Изумленный капитан - Раковский Леонтий Иосифович (книги онлайн без регистрации .TXT) 📗
Заколоться шпагой? Или нет: лучше проткнуть клинком его, этот старый, толстый бурдюк!
А вдруг проклятый грек соврал, оклеветал ее?
Кто скажет, как поступить? Кто научит?
Завтра придет она. Завтра будет все ясно. А сегодня постараться уснуть, чтобы поскорее прошла ночь – верный, знакомый с детства, способ: если ждешь завтрашнего дня, лечь спать – так быстрее летит время.
Но сон нейдет.
Забыться!
Тогда из рундука, как в приступы жестокой лихоманки, он достал кувшин с чихирем.
– Стервец Афонька: вылакал-таки половину!
Но еще хватило и Возницыну.
…После вчерашнего чихиря голова сейчас немного болела, но мысли были ясны, и сегодня все представлялось в менее мрачном свете.
Прежняя ярость улеглась.
Возницын вяло умылся, привел себя в порядок, потом нехотя пообедал, а после обеда, делая вид, что ничего не случилось, сел почитать. Он взял со стола первую попавшуюся книгу. Это был старый, прошедшего 720 года, календарь.
Возницын раскрыл календарь и прочел:
„Вся изменяются человеческая дела и забавы: по скорби приходит радость, по печали веселие. Того ради не надлежит в своем несчастии и противности отчаянну и малодушну быти. Ибо может скоро благополучия солнце, смутные злополучия облаки прогнати, и всю печаль на радость обратити.”
Стало легко.
Конечно же, не надо отчаиваться! Сейчас придет она и скажет, что все это – ложь и клевета. И будет так же хорошо и спокойно, как было сутки назад.
Он встал и начал ходить по комнате, насвистывая.
Но как Возницын ни старался заглушить в себе ревность, она все-таки выползала из каких-то щелей. Снова одолели мрачные мысли.
Он грыз ногти и нетерпеливо поглядывала на окно.
И когда из-за угла канцелярии показалось знакомое розовое платье, ему тяжело было смотреть – он сел на лавку.
Но ухо жадно ловило софьины шаги. Вот они прошелестели мимо окна.
Знакомый голосок что-то спросил у Афоньки.
– Дома, пожалуйте!
И краснорожий дурак услужливо раскрыл дверь горницы.
Софья вошла, озираясь.
Увидев Возницына, она подбежала к нему.
– Что, Сашенька? Что случилось? – участливо спрашивала она, глядя на осунувшееся за одну ночь, похудевшее лицо, на ввалившиеся глаза.
Он сидел, не пошевельнувшись и глядел куда-то мимо нее.
– Да что такое с тобой? Заболел? Снова лихоманка пристала?
Она поцеловала Возницына в щеку, прижалась к нему.
Возницын отстранился от Софьи, глянул на нее недобрыми глазами.
– Ты всех так целуешь?
Ужасная догадка мелькнула в голове:
«Узнал о „Периной тяготе“, о той ночи! Масальский, мерзавец, похвастался!»
Вся кровь бросилась в лицо. Как-то пусто и холодно стало внутри.
Сказать, признаться на чистоту?
Она сидела, потупив голову.
– Как меня, так и Мишукова целуешь?
Сразу отлегло от сердца. Софья чуть не вскрикнула от радости.
«Не то, не то! О „Периной тяготе“ ничего не знает. Просто ревнует к Мишукову, бедненький!»
Правда, Захарий Данилович, в отсутствие капитанши, иногда пристает к Софье с любезностями, но никто никогда этого не видел. И она ни разу его не поцеловала.
Софья смотрела прямо в глаза Возницыну своими большими синими глазами.
– Глупенький мой, с чего ты это взял? Ведь я все время вожусь с Колей, а капитанша с Захария Даниловича глаз не спускает. И потом – целовать Мишукова? Он же – старая баба: щеки висят, лысина, толстый как боров. Его целовать? Да пропади он пропадом! Тьфу!
Она говорила все это так горячо и так заразительно-весело смеялась, что все сомнения Возницына разлетелись в пух и прах. «Грек – мерзавец! Встречу – убью!» – подумал Возницын.
– Ну, не дуйся понапрасну, Сашенька! – тянула его к себе Софья.
…Сдерживая дыхание, Афанасий подглядывал в замочную скважину.
«Вот после ненастья и ведро: уже целуются!» – скорее разочарованно, чем завистливо, подумал денщик, отходя от двери.
IV
Прижавшись друг к другу, они стояли в темном провале Агарянских ворот, через которые в эти часы не проходил никто.
Софье давно надо было возвращаться домой – уже совсем стемнело, но уйти не хватало сил.
И как уходить, если предстояла разлука на долгие месяцы.
Сегодня, нежданно-негадано, пришла из Адмиралтейств-Коллегий бумага: выслать в Санкт-Питербурх всех мичманов, находящихся в Астрахани с 722-го года.
Завтра Возницын уезжал.
Они стояли молча. Говорить было тяжело. Хотелось теснее прижаться друг к другу, чтобы каждую последнюю секунду чувствовать близость любимого человека.
На Пречистенских воротах Кремля пробили часы.
Уже не первый бой часов пропускала Софья, охотно соглашаясь с Возницыным, когда он просил:
– Не уходи, успеешь!
Но когда-нибудь надо же было решиться отвести от себя эти нежные, любящие руки!
– Сашенька, мне надобно итти, – с сожалением сказала Софья: – Капитанша и так уже все время спрашивает: и чего ты засиживаешься у своей управительницы? Мы, ведь, скоро увидимся, а тогда…
Она не досказала.
Сколько раз за сегодняшний вечер они говорили об этом.
Было решено: Возницын, приехав в Питербурх, постарается как-либо уйти из армии (при царице все-таки легче уволиться, чем было при покойном царе Петре), а Софья вернется из Астрахани, и они поженятся.
В мечтах так легко и просто преодолевались все препятствия, так быстро освобождались: Возницын – от армии, Софья – от графа Шереметьева, крепостной которого она была.
Софья в последний раз прижалась к Возницыну. Слезы сдавили горло. Она всхлипнула и, оттолкнув Возницына, бросилась прочь.
Он стоял, с болью глядя, как все дальше и дальше удаляется Софья.
Вот она мелькнула у белой «входской» церкви, обернулась, глянула на Агарянские ворота и скрылась.
Возницын медленно пошел домой, перебирая в памяти весь сегодняшний день.
Утром проснулся с радостной мыслью: сегодня увижу ее!
Затем – обычные часы в канцелярии.
Получили почту из Питербурха.
Как потешались все над тем, что мичмана Ваську Злыдина, беспросветного пьяницу, Адмиралтейств-Коллегия за пьянство велела оштрафовать – посадить меж дураками и собаками на кобылу.
А потом этот проклятый пакет с приказом собираться в Питербурх!
– Ты что это, Возницын, не весел? – удивленно спрашивали его товарищи. – Аль уезжать не желаешь? Не надоели тебе еще астраханская жарища, комары да лихоманки?
Весь день всё валилось из рук. Еле дождался вечера.
Злило Возницына еще и то, что сегодня встретиться с Софьей у него, в порту, не придется: приехали из Ярковской гавани Андрюша Дашков и Масальский. Они живо собрались в путь-дорогу: оба радовались указу и горели желанием поскорее уехать из Астрахани.
Софья встретила неприятное известие спокойно:
– Только зиму прожить, а там я приеду к тебе. Князь Ментиков, дядя капитанши, обещал Мишукову, что он весной вернется в Питербурх.
Возницын шел, вспоминая все это, и думал, что Софья еще так близко, за этими вот домишками, а кажется уж, бог весть, как далеко…
И как-то не верилось, что еще полчаса тому назад он целовал эти пухлые губы, эти синие глаза…
Сладкая грусть щемила сердце.
Он нехотя шел домой. Ему не хотелось сейчас ни с кем говорить, а Возницын знал: у себя в горнице он застанет Андрюшу и Масальского.
Они, поди, еще не спят! И снова станут трунить над ним, что Саша так же не хочет уезжать из Астрахани, как четыре года назад не хотел уезжать из Санкт-Питербурха.
