Дом и корабль - Крон Александр Александрович (читать книги регистрация .txt) 📗
«Издеваешься», — подумал Митя.
— С вашего разрешения, — механик повернул к Туровцеву неулыбающееся лицо, — я позволю себе дополнить сказанное некоторыми соображениями…
И, переждав немного, как бы для того, чтобы убедиться, что разрешение ему действительно дано, он неторопливо, делая остановку, когда нужное слово приходило не сразу, ответил на затруднявший Митю вопрос. Выглядело это так, как будто все главное было уже сказано раньше, он же только уточняет детали. Затем так же незаметно он перешел к положению на Ленинградском фронте. Он не спорил и не поправлял, а только несколькими штрихами смягчил мрачные краски и приглушил слишком радужные; он даже присоединился к Митиным прогнозам, но как-то так, что, нисколько не потеряв в оптимизме, они приобрели гораздо более правдоподобия. Время текло незаметно, и хотя общеизвестно, что к концу занятий внимание слушателей ослабевает, Митя увидел признаки оживления. Даже Савин перестал скучать.
Наконец затрещали звонки. Механик так же серьезно, без тени улыбки, попросил у товарища помощника командира корабля извинения за то, что злоупотребил данным им разрешением, и выразил уверенность, что на вопросы, оставшиеся сегодня без ответа, товарищ помощник ответит в следующий раз. С этими словами он положил перед Туровцевым вырванный из блокнота листок. На листке торопливым, но разборчивым почерком были записаны все заданные подводниками вопросы.
Поднявшись на верхнюю палубу, Туровцев долго стоял у шлюпочной стрелы, уныло рассматривая голые верхушки деревьев Летнего сада. Дежурный поглядывал на него с удивлением — лейтенант стоял с непокрытой головой и имел вид крепко задумавшегося человека. Но Митя ни о чем не думал, вернее, у него не было связной мысли, он всем своим существом переживал поражение. Дежурный удивился еще больше, когда лейтенант без всяких видимых причин сорвался с места и с искаженным лицом перебежал на левый борт. Он не знал, что именно в эту минуту лейтенант ощутил настоятельную потребность разыскать командира и поведать ему о своем провале: пусть обругает, наложит взыскание, пусть даже выгонит, лишь бы все было уже позади. В каюте Горбунова не оказалось, и Митя побежал на лодку. У трапа его от чистого сердца облапил Саша Веретенников, но Митя так грубо вырвался из дружеских объятий, что тот, нисколько не обидевшись, проводил его встревоженным взглядом.
Соскользнув с неожиданной лихостью в центральный пост, Митя сразу понял, что Горбунов у себя, — присутствие командира на лодке всегда ощущается. И действительно, во втором отсеке он обнаружил Горбунова. Командир сидел на своем узком кожаном диванчике и, навалившись грудью на столик, что-то рисовал, хмыкая носом и посмеиваясь.
«Еще не знает», — подумал Митя.
Горбунов оторвался от чертежа и поднял на помощника улыбающиеся глаза.
— Ну? Что стряслось?
«Знает», — подумал Митя. Нарочито сухо — только факты — он рассказал о своем провале. Горбунов слушал, не перебивая, и, только убедившись, что помощник сказал все, что хотел, заговорил.
— Не расстраивайтесь, — сказал командир. Туровцева поразил тон — ласковый и даже с оттенком легкомыслия.
— Как же не расстраиваться, Виктор Иваныч?..
— Вам сейчас, наверное, мерещится, что вся команда только о том и говорит, как шлепнулся новый штурман? Успокойтесь — никто ничего не заметил.
— Вы думаете? — спросил Митя с надеждой.
— Думаю. К сожалению, они не избалованы. Каждому из них приходилось столько раз в жизни скучать, что вы их ничем не поразили. Конечно, вы ничего не приобрели в смысле авторитета, но и потери ваши пока невелики. Впрочем, у вас все впереди, — добавил Горбунов с неожиданной жесткостью, — если вы поставите себе задачу обязательно потерять авторитет, верю, что вы этого добьетесь. Безграничный авторитет — это такая же поэтическая вольность, как безбрежный океан. Если берегов не видно, это еще не значит, что их не существует.
Митя промолчал.
— Если уж сравнивать, — продолжал Горбунов, — я бы сравнил авторитет командира с энергией аккумуляторных батарей. Пользуйтесь, но не забывайте заряжать… Ну хорошо, — перебил он сам себя. — Выводы?
Митя не понял. Он считал, что оргвыводы — дело начальства.
— Какие же я сам могу делать выводы?..
— Будь я на вашем месте, — сказал Горбунов насмешливо, — я начал бы с того, что попросил поручить мне следующую политбеседу. Я провел бы ее не просто хорошо — меня бы это уже не устроило, а отлично, блестяще, превосходно, всем на удивление. У вас записаны вопросы команды?
— Да, конечно.
— Дайте.
Митя покраснел: командир наверняка знал почерк Ждановского. Но делать нечего — он протянул листок.
Горбунов погрузился в чтение, как в воду нырнул. Он как будто сразу оглох. Это продолжалось минуты две. Туровцеву не сиделось на месте. От нетерпения он вскочил и прошелся по узкому проходу между койками. Наконец Горбунов поднял глаза, поискал помощника.
— Любопытная картина, — сказал он, усмехаясь.
Про картину Митя не понял. Что там особенно любопытного, в этих вопросах? Он начал злиться. Ему показалось, что Горбунов нарочно говорит загадками, чтобы подчеркнуть, как еще далек Туровцев от сплававшегося коллектива, где все понимают друг друга с полуслова.
— Сядьте, не мелькайте. И посмотрите, что получается. — Тон был настолько дружеский, что Мите немедленно стало стыдно. — Все вопросы так или иначе сводятся к одному — пойдем ли мы весной в море? Люди хотят знать обо всем: как дерутся под Москвой и можно ли верить союзникам, но еще больше их интересует ремонт, противоминная защита, операции в береговой полосе. Еще вчера казалось, что им никогда не надоест отдыхать, а сегодня они уже жаждут действия и требуют, чтобы мы — командование — поставили перед ними ясные цели. Любой трудности, но совершенно четкие.
— А как бы вы ответили? — спросил Митя не без ехидства.
— Ответить на этот вопрос в принципе легче легкого. Спросите любого чинушу на бригаде, и он вам отрапортует, что подводный флот будет наносить врагу сокрушительные удары — это и оптимистично, и патриотично, и безопасно. Существует распространеннейший предрассудок, что правильные идеи не нуждаются в доказательствах. Как раз их-то и надо доказывать, и не словами только, а расчетами и работой. Для того чтоб команда поверила, что весной я поведу корабль в Балтику, мы с вами должны, раньше чем ляжет снег и станет Нева, начать систематически готовить людей и технику к бою. Я знаю, что теперь вы вызубрите фамилии генералов и названия географических пунктов, но этого мне мало. Я требую, чтоб вы, как мой помощник, умели отвечать на все вопросы, на все решительно. Даю вам неделю. Вы не женаты?
— Нет.
— Отлично. Я не спрашиваю у вас, где вы были этой ночью. Но об одном условимся твердо. Идет война, и вы мне нужны целиком. Если у вас есть женщина — бросьте ее.
Митя промолчал.
— Не подумайте, что я монах или женоненавистник. Я такой, как все. Но я твердо убежден, что моряк должен воевать вдали от своих близких. Единственное, чем он может им помочь, — это разбить врага. У меня нет ни жены, ни детей, когда-нибудь я пожалею об этом, но сегодня — у меня развязаны руки.
Митя продолжал молчать. Одно неосторожное слово — и Горбунов догадается, что он читал письмо в черном конверте.
— Потерпите, — сказал Горбунов со своей характерной кривоватой усмешкой, обнажавшей только нижние зубы. — В Ленинграде сейчас нетрудно найти одинокую женщину, готовую приголубить здорового и красивого моряка. Можете по неопытности нарваться на вражескую агентуру, и придется вам, вместо того чтобы заниматься делом, ходить и доказывать, что вы не верблюд. Потерпите, — повторил он, ласково хлопнув Туровцева по руке. — И вообще — плюньте. Послушайте меня. К черту! Не стоит того.
Митю поразил тон, каким это было сказано.
Горбунов поспешил улыбнуться, но улыбка получилась натянутой.
— Впрочем, — сказал он, — чтоб заниматься глупостями, нужно свободное время, а у вас его не будет. Вы завели себе блокнот?
