Семен Дежнев — первопроходец - Демин Лев Михайлович (читаемые книги читать онлайн бесплатно полные txt) 📗
— Здравия желаем, куманёк, — громогласно возгласил, встречая его, Власий. Никаким кумом Дежнёв ему не приходился, недолюбливал Двинянинова за жадность. Власий обращался к каждому подобным образом, вроде бы и ласково, но ничем не обязывающе. Вручил Иван старосте подарки — пару кадушек собственной работы и ведёрко форели, выловленной в лесном озерце. Двинянинов принял подарки как должное, но смягчился и пригласил гостя в дом выпить с дороги кружку домашнего кваса и закусить сдобной медовой коврижкой. Разрешил и дежнёвским спутникам зайти в жилище и присоединиться к угощению.
В отличие от большинства крестьянских изб русского севера, так называемых курных, топившихся по-чёрному, дом Двинянинова отапливался кирпичными печами, тщательно побелёнными. Освещалась изба сальными свечами в медных подсвечниках. Лавки были устланы медвежьими шкурами. Красный угол украшали образа в массивных серебряных окладах.
Семейка вслед за отцом перекрестился на образа и осмотрелся.
Дом казался богатым, не сравнимым с родительской избой. Горница выглядела высокой и просторной. Не то что большинство поморских изб. У большинства бедняков и даже хозяев среднего достатка избы топились по-чёрному. Печи клались без дымохода, а иногда это была просто груда булыжника для очага. Дым стелился по избе, устремляясь под потолок и всасываясь в дощатую трубу в отверстии потолка. В избе всегда было дымно и угарно. Потому-то обитатели северных деревень страдали болезнью глаз, именуемой впоследствии медиками трахомой, нередко слепли в молодом возрасте. Освещались такие избы тускло. Много ли света может дать едва мерцающий фитилёк в глиняной плошке с жиром, отбрасывающий тусклые блики на чёрные от копоти стены. Весной обычно начиналась предпасхальная уборка. Вся семья вооружалась скребками, мочалками, тряпицами и принималась рьяно скрести и отмывать от копоти стены. Но их белизны хватало ненадолго.
Гости выпили по кружке кваса, съели по кусочку медовой коврижки. Вежливо, дружным хором отказались от дальнейшего угощения. Власий спросил Ивана въедливо:
— Не забыл, кум, про должок свой?
— Про какой должок глаголешь?
— Запамятовал? А бутыль жира тюленьего, что дал тебе в долг прошлой весной?
— Как же, долг платежом красен. Непременно расплачусь с тобой шкурками. Вот только...
— Не нужны мне твои шкурки. От своих закрома ломятся. Предложу тебе другое... Возьми с собой Игнашку моего. Пусть сынок мой Соловки узреет, соловецким угодникам помолится за всю семью нашу. Будешь кормить и опекать парня в пути. Вот и посчитаем, что долга за тобой нет.
Иван вынужден был согласиться. Возражать богатею он не хотел, хотя и согласился не по своей охоте. Игнашка, ровесник Семейки, выглядел парнем, изнеженным родительской лаской. Вместо крепких мускулов жирок на теле. Этот не помощник в плавании. Пожалуй, хлопот с Игнашкой в пути не оберёшься. Но что поделаешь — придётся брать с собой двиняниновское чадо.
Священник отец Зиновий благословил путников, прочитал краткую молитву и осенил отплывающий дощаник крестным знамением.
Плыли вдоль низменных лесистых берегов, окаймлённых зарослями тальника. Иногда из зарослей взлетали стаи диких уток с шумным кряканием. Поселения попадались не часто, и лишь однажды — погост с одинокой столпообразной церковкой. Плыли Пинегой до впадения её в Двину, чуть повыше Холмогор. В Холмогорах остановились на отдых у знакомого псаломщика, служившего прежде на Пинеге. Псаломщик получил за усердную службу повышение — теперь служил дьяконом в городском каменном храме. Посетили литургию, потом отоспались на сеновале у дьякона.
Вот и Архангельск на правом берегу широкой и полноводной Северной Двины, главный морской порт России. В ту пору русские ещё не прорубили окно в Европу через Балтийское побережье. Пройдёт немало лет, прежде чем решит эту историческую задачу царь Пётр Алексеевич, прозванный Великим. А пока что царствовал его дед Михаил Фёдорович, первый царь из рода Романовых, хилый телом и не блиставший умом. А фактически правил страной отец Михаила — властный и умный патриарх Филарет, до принятия монашеского сана Фёдор Никитич.
Архангельск производил впечатление быстро растущего города, раскинувшегося вдоль берега Двины на больших просторах. Повсюду раздавался стук плотницких топоров, визг пил, пахло свежим деревом. Громоздились штабеля строевого леса, тёса, кирпича. Строились жилые дома, купеческие хоромы, амбары для хранения разных товаров, русских и заморских, храмы. Над городом возвышалось несколько массивных белокаменных храмовых сооружений. Фигурные кресты на главках церквей сверкали позолотой. Возводились и скромные бревенчатые церквушки. Всё зависело от богатства прихода. На Двине стояли на якорях или у причалов торговые корабли, русские и иноземные, под разными флагами: английскими, голландскими, датскими, норвежскими. На набережной слышалась чужая речь, встречались чужеземцы в необычных для русского глаза платьях.
— Тьфу ты, Господи, — проворчал Агашка. — Лопочут по-своему нехристи, — не поймёшь. И вырядились, что шуты гороховые.
— Чем они тебе не угодили? — осадил племянника Иван. — Хоть он аглицкой или датской породы, а тоже человек. Только молится на свой лад, одевается на свой манер. У каждого народа свои обычаи. А что пожаловали к нам заморские купцы с товарами, наши товары покупают, лес корабельный, пеньку, меха — разве это плохо? Видишь, оживает матушка Россия после смутного времени, великого запустения.
— Оживает, — согласился с ним Агафоник.
Решили остановиться у Тимошки Вагина, жившего на берегу реки в избёнке в два окна. Прежде Вагин был односельчанином Дежнёвым. Пришёл он на Пинегу в надежде на лучшее житьё с реки Ваги, левого притока Двины. Отсюда и прозвание его — Вагин. Мужик он был неудачливый, искусством мастерового не обладал, охотой не увлекался — бить зверье, говорил, жалко, не богоугодное это дело. К тому же супружница постоянно рожала одних девчонок, нарожала целый выводок. Так что надёжных помощников в доме не было. Кое-как кормилась семья за счёт надела малоплодородной земли, сбора грибов и ягод да рыбалки. Никак не могли Вагины выбиться из горькой нужды. Решился Тимофей на отчаянный шаг — свернул хозяйство и перебрался всей семьёй и с убогим своим скарбом в Архангельск.
Мужик он был грамотный, выучился грамоте ещё у вагинского дьякона. Вот и посчастливилось найти в Архангельске работу у одного богатого купца, торговавшего лесом и бравшим строительные подряды. Стал Тимофей Вагин помощником приказчика у того купца, писарем и счетоводом в одном лице. Вот и пригодилась грамотёшка, усвоенная у дьякона.
Вагин принял гостей с Пинеги радушно, хотя и произнёс:
— Не обессудьте, дорогие мои други. В тесноте, да не в обиде.
Мордастый Игнашка недовольно поморщился, входя в тесную избу, наполненную девчонками разных возрастов и пропитанную запахами детских пелёнок и кислятины.
Тимофей наказал жене накрыть стол и подать ухи, да грибные галушки с луком. Чем же ещё может попотчевать неимущий беломорец? После угощения Вагин дал пинежанам полезный совет:
— Не вздумай, Иван, на своей утлой скорлупке в Белое море выходить. В эту пору оно неспокойно. Гибнут люди в такую погоду. Вот что я тебе посоветую. Дощаник оставь на моё попечение. Вытащим его на берег и затащим ко мне во двор, чтоб не позарились на него лихие людишки. А завтра отплывает на Соловки большое монастырское судно с паломниками. Судно добротное, надёжное. Среди монахов есть хорошие корабелы.
Дежнёв согласился с Тимофеем и решил последовать его совету. Также договорился с Вагиным, что оставит у него на хранение заветный куль с пушниной, беличьими и лисьими шкурками. Везти его в монастырь не резон. Это не мирской дар соловецким монахам, а собственная казна. На эти шкурки Иван намеревался выторговать у архангельских купцов необходимые продукты: топлёный жир для освещения избы, соль и ржаную муку. Своей муки до нового урожая никак не хватает. Урожаи на Пинеге низки, а то и вовсе губят их непредвиденные заморозки. В честности Вагина Иван был уверен и оставил ему куль без всяких сомнений.
