Юрий Милославский, или Русские в 1612 году - Загоскин Михаил Николаевич (онлайн книги бесплатно полные .TXT) 📗
– Э, дорогой гость!.. куда? – закричал приказчик, показавшись в дверях избы. – Скоренько проснуться изволил.
– Господин приказчик, – сказал весьма важно Кирша. – Ради чего ты вздумал меня держать у себя под караулом? Разве я мошенник какой?
– Не погневайся! Я приставил караул, пока спал, а теперь тотчас сниму. Эй ты, Терешка! Ступай домой!
– Я у тебя в гостях, хозяин, а не в полону и волен идти куда хочу.
– Вот то-то и есть, что нет, любезный! Боярин строго наказал не выпускать тебя на волю.
– Да неужто в самом деле он хочет задержать меня насильно?
– От него приказано, чтоб я угощал тебя и сегодня и завтра; а послезавтра, хоть чем свет, возьми деньги да коня и ступай себе с богом на все четыре стороны.
– Ну, было из чего караул приставлять! Да я и сам хотел еще денек отдохнуть. На кой черт мне торопиться? Ведь не везде даром кормить станут!
– Тимофею Федоровичу не угодно, чтоб ты показывался его гостям.
– Так вот что! Он опасается, чтоб я не проболтался кому-нибудь из поляков, что невеста пана Гонсевского была испорчена.
– Видно, что так.
– Стану я толковать об этом! Да из меня дубиною слова не вышибешь!.. Что это, хозяин, никак на барском дворе песни поют? Поглядел бы я, как бояре-то веселятся!
– Что ты, брат! Неравно Тимофей Федорович тебя увидит – сохрани боже… беда!
– Так господь с ними! Пусть они веселятся себе на боярском дворе, а мы, хозяин, попируем у тебя… Да, кстати, вон и гости опять идут.
– Как же, любезный! И сегодня и завтра целый день все бражничают у меня.
Толпа родственников, перед которою важно выступал волостной дьяк, подошла к приказчику; молодые вышли их встречать на крыльцо; и через минуту изба снова наполнилась гостьми, а стол покрылся кушаньем и различными напитками.
Тем из читателей наших, которым не удалось постоянно жить в деревне и видеть своими глазами, как наши низовые крестьяне угощают друг друга, без сомнения покажется невероятным огромное количество браги и съестных припасов, которые может поместить в себе желудок русского человека, когда он знает, что пьет и ест даром. Но всего страннее, что тот же самый человек, который съест за один прием то, чего какой-нибудь итальянец не скушает в целую неделю, в случае нужды готов удовольствоваться куском черного хлеба или небольшим сухарем и не поморщится, запивая его плохой колодезной водою. В храмовые праздники церковный причет обходит обыкновенно все домы своего селения; не зайти в какую-нибудь избу – значит обидеть хозяина; зайти и не поесть – обидеть хозяйку; а чтоб не обидеть ни того, ни другого, иному церковному старосте или дьячку придется раз двадцать сряду пообедать. Это невероятно, однако ж справедливо, и мы должны были сделать это небольшое отступление для того, чтоб заметить нашим читателям, что нимало не погрешаем против истины, заставив гостей приказчика почти беспрерывно целый день пить, есть и веселиться.
Но не все гости веселились. На сердце запорожца лежал тяжелый камень: он начинал терять надежду спасти Юрия. Напрасно старался он казаться веселым: рассеянные ответы, беспокойные взгляды, нетерпение, задумчивость – все изобличало необыкновенное волнение души его. К счастью, прежде чем хозяин мог это заметить, одна счастливая мысль оживила его надежду; взоры его прояснились, он взглянул веселее и, обращаясь к приказчику, сказал:
– Знаешь ли что, хозяин? Если мне нельзя побывать на боярском дворе, то не можно ли заглянуть на конюшню?
– Нельзя, любезный! Я должен быть при тебе неотлучно; а ты видишь, у меня гости. Да что тебе вздумалось?
– А вот что: помнишь, ты говорил мне о вороном персидском аргамаке? Меня раздумье берет. Хоть я и люблю удалых коней, ну да если он в самом деле такой зверь, что с ним и ладу нет?
– Да, брат, больно лих.
– Вот то-то, чтоб маху не дать. Если мне самому нельзя идти на конюшню, то хоть его вели сюда привести.
Приказчик задумался.
– Привести-то можно, – сказал он, наконец, – но уговор лучше денег: любуйся им как хочешь, но верхом не садись.
– Да как же я узнаю: годится ли он для меня, или нет? Позволь на нем по улице проехать.
– Нет, дорогой гость, нельзя.
– Нельзя так нельзя, вели хоть так привести.
– Андрюшка! – сказал приказчик одному молодому парню, который прислуживал за столом. – Сбегай, брат, на конный двор да вели конюхам привести сюда вороного персидского жеребца.
Кирша, поговорив еще несколько времени с хозяином и гостьми, встал потихоньку из-за стола; он тотчас заметил, что хотя караул был снят от ворот, но зато у самых дверей сидел широкоплечий крестьянин, мимо которого прокрасться было невозможно. Запорожец отыскал свою саблю, прицепил ее к поясу, надел через плечо нагайку, спрятал за пазуху кинжал и, подойдя опять к столу, сел по-прежнему между приказчиком и дьяком. Помолчав несколько времени, он спросил первого: весело ли ему будет называться дедушкою?
– Как же! – отвечал приказчик. – Я и сплю и вижу, чтоб завестись внучатами. Пора – шестой десяток доживаю.
– А что бы ты хотел для первой радости, – продолжал запорожец, – внука или внучку?
– Вестимо, внука! Девка – товар продажный: не успеет подрасти, ан, глядишь, и сбывай с рук.
– А я, прошу не погневаться, – сказал дьяк, – хочу не внука, а внучку.
– А почему так? – спросил хозяин.
– Да так! Скоро ли от внука-то детей дождешься? Дедом быть весело, а прадедом еще веселее.
– Не успел дочери выдать, да уж о правнуках думаешь! Пустое, сват: дай господи внука!
– Пошли господи внучку!
– Так не будет же по-твоему!
– Ан будет! и если святые угодники услышат грешные мои молитвы…
– Послушайте, господа честные, – перервал Кирша, – ну, если я услужу вам обоим?
– Как так? – спросили вместе дьяк и приказчик.
– А вот как: если я захочу, то молодая родит двойни – мальчика и девочку.
– То-то бы знатно! – вскричал приказчик. – Я стал бы лелеять внука…
– А я нянчить внучку! – примолвил дьяк. – Да не издеваешься ли ты над нами?
– Право, нет! Послушай, хозяин, – продолжал Кирша вполголоса, – припаси мне завтра крупичатой муки да сотового меду, я изготовлю пирожок, и как молодые его покушают, то чрез девять месяцев ты с внуком, а он с внучкою.
– Неужто в самом деле? – вскричал приказчик.
– Уж я вам говорю. Припасите две зыбки да приискивайте имена для новорожденных.
– Я назову внука Тимофеем, в честь боярина, – сказал приказчик.
– А я внучку – Анастасией, в честь боярышни, – примолвил дьяк.
– Так за здравие Тимофея и Анастасьи! – возгласил торжественно Кирша, приподняв кверху огромный ковш с брагою. – Многие лета!
– Многие лета! – воскликнули все гости.
– Ах ты родимый! – сказал приказчик, обнимая запорожца. – Чем не отслужить тебе? Послушай-ка: если я к трем боярским корабленикам прибавлю своих два… три… ну, куда ни шло!.. четыре алтына…
– Нет, хозяин, не такое дело: за это мне денег брать не велено; а если хочешь меня потешить, так не пожалей завтра за обедом романеи.
– И вишневки, и романеи, и фряжского вина… и что твоей душеньке угодно будет!
– Ой ли так? Ладно же, хозяин, – по рукам!
– По рукам, любезный! Постой-ка: вот, кажется, и Вихря привели… Что за конь!
Кирша и все гости встали из-за стола и вышли вслед за хозяином на улицу. Два конюха с трудом держали под уздцы вороного жеребца. Он был среднего роста, но весьма красив собою: волнистая грива, блестя как полированный агат, опускалась струями с его лебединой шеи; он храпел, взрывал копытом землю, и кровавые глаза его сверкали, как раскаленное железо. При первом взгляде на борзого коня Кирша вскрикнул от удивления; забилось сердце молодецкое в груди удалого казака; он забыл на несколько минут все свои намерения, Милославского, самого себя, – и в немом восторге, почти с подобострастием смотрел на Вихря, который, как будто бы чувствуя присутствие знатока, рисовался, плясал и, казалось, хотел совсем отделиться от земли.
