и нынче молодец решил поквитаться за это с его соплеменниками.
Тороп не имел ни брони, которой можно защитить тело, ни оружия, кроме лука и ножа, потому ему было велено оставаться на палубе снекки.
— Навоюешься еще! — строго сказал ему перед битвой дядька Нежиловец, проверяя на остроту лезвие тяжеленного, помнящего многие битвы топора.
Однако мерянин ослушался. Подобрал меч какого-то бедолаги, которого жестокая Скульд поставила в недобрый час на пути Бьерна или еще кого, и принялся орудовать им, как умел. Умел он, правда, немного, во время своего первого боя с хазарами он не успел чему-нибудь научиться: поганые втрое превосходили числом, и все закончилось слишком быстро.
Сейчас расклад получался иной: над темной водой сошлись две равные силы, и вопрос о том, кто дальше отправится по водной дороге, а кто останется кормить раков, теперь решало лишь мастерство дружины и расположение богов. Боги свое мнение уже высказали. Но датчанам оно не понравилось, и они решили обмануть судьбу и силой вырвать у нее из рук удачливый жребий. Они яростно атаковали, пылая гневом и желанием отомстить за вождя. В первые мгновения боя они едва не скинули боярскую дружину с ее собственной ладьи. Им, понятное дело, это не позволили — оттеснили обратно на насад, а затем дальше, а тут еще ударили с тыла опомнившиеся и воспрянувшие духом остатки дружины Мала, и бой закипел на всех трех кораблях.
— Ишь, ярятся! — с уважением прогудел дядька Нежиловец, прорубая себе дорогу. — Жалят не хуже пчел!
— Это не пчелы, а осы! — отозвался боярин, разя направо и налево мечом. — И едят они чужой мед!
Вышата Сытенич подметил очень точно. Действительно, датский хирд сейчас походил на рой рассерженных ос, чье гнездо разорили и которым нечего терять. Остроту их жал особенно ясно ощущали те, кто только начинал воинское служение.
Талец, Путша, Твердята. С этими ребятами Тороп общался почти постоянно с первого дня, как попал в боярский дом. Путша с Твердятой сидели у весла прямо перед ним, Талец на ближайшей скамье у противоположного борта. Мерянин изучил характер и привычки всех троих и с удивлением обнаружил, что каждый из них в бою ведет себя почти так же, как в обычной жизни.
Талец вершил ратный труд, как привык исполнять любое дело, серьезно, основательно, без какого бы то ни было позерства. Твердята же напротив, как и везде, находил время поразвлечься. Он кривлялся, осыпал датчан насмешками, которых они не понимали, нелепо размахивал руками, извивался, как червяк. Чудо, что он до сей поры оставался жив. Похоже, викинги подумали, что это какой-то одержимый славянский берсерк и решили с ним не связываться. Или же парня спасала его непомерная худоба и длина тощих несуразных рук?
Для Путши этот бой был первым, и потому молодой гридень поначалу все жался за спины товарищей, бледнел и краснел, как девица. Но когда на него вылетел здоровый, как тролль, матерый датчанин, он не отступил, сделал все, как показывал дядька Нежиловец, и нашел-таки путь к незащищенной кожаным доспехом шее.
— Ребята! Гляньте! Путша викинга завалил! — удивленно и радостно завопил во все горло Твердята и тут же закрутился угрем, ибо на месте срубленного викинга сразу появились полдюжины новых, а Путшу как на грех скрутило в три погибели от запаха смерти и ощущения чужой, теплой еще крови на своих руках.
Талец и Тороп поспешили на выручку к товарищам. К ним присоединился Заяц Милонег. Он храбро схватился сразу с двумя датчанами, но один из них полоснул его мечом по лицу, и парень взревел от боли, зажимая руками рассеченную щеку. Ничего. Вернется в Новгород, станет носить почетное прозвание Меченый.
Торопу достался противник раза в три крупнее него и во столько же раз старше. Лежавшая на груди ржавой лопатой косматая борода наполовину поседела. Синие глаза с прищуром смотрели с явным презрением.
— Сопливый трэль! — разобрал мерянин северную речь. — Даже меч о такого марать жалко.
Мерянин рассердился: «Не хочешь меч марать — сколько угодно! А вот сопливый трэль, пожалуй, не побрезгует»! Он прыгнул вперед, стараясь не упустить из виду меч противника. Дядька Нежиловец неоднократно повторял молодым, что это первейшее правило. Однако оказалось, что держать в поле зрения надобно не только меч.
