Донесённое от обиженных - Гергенрёдер Игорь (читать книги бесплатно txt) 📗
Хорунжий затронул вопрос, в то время ещё не забытый: он волновал Льва Толстого, который в статье «Царю и его помощникам», написанной в марте 1901, призывал отменить выкупные платежи, давно уже покрывшие стоимость выкупаемых земель.
Не забыл напомнить Байбарин, как за недоимки уводили со двора крестьянина последнюю овечку, выносили из избы самовар — зато неизменно оставались натуральные повинности: то, что нужно было выполнять, не получая никакого вознаграждения. Строить и ремонтировать дороги, мосты, перевозить на своих подводах казённые грузы, обслуживать почту, пускать на постой — кого укажет власть.
Не имел русский хлебопашец, даже в начале двадцатого века, и полной личной свободы, что представлялось Европе варварством. Переезжать с места жительства крестьянин мог лишь при наличии паспорта. Но чтобы получить его, требовалось разрешение.
— Посему не русским бы мужичкам называть царя батюшкой! — гнул своё хорунжий. — Другой народ имел для того оснований поболее.
В самом деле, трудно ли по картинам, которые запечатлели Глеб Успенский, Николай Успенский, другие писатели, представить попечение династии о русском селе?.. Оно, как в средние века, жило натуральным хозяйством, и всё необратимей (и после отмены крепостного права) было оскудение. Плуг не мог вытеснить соху, бороны по большей части оставались деревянные; мало кто имел веялки — веяли зерно, по старинке пользуясь лопатой. Наделы с годами лишь сокращались. Падало поголовье крестьянского скота, всё больше становилось безлошадных дворов. Лесов сохранилось так мало, что вместо дров топливом служил высушенный на кизяки навоз: поля лишались удобрения. Много лет количество выращиваемого хлеба на душу — не росло. С.С.Ольденбург — историк-монархист — и тот в книге «Царствование императора Николая II» признаёт «понижение экономического уровня» в деревне, пишет, что «застой местами превращался в упадок».
Девяносто процентов крестьян едва кормилось собственным хлебом: везти на продажу было нечего. При неурожае тотчас распространялся голод, ставший неумолимо-частым массовым бедствием. [18]
Европа давно забыла о таком. Не голодали и немецкие сёла в России. Колонисты всегда располагали запасами хлеба, владели внушительным поголовьем скота и богатели, торгуя мукой, мясом, шерстью не только на внутреннем рынке, но и поставляя продукты за границу. Мы могли бы привести столько впечатляющих примеров, что этого оказалось бы более чем достаточно для самого взыскательного читателя. Но подумаем о тех, кого отступления утомляют, и, отослав дотошных к книге Григория Данилевского «Беглые в Новороссии», книге, где рассказывается и о немцах-колонистах, вернёмся к беседе в офицерском собрании.
Прокл Петрович, живописуя притеснения податного русского люда, всякий раз возвращался к тому, что Голштинский Дом «месил-месил, пёк-пёк и испёк невозможность не быть всероссийскому мужицкому бунту против помещика, чиновника, офицера и любого, кто кажется барином». На чём теперь и греются красные.
Есаул смотрел на него, точно колол иголкой:
— Отчего вы с нами сидите? Шли бы к эсерам! Я не их поклонник, но сейчас мы с ними, и это правильно. Так у них давно разобрано, чем мужичка оделить, как на путь наставить…
— Я пойду к эсерам, — смиренно сказал Байбарин, — пойду ко всем, кому узость партийного мышления мешает увидеть: свержение монархии имело национально-освободительную подоплёку!
— Вот вы говорите, — обратился он к сотнику, — бузу в Питере можно было бы прихлопнуть — получи войска приказ. Но не мог, никак не мог царь пойти на то, на что пошёл в девятьсот пятом, когда Мин, Риман, Ренненкампф, Меллер-Закомельский [19] расстреливали восставших или только заподозренных сотнями. Тогда, — сделал ударение хорунжий, — не было войны с Германией — и потому немцы могли расстреливать русских без опаски попасть в жернова!
Он усмехнулся усмешкой отчаянного терпения:
— А в Феврале?! Стань известно приказание в народ стрелять, а тут и откройся, что не только царица — немка, но и сам царь — Гольштейн-Готторп? Что содеяли бы с семейкой? Оттого и хватил венценосца пресловутый «паралич воли». Никогда ростбифов с кровью не чурался, да вдруг потерял к ним вкус.
У ротмистра появилось выражение уступчивости на круглощёком лице:
— Не знаю, не знаю, может, оно и эдак. Но сейчас-то, при нынешних наших делах, ради чего нам в том копаться?
— Ради правды! — произнёс не без драматизма Байбарин, и прозвучал прочувствованный монолог идеалиста о силе, которая в правде: — Эту силу обретём, когда и сами уясним правду и простому человеку передадим. Раскол у нас не между мужиками, с одной стороны, и теми, кто причислен к барам, — с другой. Нет! Не здесь быть гневу. Пусть гнев падёт на прямых виновников. Продажная знать и верхушка духовенства, ища личных выгод, покрывали обман голштинцев. Те и поставили русских ниже своих сородичей. А другие коренные народы и вовсе были кто? Юдофобия насаждалась… [20]
— Вон оно что! — пригвоздил сотник. — Наконец-то вылезло, за кого стараетесь!
— Примите к сведению, — разнервничался Байбарин, — я не собираюсь делить, кто выше, кто ниже: русский, башкир, еврей, калмык или камчадал.
Есаул кашлянул и проговорил ядовито и зловеще:
— Так это большевицкий интернационал. Что же вы всё обиняком да исподволь? Скажите, что агитируете за него.
Прокл Петрович ощутил, как стиснулись его челюсти, он с усилием разжал их:
— Большевики едут на обмане, и тут они — достойные восприемники голштинских деспотов! — объявил он в лицо ненавидящей закоснелости: — Те преподнесли им все условия для заварухи, подарили войну со всеобщим развалом — как же мог не удасться красный переворот?
— Вы ещё, ещё побраните красных-то, — ехидно поддел сотник, — безбожники, мол, кровопивцы, сволочь… И добавьте, что монархисты, духовенство, офицеры — таковы же.
Есаул бросил ему с резким недовольством:
— Это уже шутовство какое-то! — Он повернулся к Байбарину: — Вы, часом, не заговариваетесь — из любви высказывать интересное? — замолчав, постарался придать злому лицу презрительно-уничтожающее выражение.
Ротмистр сидел, несколько смешавшийся и насупленный.
— Я отдаю должное изучению, знаниям… — адресовал он хорунжему, подбирая слова, — о неурядицах наших вы верно… немцы жирок у нас нагуливали, да-с… Но — пересаливаете! — он гасил возмущение вынужденной учтивостью. — Сказать, что мы жили в поднемецкой стране? Мой отец состарился на службе престолу! Образцовым полком командовал и пал в четырнадцатом году. А теперь, если по-вашему, выходит: у него и родины настоящей не было?
По жёсткости момента, наступившего после этих слов, Прокл Петрович понял: сейчас ему предложат покинуть собрание. Он встал из-за стола и, обойдясь общим полупоклоном, направился к двери, чувствуя, как его спина прямится и деревенеет под впившимися взглядами. Его догнал у дверей прапорщик Калинчин, в рвущем душу разладе воззвал жалостливо:
— Как же вы, а-ааа?! — и тотчас ушёл.
Прокл Петрович, человек весьма-весьма зрелый, несмотря на это — или как раз посему, — был больше ребёнок, нежели огромное большинство юношей. То, что он со своими взламывающими всё устойчивое, с «невозможными» мыслями открылся офицерам, которых впервые видел, выказывает его наивным или даже, на чей-то взгляд, недалёким. Но таким уж вела его по жизни судьба.
После происшедшего он казнился сомнениями: по благому ли порыву разоткровенничался? Не разнежило ль громкое поначалу «чествование» и не взыграло ли у него тщеславие?
Подозрения, надо признать, не вовсе беспочвенные, поили душу разъедающей тоской, и он в сырой, подтопленной избе беспокойно полез в дорожный сундучок, достал Библию и затеял ищуще и углублённо проглядывать её в трепетно-скудном мерцании самодельного светильника.
18
В частности: В.И.Гурко. Устои народного хозяйства России. СПб., 1902, с. 56:
По выводам В.И.Гурко, низкая культура земледелия не позволяла развить все производительные силы страны, тогда как европейские соседи «на таком земельном пространстве и при таких климатических условиях, при наличности которых мы не в состоянии добыть от природы необходимое для удовлетворения наших ограниченных нужд, /…/ извлекают достаточное количество ценностей для удовлетворения своих развившихся потребностей».
А.И.Уткин. Первая мировая война., с. 33:
«В начале XX века валовой национальный продукт на душу населения в России был в пять раз меньше среднеевропейских показателей».
В.И.Гурко. Наше государственное и народное хозяйство. СПб., 1909, с. 1:
В работе отмечается, что Россия, проигрывая во всемирном соревновании, и до революции 1905 «занимала последнее место среди других мировых держав», а после революции «ее экономическое положение проявляет грозные признаки ухудшения: количество многих производимых страной ценностей уменьшается, удовлетворение главнейших народных потребностей понижается, государственные финансы приходят все в большее расстройство». В 1905–1906 годах страну в очередной раз охватил голод.
Говоря об утрачивании Россией позиций в Европе, Гурко отмечает: «В то время как русский крестьянин ежегодно десятками тысяч переселяется в далекие тундры Сибири, наши западные окраины /…/ наводняются немецким пришельцем, мирно, но стойко и неуклонно отодвигающим наши этнографические границы к востоку». (Устои народного хозяйства России. СПб., 1902, с. 56).
Нелишне вспомнить, строил ли кто-то дома для русских крестьян, переселявшихся в Сибирь? Предоставлял им лошадей, коров?
В те времена по сорок тысяч россиян в год (это были, главным образом, старообрядцы) вообще уезжали из России, навсегда.
19
БаронМеллер-Закомельский Александр Николаевич (1844–1928), генерал от инфантерии с декабря 1906, отличился во время Первой русской революции, руководя карательной экспедицией. Продвигаясь со своим отрядом по Сибирской железной дороге и чиня расправу на месте, он усмирял солдат запасных частей, что требовали срочного возвращения в Центральную Россию «по домам». Назначенный позже временным Прибалтийским генерал-губернатором, барон «проявил большую энергию и жестокость в подавлении революционного движения в крае». С.Ю.Витте писал: «если бы Меллер-Закомельский не был генералом, то по своему характеру он был бы очень хорошим тюремщиком, особенно в тех тюрьмах, в которых практикуются телесные наказания; он был бы также очень недурным полицейским и хорошим обер-полицеймейстером», был «человек, не брезгающий средствами». Среди высших российских наград, которых удостоился Меллер-Закомельский: орден Белого Орла (1906), орден Святого Александра Невского, полученный в 1909, бриллиантовые знаки к ордену даны в 1912. (В частности: В.И.Федорченко. Императорский Дом. Выдающиеся сановники: Энциклопедия биографий. Т. 2, с. 44).
Ренненкампф Павел Карлович (1854–1918), получив чин генерал-лейтенанта, в конце 1905 — начале 1906 «возглавлял экспедиционные войска, направленные на подавление революционных выступлений в Забайкалье» и весьма преуспел. Граф А.А.Игнатьев писал о нём: «он оказался таким, каким я его себе представлял — обрусевшим немцем, блондином богатырского сложения, с громадными усищами и подусниками. Холодный, стальной взгляд, как и вся его внешность, придавал ему вид сильного, волевого человека. Говорил он без всякого акцента, и только скандированная речь, состоящая из коротких обрубленных фраз, напоминала, пожалуй, о его немецком происхождении». (Там же, с. 302).
20
А.И.Куприн. Поединок, xi:
«Овечкин вскакивает и (отвечая на вопрос, кто внутренние враги в стране? — И.Г.) радостно кричит:
— Так что бунтовщики, стюденты, конокрады, жиды и поляки!»
Элизабет Хереш. Николай II. Ростов-на-Дону: «Феникс», 1998, с. 142:
«Столыпин /…/ в этом разошелся с царем, занимавшим по отношению к евреям твердую (без уступок) позицию /…/ Неприязненное отношение царя к евреям объяснялось не только их ролью в революционном движении /…/ Нетерпимость Николая к еврейству имела более глубокую основу».
Брайан Мойнехен. Григорий Распутин: святой, который грешил., с.433:
«Антисемитизм императора был как бы непреднамеренным, так глубоко было его врожденное презрение к евреям. Война стала предлогом, чтобы ужесточить уже существующие ограничения. Все издания на иврите были запрещены, так же как и переписка на идише. Александра разделяла взгляды мужа. Когда в 1910 году она приехала в Германию, чтобы подлечить сердце, брат порекомендовал ей ведущего специалиста в этой области, проживавшего во Франкфурте. Однако императрица не пожелала лечиться у еврея, пускай и известного специалиста».
Там же, с. 10:
«Французский посол жаловался, что не проходило и дня, чтобы в зоне военных действий не был повешен по обвинению в шпионаже какой-нибудь еврей». (Речь о Первой мировой войне — И.Г.).
С.С.Ольденбург. Царствование императора Николая II., с. 477:
«Было предпринято массовое выселение евреев из Галиции и из прилегающих к фронту русских областей /…/ Десятки тысяч, а затем и сотни тысяч евреев из Галиции и Западного края получили предписание в 24 часа выселиться, под угрозой смертной казни, в местности, удаленные от театра военных действий /…/ русское командование способствовало массовому исходу населения на восток, причем деревни сжигались так же, как и посевы, а скот убивался на месте».
Д.В.Лехович. Белые против красных. Судьба генерала Антона Деникина. — М.: «Воскресенье», 1992, с. 36–37:
«Главное командование (русских войск в 1915 — И.Г.) стремилось опустошить оставленные неприятелю земли. То, что проделал с Россией Сталин при отступлении во время второй мировой войны, не было внове /…/ Военное начальство (в 1915-м — И.Г.) насильно гнало от наступающего врага миллионы людей внутрь России, с запада на восток /…/ большинство людей выселялось по приказу военных властей. На глазах у них поджигали жилища, оставшиеся запасы и имущество. Среди этих беженцев — поляков, русских, белорусов, украинцев — было много евреев. Их доля оказалась чрезвычайно печальной /…/ патриотическое рвение с примесью юдофобства дошло до абсурда: началось выселение в глубь России не только своих, но также австрийских евреев из Галиции. Тысячи этих несчастных, попав в чужую страну, двигались на восток с толпой беженцев, встречая на своем пути недоброжелательство и злобу местного населения».
