Синеокая Тиверь - Мищенко Дмитрий Алексеевич (книги .TXT) 📗
Не до сна теперь. Чем больше думала и убивалась, тем больше крепла уверенность: и это жилье не станет ей приютом. Лучше уж куда глаза глядят идти, чем оставаться, где ее считают басихой, накликавшей беду на своего лада и его жилище.
«А куда же пойду? К тетке, к князю или таки куда глаза глядят? Ох, горюшко!»
До самого рассвета одолевали Миловидку горькие думы. Пришло утро – дождалась, когда хозяин вышел на подворье, встала перед матерью Божейки:
– Прости меня, матушка, – сказала грустно, – я слышала, о чем вы говорили с мужем своим этой ночью, и вот что надумала: не кому другому, а мне надо идти к ромеям и искать там Божейку.
Женщина оторопела от этих слов. Но быстро пришла в себя.
– Опомнись, Миловидка! – замахала она руками. – Не бери к сердцу то, что слышала. Девичье ли это дело – идти к чужакам, слоняться среди татей и искать у них правды? Боги милостивые! Пропадешь ты, ей-богу, пропадешь!
– Ну почему же?
– Да потому хотя бы, что вон какая ты красивая. А кроме всего – беззащитная, чужая там. Кто защитит тебя, кто слово молвит, если кто-то скажет: моя? Идти тебе к ромеям – все равно что отдать себя на растерзание волчьей стае.
– Ну и пусть!
– Нет, не пусть… Они за таким добром в чужие земли с разбоем ходят, а ты сама к ним надумала. Соображаешь, в какую пропасть себя толкаешь?
– Я была уже там, матушка. Боги уберегли и вызволили. Смотришь, и на этот раз уберегут. Знаю Одес в ромейских землях, знаю Маркианополь. Есть у меня там пусть и старенький, но добрый человек – кочующий лудильщик из полян. Думаю, откликнется на мои мольбы и поможет разыскать Божейку. Он моя единственная надежда на ромейской земле. Он язык понимает, обычаи ромейские знает, знает и ромеев. Нужно будет расспросить – расспросит, заплатить – знает, кому и сколько. Да и дороги ему везде открыты. Скажет, что я дочка его, и пойдем. А вас об одном прошу: если и вправду хотите видеть Божейку, не пожалейте тех солидов и того золота, что у вас есть. Правду вы говорили: ромеи их очень любят. Только бы посчастливилось мне найти моего ладо, за солиды да за золото выкуплю. Присягаю в этом, матушка милая. Две цены дам, а выкуплю!
Не сдержала данного себе слова – быть твердой, словно кремень. Опустилась на колени. Почувствовала себя не только обездоленной, обиженной самыми близкими людьми! Что оставалось делать ей, не имеющей ни роду-племени, ни матери-советчицы? И зарыдала. А рядом с ней плакала и мать Божейки.
XV
За все лето князь Волот лишь изредка бывал в Черне да попутно – в Соколиной Веже. Заключенный с вечем договор удерживал его на придунайских границах Тивери и обязывал неустанно хлопотать о делах всей земли – выборе места под сторожевые вежи да об устройстве границ при веже. Не хотел, чтобы кто-то опорочил это дело своей нерадивостью, потому ко всему присматривался и начинал все сам. Придунавье не то что Поднестровье. Здесь низины, и найти место, которое хоть немного поднималось бы над местностью и позволяло просматривать не только Дунай, но и Задунавье, не так просто. А таких мест нужно было найти не одно, и именно там, где вероятней всего возможно вражеское вторжение.
Вот и ездил, присматривался да приглядывался. Возводить вежи приходилось, где еще никто не жил. Что будет и как будет? Земля эта испокон века славянская и по воле тех же славян отдана для гостинца. Хочешь ехать из степей в горы, к склавинам, или через Дунай, к ромеям, – поезжай себе, для этого есть границы земли Тиверской и торговый путь на границах. Хочешь отправиться с гор в степи или из придунайских долин в те же степи – отправляйся хоть со всем племенем, не только с конями, но и возами, для этого опять-таки есть границы и незанятые земли на границах. Лишь бы к славянам не забегал, лишь бы не грабил, как тать. Теперь, выходит, князь Тивери займет нетронутые земли, перегородит гостинец, а если кто-то осмелится идти по нему, должен сказать «нет». Осмелится ли на это или ограничится тем, что только расположится вежами на нетронутых землях, сами же земли оставит торговому пути?
Ограничился бы, если бы можно было. Потому что и сам толком не знает, как будет с нетронутыми землями, и на вече умолчал о них. А кажется, не следовало бы. Ромеи давно сломали тот вековой обычай, так почему же он должен придерживаться его? Чтобы дать татям возможность безнаказанно переправляться через Дунай и грабить славянские земли за Дунаем? Нет, надо бы сразу и все сказать на вече: не только вежами да постройками при вежах, веем людом выйти на Дунай и стать Длинной стеной по Дунаю. А если бы получил на это благословение вече, мог бы осуществить свою давнюю мечту-искусительницу: быть не просто предводителем тиверской рати и дружины, но и государственным мужем на своей земле, хотя бы таким, каким уже стал сейчас князь Киева, который вон какую вольницу позволяет себе – сооружает в Тивери морское пристанище, собирается ходить за море, вести с ромеями торговлю. Есть у него, наверное, кого послать и на кого опереться в таком деле. Разве он, Волот, не способен быть не только предводителем, а государем Тивери? Старейшины почитают его, как князя, вече ему не противится, видит в его делах здравый смысл, поэтому держит за него руку. А все же сделано не так уж много, чтобы чувствовать себя полноправным властелином в своей земле. Чтобы стать им, надо иметь и собственную силу, которая могла бы справиться с вечем. И сила эта не только рать и дружина, а мужи, способные поставить при необходимости под княжью руку и дружину, и рать. Такие воеводы в Тивери есть. Это перво-наперво те властелины, у которых уже есть свои угодья-вотчины, и склоняются они к князю, а не к вечу; это, наконец, и те, кто хотел бы получить свои земли, – воеводы, сотенные, десятские, считай, вся старшая дружина. Беда только, что не так много у него под рукой вольной земли, чтобы мог наградить всех угодьями. Вот и думай себе: не время ли воспользоваться нетронутыми землями? Вон скольких можно сделать властелинами в Приднепровье, воеводами на границах, если поделить свободные земли. А на место тех, кто пойдет в Подунавье, поставил бы воеводами, сотенными, десятскими других – вот и имел бы свою, княжью, силу и надежную опору в Тивери. Потому что всех награжденных, а особенно тех, кто стал бы властелинами и воеводами в Подунавье, обязал бы собрать собственную дружину. Вместе с княжеской они и составили бы рать – ту, с которой не всегда осмелилась бы состязаться и рать ополченцев. Сила станет против силы и заставит старейшин быть сговорчивее, а вече – покорней. И напрасно он не решился вынести на обсуждение вече мысль о необходимости поделить нетронутые земли между воеводами. Заключил бы с вече договор, сразу двух зайцев убил бы: и своих мужей и свою дружину имел бы в Подунавье, и надежную стену-заслон поставил бы против ромеев. Рискнуть разве и пообещать эту землю воеводам без решения веча?.. А почему бы и нет?.. Или ему трудно объяснить вече, почему поступил так, или после того, что случилось в Подунавье, кто-то осмелится перечить князю? Нет, не должны возражать, а уж в том, что воеводы возьмутся за сооружение веж да построек, за укрепление границ в Подунавье, если пообещает им вотчину-угодье поблизости веж, не сомневался.
Много значит и то, что нетронутые земли перестанут быть пристанищем для татей, всякого беглого и обиженного люда. Именно из него воеводы наберут себе дружины, а властелины – челядь. Вольный смерд в дружину, как и в челядь, не очень-то охотно идет. В дружину пойдет лишь тот, кто в конец обнищал, отрекся или избавился от земли. Сейчас эти люди кое-как перебиваются, а скажут им: идите на хлеб ратный, и у вас будет не только воля, но и конь, броня, все, чем сыт и доволен поселянин, пойдут не раздумывая. И воины они не хуже тех, из которых состоит сейчас дружина князя: отроки и мужи, именно такие нужны сейчас на южных границах Тиверской земли – смелые, находчивые, равнодушные к смерти и способные пойти на смерть.
Вдоль и поперек мерил в то лето князь дунайское прибрежье. И все – в седле, считай, месяца три уже в походе. А еще в постоянных заботах. Недостаточно было только выбрать место для вежей и построек, нужно еще в точности выверить: самое ли лучшее выбрано, не зальет ли вода, когда выйдет из берегов Дунай.
