Проконсул Кавказа (Генерал Ермолов) - Михайлов Олег Николаевич (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации txt) 📗
Проанализировав обстановку, Кутузов на военном совете выступил против общего мнения – наступать. Он объявил, что делать это еще рано и следует отходить. Его спросили, где же он предполагает дать французам отпор. Кутузов отвечал: «Где соединюсь с Беннигсеном и пруссаками. Чем далее завлечем Наполеона, тем он будет слабее. И там, в глубине Галиции, я погребу кости французов». Гений 1812 года уже провиделся в этом ответе. Однако Александр, Франц, генерал-квартирмейстер союзной армии Вейротер, Аракчеев, генерал-адъютант Долгоруков настояли на немедленном наступлении.
С этого момента Кутузов, называясь главнокомандующим, покорился обстоятельствам, которые оказались сильнее его, объявлял по армии даваемые ему приказания и оставался простым зрителем событий.
В марше от Кремса до Ольмюца подполковник Ермолов в схватках с французами не участвовал. В самом начале перехода Кутузов отрядил его конно-артиллерийскую роту, вместе с кирасирским полком, навстречу идущей из России колонне, а затем приказал находиться в арьергарде Милорадовича.
Теперь Ермолову, как и всей русской армии, предстояло испытание, самое тяжелое с начала кампании.
5
Конно-артиллерийская рота Ермолова, приданная дивизии генерал-майора Уварова, двигалась навстречу противнику.
Марши были спланированы столь странно, что редко заканчивались раньше полуночи. Колонны в пути пересекались по нескольку раз. В темноте на изрезанной оврагами и ручьями топкой местности приходилось то кого-то опережать, то пропускать, доверяясь сбивчивым командам австрийского колонновожатого. Ермолов не мог знать точных намерений начальства, но общая молва была такова, что Кутузов не согласен с мнением государя и австрийцев – идти на Наполеона.
Пушки ползли в темноте, выдавая себя лишь характерным медным звуком да запахом пальников. Ездовые шепотом материли австрийцев всякий раз, когда лошадь с хлюпаньем оступалась в ручей или застревало колесо лафета. Ермолов ехал сбоку колонны, думая о том, что судьба по-прежнему не благоприятствует ему.
Правда, главнокомандующий выделял Ермолова и оказывал ему всяческое внимание. Завистливые штабные офицеры даже окрестили Алексея Петровича «L'enfant gate du general» – «баловнем генерала». Но злобный и мстительный Аракчеев продолжал преследовать подполковника. Несмотря на лестную характеристику, которую Кутузов дал Ермолову, граф Алексей Андреевич нарочито дарил свое покровительство другим. Тут Алексей Петрович еще раз почувствовал, как тяжко быть в опале у сильного начальника.
– Он и то считает за благодеяние, что, утесняя невинно, не погубляет… – пробормотал Ермолов.
– Что-что? – переспросил ехавший рядом Горский.
– Ничего, брат Харитоныч, это я сам с собою… Небось оттого, что никак не дождусь сражения…
– Говорят, Алексей Петрович, – тихо и торжественно сказал подпоручик, – что француз повсюду отступает, уходит. Силы-то сколько собралось у нас! Верно, Бонапарт почуял, что зарвался…
Да, по всей армии шел слух, будто Наполеон избегает боя и предпочитает ретироваться.
– Пока своими глазами не увижу, ничего не скажу, Харитоныч, – еще не вполне расставшись с мучившими его мыслями, отозвался Ермолов. – А в эдакой тьме разве что разглядишь?.. Выдумали же эти австрийцы столь нелепые марши!..
– И как на грех, земля потеет, преет, – задумчиво проговорил Горский. – Недаром мученик Гурий пятнадцатого ноября на пегой кобыле проехал… Вот и ростепель наступила…
Колонна медленно поднялась на вершину пологого холма. В разрывах тумана нечасто замерцали огни неприятеля.
– Вона цепь передовой стражи… Может, верно, уходят?.. – рассуждал Горский.
Ермолов молчал, вглядываясь в темноту, и ему стало казаться, что виднеются отблески разгоравшегося зарева. Он протер глаза, отгоняя мираж. Но мало-помалу свет начал распространяться на обширное пространство, и все – Ермолов, Горский, батарейцы – внезапно увидели огромное число французских биваков и движение великого множества людей. Вся подошва холма, на вершине которого стояла конная батарея русских, жила, шевелилась. Приветственные крики неслись над синей массой солдат, поднимавших вверх пуки зажженной соломы.
Это французы приветствовали объезжавшего их биваки Наполеона и клялись отпраздновать победой наступающую на другой день годовщину его коронования…
В темноте Ермолова с трудом отыскал дежурный офицер: генерал-майор Уваров вернулся из главной квартиры.
Участник русско-шведской войны 1788-1790 годов и польской кампании, тридцатишестилетний Федор Петрович Уваров был храбрым рубакой. Но он никак не мог разобраться в диспозиции, нанесенной на нескольких листах, с трудными названиями селений, озер, рек, долин и возвышений, и столь запутанной, что запомнить все не было никакой возможности. Ермолов попросил было списать ее, но Уваров и того не мог позволить: сей мудреный документ надо было прочитать и понять еще многим напальникам. Ясно было одно: назавтра предстояло атаковать неприятеля.
Из разговоров Уварова с квартирмейстером Ермолов понял только то, что их колонна должна находиться на самом правом крыле русских войск, которым командовал князь Багратион. Левее, за долиной, был резерв под командованием великого князя Константина.
Наступало 20 ноября.
За ночь несколько раз показывался месяц. Перед зарею холодный непроницаемый туман покрыл горы и топкие долины перед местечком Аустерлиц.
6
После долгих и трудных маневрирований к утру шесть колонн русской армии, пытаясь выполнить замысел австрийского генерал-квартирмейстера Вейротера, изготовились к бою. Три левофланговые колонны под общим командованием Буксгевдена должны были нанести главный удар по правому крылу войск Наполеона, с последующим поворотом на север. Четвертой колонне, куда входили полки Милорадовича и при которой находился Кутузов, вменялось в задачу двигаться через господствующие над местностью Праценские высоты на городок Кобельниц. Австрийская конница и отряд Багратиона должны были справа сковывать противника и обеспечивать обходный маневр главных сил.
Кутузов со своим штабом прибыл к деревне Працен с рассветом, когда с высот уже сошли вторая колонна графа Ланжерона и третья – Пшибышевского, а их сменила четвертая колонна Коловрата. В пути колонны сталкивались и проходили одна сквозь другую. Войска разорвались, смешались, шли наугад.
Густой, молочный туман скрывал низины, куда спустились русские, двинувшиеся на Сокольниц и Тельниц. Слева, от Тельница, доносился частый треск ружейных выстрелов: передовой отряд под командованием австрийского генерала Кинмайера атаковал селение, расчищая путь первой колонне Дохтурова.
Сидя на лошади, Кутузов молча оглядывал белые батальоны австрийцев, состоявшие из необстрелянных рекрутов, и измотанный арьергардными боями отряд Милорадовича. Ружья были составлены в козлы; солдаты стояли вольно и тихо переговаривались.
Всплески «ура!», пронесшиеся над Праценом, понудили русского полководца повернуться назад вместе с лошадью.
Навстречу по праценской дороге впереди блестящей свиты скакали на прекрасных лошадях два императора – русский и австрийский, оба молодые, улыбающиеся, предвкушающие победу. Улыбка сбежала, однако, с лица Александра Павловича, когда он увидел, что солдаты не готовы к выступлению и ружья стоят в козлах.
– Михайло Ларионович, – подъезжая почти вплотную к Кутузову, спросил русский император, – почему не идете вы вперед?
Оглядев беззаботно переговаривающуюся свиту – генералов Сухтелена и Аракчеева, генерал-адъютантов Ливена, Винценгероде, князя Гагарина, тайных советников князя Чарторижского, графов Строганова и Новосильцева, тот медленно ответил:
– Я поджидаю, чтобы все войска пособрались…
Ответ не понравился государю.
– Ведь мы не на Царицыном лугу, – сказал Александр, – где не начинают парада, пока не придут все полки.
– Государь! – глухо и как бы через силу произнес Кутузов. – Потому-то я и не начинаю, что мы не на Царицыном лугу. Впрочем, если прикажете!..
