Ночь полководца - Березко Георгий Сергеевич (читать книги без сокращений TXT) 📗
Возбуждение, охватившее Николая, было приятным, как всякое ощущение удачи, даже иллюзорной. Самый мир опасностей, открывшийся ныне ему, сообщал небывалую достоверность его вымыслам. Обращенные в будущее, они переживались почти как воспоминание о случившемся. Однако и у большинства людей событие, происшедшее в воображении, существует потом как бы в скрытом виде… Окружающие просто не подозревали пока того, что было известно о себе Николаю. Ибо уже сейчас со всей полнотой он ощущал себя сильным, стойким, самоотверженным… Он не чувствовал усталости, хотя идти по размытой тропе было нелегко, и он часто перебрасывал винтовку с одного плеча на другое. Губы его были плотно сомкнуты, брови хмурились над ореховыми глазами…
Воронка от крупной авиабомбы преградила Красноармейцам путь. Налитый до половины кратер вздымался сочащимися глыбами выброшенной земли. Николай обошел его. Рябышев и еще несколько человек поднялись на край необыкновенного колодца: томительное любопытство влекло их… Но на красновато-серой поверхности воды люди увидели только свои опрокинутые темные отражения.
Легкий гром прозвучал впереди в тумане. За ним последовал второй удар, третий… Казалось, где-то за горизонтом глухо кашляет сама земля. Рябышев остановился, поднял голову.
— Нравится? — спросил Кулагин, приблизившись.
— Постой, дай послушать, — сказал молодой солдат.
— Теперь до самой смерти эту музыку слушать будешь.
— А может, меня не убьют, — неуверенно проговорил Рябышев. — Ты почем знаешь?
Кулагин пристально посмотрел на товарища.
— Бывает, что только ранят, — сказал он. — Да ведь иная рана хуже могилы.
Кулагин прошел дальше, и Рябышев затоптался на месте, растерянно озираясь. Он чувствовал себя очень беспомощным и поэтому всего страшился; очень одиноким, так как не успел еще найти друзей; очень несчастным, потому что был одинок. Он словно не замечал своих спутников… Неровными цепочками они тянулись по пустынной обесцвеченной равнине, сгибаясь под тяжестью заплечных мешков.
Бойцы миновали молодую березовую рощицу, как бы насквозь просвистанную ветром. На опушке ее деревья были посечены, будто огромная сабля одним ударом обезглавила их. И люди останавливались, глядя на расщепленные белые пни, на ветки, срезанные бушевавшим здесь огнем. Под поваленными стволами виднелось разрушенное пулеметное гнездо. Поблизости от него можно было различить затопленные стрелковые окопчики.
Солдат, шедший впереди Уланова, поскользнулся на спуске и с трудом устоял на ногах. Следом за ним едва не упал Николай. Он неловко ступил, пытаясь удержаться, и сморщился от неожиданной боли в щиколотке. Мимо, переваливаясь на ходу, прошел задумчивый Рябышев; круглые щеки его стали иссиня-розовыми. Николай попробовал идти, но боль не утихала. Он постоял несколько секунд, не зная, что предпринять. Потом выбрал место, приковылял туда и, усевшись на мешке, начал скатывать обмотку. Молчаливые люди брели по дороге, посматривая на Уланова нелюбопытными глазами. Лишь Кулагин, завидев его, медленно приблизился.
— Ты что? — спросил солдат и, пользуясь остановкой, достал из кармана штанов голубой ситцевый кисет.
— Ничего… Ногу подвернул, — сказал Николай, принужденно улыбаясь.
— Уж подковался… — заметил Кулагин, свертывая цигарку.
Он вставил ее в прозрачный мундштук из авиационного стекла, потом извлек кремневую зажигалку.
— Вот беда-то… И до Альпов еще не дошел, — проговорил он, наблюдая, как шевелится, разгораясь на кончике фитиля, продетого в просверленный патрон, тлеющий огонек.
Николай, не ответив, принялся стаскивать ботинок.
— Доложи командиру, он сзади идет, — посоветовал, наконец. Кулагин и отошел.
Уланов посмотрел на дорогу и в группе солдат увидел знакомую фигурку девушки. Почувствовав и радость и замешательство, Николай сейчас же опустил голову. Он даже повернулся боком, стараясь остаться неузнанным, смутно надеясь, однако, что этого не случится.
— Захромал, — пропела над Ним Маша Рыжова.
— Да вот нога… Пустяки, конечно… — Николай торопливо засовывал ногу в башмак, чтобы не видно было отсыревшей, грязной портянки.
— А ну, покажи, — сказала девушка.
— Да что вы, — встревожился Николай, — зачем это… Просто подвернул ногу.
— Сейчас посмотрю, — сказала Маша.
Она присела на снег и потянула к себе ногу Уланова.
— Я сам! — закричал он испуганно.
— Сиди спокойно, — попросила девушка.
Она быстро размотала портянку и принялась ощупывать ногу с силой, неожиданной для маленьких пальцев.
— Болит, что ли? — спросила Маша, взглянув вверх и увидев лицо юноши, покрасневшее так густо, что на щеках обозначился светлый пух.
— Нет, не болит, — глухо ответил Николай.
Ему было стыдно перед девушкой и хороши от ее близости. Именно потому, что она казалась Николаю такой красивой, он испытывал страшную неловкость. И хотя Маша не чувствовала, видимо, брезгливости или неудовольствия, сидя на мокром снегу, он был обижен за нее, так как восхищался ею.
— Ничего не нахожу, растяжение, должно быть, — высоким голосом сказала девушка.
— Ну, спасибо большое, — горячо проговорил Николай, пряча под шинель голую ногу.
— Дай забинтую покрепче.
— Нет, не надо, — запротестовал он.
Маша внимательно снизу посмотрела на Уланова. Лучики ее ресниц дрогнули, и лицо приняло высокомерное выражение.
— Ты что же, долго тут собираешься сидеть? — спросила она. — Отдохнуть решил… А ну, давай ногу.
Не обращая внимания на сбивчивые объяснения Николая, девушка вынула из кармана индивидуальный пакет и с треском разорвала бумагу. Николай замолчал, с ужасом глядя на Машу, поняв вдруг, что она заподозрила его в желании отстать от колонны. Девушка кончила бинтовать, поднялась с колен и секунду смотрела на дело своих рук.
— Завертывай портянку, — приказала она, — сухим концом бери… Вот так… Обувайся!
Она ополоснула пальцы в ледяной воде лужицы и вытерла их о полу шинели, потом надела варежки.
— Рассиживаться мы, дорогой товарищ, после войны будем, — наставительно, хотя и мягче, сказала девушка. — Вставай, дай руку.
— Я не прошу вас, кажется, — тихо, с отчаянием проговорил Николай.
Заторопившись, он поднял на плечи мешок, вскинул винтовку и, прихрамывая, пошел. Нога еще побаливала у него, но он способен был теперь вынести и не Такую боль.
— Ничего, пройдет, — услышал он певучий голос за спиной. — Вечером с тобой танцевать будем. А то обопрись на меня, хочешь?
Девушка не обиделась на последние слова Николая, и вся их резкость была как будто просто не понята ею.
Сзади возник звук мотора. Серый, крытый брезентом «виллис» стремительно катился по целине, легко касаясь земли. Возле голых Ивовых кустов, в нескольких шагах от Уланова, шофер затормозил. Из машины вылез с видимым трудом грузный человек в кожаном пальто, в серой генеральской папахе. Он постоял, осматриваясь, потом что-то сказал офицеру, вышедшему вслед за ним.
— Командующий, — прошептала, словно выдохнула, Маша Рыжова.
На ее лице появилось откровенное любопытство, руки, вынутые из карманов, опустились по швам.
— Командующий? — так же шепотом переспросил Николай, позабыв в эту минуту о своих огорчениях.
— Генерал-лейтенант… Я его раньше видела. Железный человек, — убежденно проговорила Маша.
Оба они, замерев, смотрели, как генерал несколько раз подгибал колени и выпрямлялся, разминая ноги после сидения в маленькой машине. Затем он вытащил из бокового кармана очки, протер их носовым платком, заполоскавшимся на ветру, неторопливо надел.
— Так он и ездит? — с интересом спросил Николай.
— Летает на своем «виллисе» по всему фронту. Бесшабашный очень, — не поворачивая головы, отметила Маша.
— Один ездит?
— Почему один?.. У него адъютант.
Командующий наклонился к кусту и отломил тонкий прут с пушистыми сережками на конце. Помахивая им, он подошел к самому шоссе. Навстречу генералу, мимо Уланова и Маши, пробежал низенький капитан, командир батальона, придерживая рукой полевую сумку. Вытянувшись, офицер козырнул и начал что-то говорить. Его слова относило ветром, и лишь по обрывкам фраз Николай понял, что комбат рапортует.
