Фердинанд Врангель. След на земле - Кудря Аркадий Иванович (читать онлайн полную книгу txt) 📗
Лошади не вернулись и на следующее утро. Дабы облегчить предстоящий пеший путь, Врангель распорядился весь лишний груз, в том числе и палатку, схоронить в тайник у приметной лиственницы. На стволе ее вырезали крест. На единственную оставшуюся кобылу погрузили инструменты, котел, чайник и другие совершенно необходимые вещи.
Как-то неуверенно чувствовавший себя в последние дни проводник-юкагир решил-таки покаяться начальнику:
— Тойон, я думал, селение на Анюе близко. Но эти сопки мне незнакомы. Теперь вижу: до жилья, где можно найти моих сородичей, еще далеко.
Едва тронулись в путь, полил дождь, и он стих лишь к вечеру. Вместо ужина пришлось довольствоваться лишь чаем. Памятуя преподанный им урок, Врангель приказал двум якутам посменно караулить лагерь и оставшуюся при отряде лошадь. Он спал беспокойно. Снилось бушующее море и тонущий в нем корабль. Проснувшись на заре, прислушался. Все было тихо. Огляделся вокруг. Якут, которому надлежало бодрствовать, крепко спал, но от его запястья тянулся к лежавшей на земле лошади привязной ремень.
Врангель встал и начал разжигать потухший костер. Он чувствовал, что его мучает голод. Треск дров разбудил и остальных. Юкагир пошел бродить по окрестностям. Изредка он нагибался и что-то раскапывал в земле. Но вернулся с пустыми руками. На вопрос начальника пояснил, что искал в мышиных норах съедобные корни и морошку — запас зверюшек на зиму. Да жаль, грунт болотистый: в таких местах мыши запасов не делают.
Якуты, чтоб хоть отчасти утолить голод, ободрали молодую лиственницу, осторожно отделили мягкие нижние волокна и, мелко изрубив, кинули в котел с водой. Прежде чем подать варево, трижды снимали с поверхности накипавшую серу. Получилось нечто вроде каши, но с добавкой соли и перца есть было можно, хотя варево вязло во рту и все же отдавало смолой.
Чуть подкрепив силы, отправились дальше. Пощадивший их ночью дождь начал моросить опять.
— Я на разведку! — подстегнув лошадь, на ходу крикнул Матюшкин Бережному.
Тропа, по которой следовал караван, отступая от песчаного берега, круто уходила здесь в скалы. Справа ее поджимал утес, слева открывалась пропасть, достигавшая свободного от льда моря. Отвесный камень гулко отражал плеск волн. Место казалось опасным, и потому мичман посчитал нужным провести рекогносцировку, чтобы не подвергать риску товарищей.
Он не проехал и десяти минут, как лошадь вдруг замерла и захрипела. Что-то темное маячило за упавшим на тропу камнем. Соскочив с лошади, мичман пошел вперед и только сейчас вспомнил, что у него нет с собой ружья. Рука его скользнула к поясу, нащупала рукоять ножа. А над камнем, поднявшись на задние лапы, вдруг возник во весь огромный рост черный медведь и, качнувшись, глухо заревев, двинулся навстречу. Лихорадочно размышляя, что же делать, Матюшкин вспомнил рассказы казаков, что медведь всегда боится человека и можно обратить его в бегство даже криком. «Стреляй, — диким голосом заорал мичман, будто за его спиной стояли товарищи, — дай копье, коли его!» Но, похоже, крики не напугали зверя. Он медленно продолжал идти вперед, и неизвестно, чем бы кончилась схватка, если б из-за спины мичмана не выскочила услышавшая его крик и вовремя подоспевшая лайка. Остервенелый собачий лай обратил медведя вспять, и вскоре он скрылся за поворотом тропы.
Вслед за обнаружившей что-то собакой Матюшкин подошел к камню, за которым сидел медведь. Там лежала свежая, еще не тронутая зверем нерпа. Должно быть, косолапый лишь недавно подкараулил ее на берегу и затащил сюда, чтобы полакомиться без помех. Да помешали, потому и был так сердит.
Закинув нерпу на плечо, мичман пошел назад.
Проводники-якуты молча сидели на камнях, покуривая короткие трубки-гамзы.
— Что кричал там, кого встретил? — отрывисто спросил Бережной.
— Медведя повстречал, добычу не поделили, — кинув нерпу на землю, небрежно ответил мичман.
— Где ж хозяин?
— Сбежал, а вот это мне оставил.
Никто из спутников словно не обратил внимания, что он был без ружья и подвергался очевидной опасности, и это, как и их равнодушие к тому, что сам мичман считал подвигом бесстрашия, задело его. Бережной как будто все же испытывал угрызения совести, что не поспешил на помощь. Но сказал иное:
— Пройти там можно?
— Теперь можно.
— Ты уверен, что за этим перевалом мы найдем чукчей? — грозно подступился купец к толмачу Мордовскому.
— Да-да, — испуганно забормотал тот, — они там, за горой.
Но и к вечеру, когда, пройдя опасной тропой через горы, вновь спустились в тундру, никаких признаков близкого соседства чукчей заметно не было.
— Так где же они? — Из-за неудачных поисков то мамонтовой кости, а теперь чукотских становищ Бережной с каждым днем все более мрачнел.
— Они здесь, где-то здесь! — хнычущим голосом ответил чуванец.
— Ладно, — свирепо глядя на него, процедил Бережной, — завтра, прямым путем, мы возвращаемся через тундру в Нижнеколымск.
Однако наутро, когда отряд, следуя долиной впадавшей в море небольшой речки, обогнул сопку, за ней открылся наконец чукотский лагерь — десятка два юрт, еще теплые, мерцавшие углями кострищи, валявшиеся на земле полуобглоданные оленьи кости. Но лагерь был пуст, и все говорило о том, что жители покинули его в большой спешке.
— Может, они боятся нас и прячутся где-то рядом? — высказал догадку мичман. — Надо взглянуть окрест.
Спешившись, он стал карабкаться на крутую горку, но прежде чем добрался до вершины, густой туман окутал землю, сделав невозможным обзор. Прозвучавший выстрел поторопил его вниз.
Бережной дал команду идти дальше вверх по реке.
Несмотря на мучавший всех голод, продолжал пеший путь и отряд Врангеля. В пятнадцати верстах от последнего ночлега подошли к горному хребту. Быстрый ручей у его подножия кое-как, погружаясь в воду до пояса, перешли вброд и начали тяжелый подъем. Шедший впереди юкагир, достигнув вершины, осмотрелся и ликующе завопил:
— Река, внизу река! Это Анюй.
Его вопль подбодрил остальных, и, когда они встали рядом, юкагир показал на змеившуюся в долине ленту реки.
— Я знаю это место, — торжественно заявил проводник. — Там, ниже по течению, стоит мой зимний балаган. А выше — селение Коновалово.
К берегу реки подошли предельно усталыми. Сил хватило лишь на то, чтобы развести костер. Здесь и решили заночевать. Но попавший в родные края юкагир явно воспрял телом и духом. Выпив чай, он заявил, что пойдет к селению и принесет пищу. Часа через два вернулся, и по его виду Врангель понял, что проводник идет с пустыми руками.
— Там никого нет, — обескураженно сказал юкагир, — все еще на летовьях. И кладовые пусты.
Утром Врангель принял решение идти вниз по реке к Островному. На привале вновь варили лиственничные волокна. С тоской провожали голодными глазами летевшие высоко в небе, на юг, стаи гусей и уток.
Островного достигли к вечеру, чтобы с горечью убедиться: судьба по-прежнему безжалостна к ним. И это селение оказалось покинутым жителями, ушедшими, должно быть, на покол оленей. В чуланах не нашлось ни черствой лепешки, ни заплесневелой юколы.
— Они ждут оленей у Обромской горы, — сказал юкагир. — Я пойду туда.
Обратно он вернулся на лодке, которую одолжил местный князек, с полтушей оленя, парой копченых оленьих языков и одной большой рыбой. Это было все, что удалось выпросить у князька. По словам юкагира, его народ голодает, люди едят толченые кости, коренья, варят оленьи шкуры.
Подкрепившись и оставив кое-что про запас, Врангель с двумя якутами поплыл на лодке вниз по Анюю. До Нижнеколымска оставалось примерно три дня пути.
Уже ни у кого не было сомнений, что чукчи избегают встречи с пришельцами. На реке вновь попались поспешно брошенные юрты и еще не остывшие угли костров.
Совсем рядом мелькнуло несколько оленей, и Матюшкин уже поднимал ружье, намереваясь подстрелить одного из них. Купец грубовато остановил его:
