Жизнь и приключения Заморыша (Худ. Б. Винокуров) - Василенко Иван Дмитриевич (читать бесплатно книги без сокращений TXT) 📗

— Значит, опять горишь, Сигизмунд? — спросил Петр.

Лысый остановился, протер глаза и сказал:

— Кажется, у меня началась галлюцинация… Алексей, ты?!

Петр приложил к губам палец.

— Тс-с-с-с!.. Никакой я не Алексей. Я Петр, понятно? Петр Стрельцов, самарский мещанин, тридцати шести лет от роду.

Пан Сигизмунд даже присел.

— Матка боска! Так ты, значит… сбежал? Ах, Алексей, Алексей, не сошелся у тебя в жизни дебет с кредитом!.. А мальчик же этот кто?

— Вот по поводу мальчика я и пришел к тебе: помоги отправить его к родителям, одолжи на билет пять-шесть целковых.

— Пять-шесть целковых?! — Сигизмунд уставился на Петра серыми выпуклыми глазами. — Да ты розумешь, цо ты мовишь? Пойми: я горю! Мои люди уже два месяца не получают жалованья и работают ради святой любви к искусству. Ха! Пять-шесть целковых! Будь у меня хоть целковый, так я бы уже давно выпил склянку доброй старки!

— Я помогу тебе сделать полные сборы. Это уже не пять, а верных сто пятьдесят целковых. И все — на поправку твоих дел.

— Ты?… Это каким же образом?

— Выбрасывай афишу: «Человек — против быка!» — и все тут.

— «Человек — против быка»? То ж бардзо добже! [16] Но…

— Что — но?

— Но как же ты выступишь? Тебя же узнают.

— А маска зачем?

— Инкогнито?!. Матка боска, это ж чудесно! Инкогнито под черной маской — против стопудового быка! Весь город сбежится! Алексей… то есть Петр! Дай твою благородную руку! Сколько раз ты меня выручал!

Ночевали мы с Петром в этой самой комнатушке. К нам доносились музыка, крики «алле!», хлопки в ладоши, но мы так устали в пути, что даже не вышли посмотреть представление. И спали, пока нас утром не разбудил пан Сигизмунд. Он приколол к стене большую зеленую афишу, отступил на два шага и прищелкнул языком. На афише были изображены страшный бык и человек в маске.

— Шедевр! Город с ума сойдет!

Потом пан Сигизмунд внимательно осмотрел меня, прищурился и спросил:

— А из мальчика… ничего нельзя сделать? Турецкого барабанщика, например? А? Феска у него есть, остался пустяк — маленькая тренировочка с оркестром.

— Мальчика домой надо отправить, — строго сказал Петр.

— Это само собой, а перед этим — дебютик. Ох, и номерульку выкинем!..

И я не успел опомниться, как оказался в пустом цирке. Вверху, на площадке, музыканты дули в трубы и водили смычками, а я, один-одинешенек, стоял посредине круга и бил колотушкой в огромный барабан.

— Да у него же врожденное чувство ритма! — кричал пан Сигизмунд откуда-то с галерки. — Матка боска, он же родился барабанщиком! Ну и номерульку запустим мы на днях! Город с ума сойдет!

Но тут я вдруг увидел Зойку. Да, самую настоящую, живую Зойку! Она стояла у входа и таращила на меня зеленые глаза.

— Зойка!.. — крикнул я и, не помня себя от радости, бросился к девочке.

— Заморышек… Так это и вправду ты? — растерянно проговорила она. — Ой, да каким же ветром тебя занесло сюда?…

С галерки на Зойку посыпались ругательства:

— Обезьяна рыжая!.. Ящерица зеленая!.. Опять ты влезла не в свое дело?… Отойди сейчас же от турка!.. Матка боска, за что ты меня наказала этой шкодой-девчонкой!.. Турок, на манеж!

— Подождите, пан Сигизмунд, ругаться, — гордо сказала Зойка. — Я, может, самого родного человечечка встретила! Никуда ваша номерулька не денется. Пойдем, Митенька, на солнышко, расскажи, откуда ты взялся. — По щекам ее покатились слезы. — А бабка ж моя жива? Ой господи, если померла, так ты лучше мне и не говори!

Она взяла меня за руку и вывела из цирка. Мы протолкались через базар на бульварчик и там сели на запыленную садовую скамейку. Я рассказал обо всем, что со мной случилось. Узнав, что причиной моего бегства из дома была барыня Медведева, Зойка ударила себя кулаками по коленям и выругалась.

— А я еще ей гуся поймала! Да если б знала, что она с тобой сделает, я б ей такого гуся дала!..

Но когда я рассказывал, как ночевал на ее топчане у бабки и как бабка плакала, у Зойки опять закапали слезы.

— И никто мне тут не выкручивает ручки-ножки, — всхлипывала она. — Я сама могу выкрутить кому хочешь. Чего она, бабка, выдумывает? Лишь бы ей расстраиваться.

Оказывается, это был тот самый цирк, в который водил меня и Витю отец. Зойка, как тогда и я, вообразила, будто в нем и нашли свою Каштанку столяр Лука Александрыч и Ванюшка. Она зайцем прошмыгнула в ложу и попалась на глаза пану Сигизмунду. Пан Сигизмунд сначала платил Зойке по пятиалтынному за то, что она опрокидывалась со скамьи, потом присмотрелся к ней и увез с собой. Одно бабка угадала: Зойка стала акробаткой. Далась ей эта наука легко, и пан Сигизмунд души в рыжей не чает, хоть и ругает ее каждый день за проказы. Он даже обучил ее грамоте. Одного только Зойка не поняла: что это за знак такой — точка с запятой.

Мы вернулись в цирк, и меня опять приставили к барабану.

— Экая досада, что тут никто по-турецки не знает, — пожалел пан Сигизмунд. — Хоть бы два слова.

Я вспомнил, как говорили на пароходе турки, и сказал:

— По-турецки я знаю.

— А ну, скажи!

Я выговорил все турецкие слова, которые остались у меня в памяти.

Пан Сигизмунд даже ногой дрыгнул от радости.

— Молодец! Замечательно! Вали! Отбарабань, потом скажи эти твои турецкие слова и опять барабань!

Мою «номерульку» назначили на завтра, а в этот вечер был номер Петра. Как и предсказывал пан Сигизмунд, в цирке негде было яблоку упасть. Я сидел на ступеньке лестницы, что вела на галерку, и с нетерпением ждал, когда выступит Петр. Но сначала на манеже появилась Зойка. После многих номеров, которые я видел еще в своем городе, пан Сигизмунд объявил:

— Итальянские акробатки сестры Костеньоле! Непревзойденное сальто-мортале!

На манеж выбежали четыре девушки. На них были белые атласные костюмы в обтяжку. И я чуть не скатился со ступеньки, когда узнал в самой маленькой из «сестер Костеньоле» нашу Зойку. Но потом я подумал: если я стал турком, то почему Зойка не могла сделаться итальянкой? И успокоился. Девушки сплетались руками, становились одна на плечи другой, подпрыгивали и кувыркались в воздухе. Во всех фигурах, которые они делали, Зойка-итальянка поднималась выше всех, и ни одна девушка не могла столько раз подряд кувыркнуться в воздухе, сколько кувыркалась она. Поэтому ей и хлопали больше всех. Зато другие итальянки были красивые, а что Зойка рыжая, даже на галерке заметили и кричали: «Браво, рыжик!.. Даешь, рыжик!..»

Я тоже хлопал изо всех сил, но «рыжик» не кричал.

Петр выступил в самом конце представления. Сначала вывели быка. Вели его целых четыре человека за привязанные к рогам веревки. Бык был огромный, черный и страшный. А тут еще будто гром раскатился — так забарабанили музыканты. Пан Сигизмунд вышел на манеж и насмешливо сказал:

— Вызываю смельчака! Кто желает поставить этого теленка на колени, прошу взяться за его милые рожки!

Никто не отозвался. Пан Сигизмунд подождал и крикнул:

— Кто поставит быка на колени — получит из кассы цирка рубль и контрамарку на все представления до конца сезона! Нету желающих? Три рубля! Нету желающих? Пять!..

— Я желаю! — утробным басом отозвался кто-то с галерки.

По лесенке, перешагнув через меня, спустился здоровенный человечище, вроде нашего Пугайрыбки.

— Прошу! — поклонился пан Сигизмунд. — Рога к вашим услугам!

Здоровяк поплевал в свои огромные ручищи, ухватился за рога и начал гнуть быка к земле. Бык мотнул головой — и здоровяк отскочил в сторону.

— Чтоб он сдох, твой бугай! — сказал он сердито.

В цирке захохотали.

Потом пан Сигизмунд предложил победить быка двум человекам. Но бык и двух отбросил.

Тогда пан Сигизмунд зычно крикнул:

— Таинственный инкогнито под че-о-орной маской!

И на манеж выскочил Петр. Он был в трико, и все увидели, какой он стройный и мускулистый. Весь цирк ему захлопал, хоть никто еще не знал, поставит он на колени быка или бык и его отбросит. Петр подошел к быку и взялся за рога. В цирке стало так тихо, что я услышал, как потрескивает фитиль в керосиновой лампе. Мускулы на руках у Петра вздулись. Бык мотнул головой в одну сторону, в другую, но Петр не отступил, а все прижимал и прижимал его к земле. И вот передние ноги у быка подогнулись. Он грузно опустился перед Петром на колени. Тут все смешалось: барабанный гул, музыка, хлопки в ладони, рев сотен глоток. Петр вскинул руку вверх и так, с поднятой рукой, побежал с манежа.