Северный богатырь. Живой мертвец (Романы) - Зарин Андрей Ефимович (книги онлайн полные .TXT) 📗
— Возок-то готов? — нетерпеливо спросил поручик.
— Возок-то готов и все, что нужно, уложено: и снедь всякая, и шубы, и сапоги, ежели холодно будет.
— А Катя… Екатерина?
— И она готова. Только ей что? Она — еретичка. А без тебя невозможно. Уж сделай милость! Вот и приятель твой тоже, — и воевода низко поклонился.
Багреев поморщился, Ему хотелось скорее уехать, скорее остаться вдвоем с девушкой, но в то же время он понимал, что не может не быть на торжественной службе, устроенной воеводой. Он согласился, и воевода, потребовав возок, повез и его, и Савелова в Софийский собор.
Народ валом валил на площадь и радостно шумел, зная про уготовленное угощение. Звон колоколов мешался с говором — и Багреев чувствовал праздничное настроение.
«Воистину ведь радость, — думал он, — воевода это хорошо делает. Беспременно доложу про то Меншикову».
Савелов тоже развеселился.
В храме их поставили на красные места, и торжественность службы, после долгого времени походной жизни, тоже отрадно подействовала на Багреева.
Наконец служба окончилась. На площади раздались исступленные крики.
— Ну, теперь еду! — решительно сказал Багреев.
— Не смею держать, — произнес воевода.
— А друг твой ужо с нами выпьет во здравие царя! — заговорили кругом Багреева.
Он вернулся и стал торопить отъездом.
Просторная бричка на широких полозьях, так как кругом уже выпал снег, была вся почти заполнена плетенками, лукошками, сулеями и мягкой рухлядью, среди которой были и шуба, и просто медвежья шкура. Багреев с довольным видом улыбнулся. Таковы были обычаи того времени, что всякий чуть выдающийся человек получал от низшего подарки и не считал этого для себя унижением.
— Ну, ведите Катерину! — весело приказал он холопам и смущенно покраснел, взглянув на Савелова.
Но тот и не заметил смущения друга, весь занятый своими думами о потерянной невесте.
Екатерина сошла, закутанная в пуховый платок, в легкой телогрейке.
— Садись! — ответил Багреев, помогая ей сесть в возок. — Хорошо ли тебе?
— Как царице! — смеясь ответила Екатерина.
Багреев обернулся к Савелову и крепко обнял его.
— Ну, пошли тебе Бог! — сказал он. — В марте увидимся.
— Ежели не найду ее… — глухо заговорил Савелов и вдруг заплакал, а затем добавил: — Теперь мне еще тяжелее будет!
— Ну, полно! Как не найтись? Не иголка! — сказал растроганный Багреев и, еще раз поцеловав Савелова, влез в бричку и крикнул: — Пошел!
— Господи Иисусе Христе! Ну-у! — произнес возница и замахнулся на коней.
Бричка помчалась. Конь Багреева, привязанный к облучку за повод, быстро двигал ногами, фыркая и прядя ушами.
Багреев склонился к Екатерине и спросил ее:
— Тепло тебе? Ловко сидеть?
Она молча кивнула и прижалась к его плечу плечом.
— А как я рад! — воскликнул Багреев, вспыхнув.
— Чему? — тихо спросила Екатерина.
— Да тому, что с тобой еду! Хоть неделю, да вместе. Я ведь тебя как увидел, так полюбил, — произнес он, задыхаясь, и спросил: — А я, скажи, люб тебе? А?
Она склонила голову и, отвернув лицо, тихо ответила:
— Что говорить-то… ну, люб!
— Люб, люб! — воскликнул Багреев и, крепко обняв ее, стал осыпать поцелуями ее раскрасневшееся лицо.
Пленница отворачивалась, но потом сама обняла его и стала отвечать на его поцелуи.
А бричка летела по гладкой пелене пушистого снега. Холодный ветер врывался к путникам, но они не видели снега, не чувствовали холода, и им казалось, что вокруг цветет молодая весна. Держась за руки, они стали говорить.
Сначала говорила Екатерина. Она рассказала, как служила у пастора Глюка в Мариенбурге, как ходила за его детьми и за его больной женой.
— Потом послышались тревожные слухи, что идут русские войска. Меня один драгун любил. «Выходи, — говорит, — за меня замуж, я тебя отсюда далеко увезу». Я боялась, а пастор тоже говорит: «Выходи!» Я уже было совсем собралась. Вдруг ваши войска! Наши все перепугались. Пушки палят. Ух!.. — Она вздрогнула. — Только ночью вдруг пастор будит меня и говорит: «Одевай детей! Бежим!» Я говорю: «Куда?» — «К русским!» Я вскочила и начала детей обряжать. Потом мы осторожно вышли. Сторожа спят. Мы за город, да бегом, прямо к лагерю! Часовые: «Куда?» — а пастор говорит: «Ведите к начальнику!» Холодно, мы почти не одеты, дрожим. Нас повели и прямо в палатку самого генерала… к Шереметеву. Пастор ему в ноги и дает евангелие. Ну, он нас всех обласкал, пастора в Москву отправил, а меня у себя оставил. Тоска! Он еще мне ласку всякую делает, а я от него! Офицеры — те тоже: кто щипнет, кто поцелует, а я плачу, как одна, но на людях смеюсь. А потом тебя увидела и сразу ты полюбился мне! — окончила она.
Багреев опять стал целовать ее, а потом рассказывать про свою любовь и свои мученья.
— А вот теперь, — с горечью окончил он свою несвязную речь, — должен я тебя Меншикову везти. Мне разве это легко?
— Не горюй, — тихо шепнула ему Екатерина, — я, кроме тебя, никого любить не буду!..
Багреев опять обнял ее.
Так они ехали по снежной равнине, не замечая ни пути, ни времени. На привалах Багреев вынимал всякую снедь и угощал Екатерину, как свою госпожу. Ночью он расстилал медвежью шкуру, сам примащивался между сулеями, а ее укладывал и накрывал шубою.
Однажды утром он вдруг в мелком перелеске и в далекой глади снежной равнины узнал знакомые места. Сердце его сжалось. Возок летел. Багреев выглянул и в полутьме увидел суровые очертания недавно взятой крепости.
— Приехали! — сказал он Екатерине упавшим голосом.
Она тоже примолкла.
В тяжелом молчании они ехали часа два.
Потом Екатерина словно очнулась и сказала, старясь казаться веселой:
— Ну, полно кручиниться! Поцелуемся на прощанье!
Багреев обнял ее и замер в поцелуе.
— Прямо ехать? — спросил возница.
Багреев очнулся.
— Что спрашиваешь, — грубо крикнул он, — не по небу, чай!
Возок спустился с крутого берега и быстро поехал через замерзшую Неву.
Ветер, холодный и резкий, врывался в кибитку и бросал в седоков сухой, крепкий снег.
— Стой! Кто идет? Откуда? — послышался оклик, и Багреев сразу понял, что его счастье окончилось.
Он вышел из кибитки, и часовой у ворот тотчас вытянулся перед ним.
— По поручению коменданта! — сказал Багреев, — открой!
Часовой дернул шнурок. Загремели засовы, и ворота медленно распахнулись.
— Поезжай за мною! — приказал Багреев вознице и пошел впереди к комендантскому дому.
Словно чувствуя, что это к нему, Меншиков выбежал на крыльцо и, увидев Багреева, радостно воскликнул:
— Привез?
— Привез! — угрюмо ответил поручик.
— Где же она? В повозке? — и быстро, как мальчик, Меншиков сбежал с крыльца и устремился к бричке.
Багреев отвернулся.
XXVII
Нечистый свел
Савелов долго смотрел вслед уезжавшему другу, а когда возок исчез из его глаз, то тяжело вздохнул и почувствовал себя совсем осиротевшим.
— Ну, ну, не кручинься, добрый молодец! — участливо заговорил воевода, хлопая Савелова по плечу, — друг твой уехал, а мы с тобою поедем на пирование. В губной избе, чай, уже все собрались.
Савелов обратился к воеводе и, сжав его руку, порывисто проговорил:
— Не томи меня, Ферапонт Лукич! Ведомо тебе, где купец Пряхов! Укажи мне его! Мне его повидать во как надо! — и он указал на горло.
Воевода смущенно потупился, но тотчас оправился и, как прежде, развел руками.
— Не знаю! Ей-ей, не знаю! Дьяка спрашивал — и тот не знает! Да и откуда знать! На поклон он ко мне приехал, челом ударил, подарил как следует и — все! Живи себе! Мне что? — простодушно объяснял воевода. — А ведь у него дела торговые. Может, назад в Ингрию отъехал, может — в Москву, а может — за море.
— Зимой-то?
— Уж это я не могу сказать. Там, слышь, земля теплая и льда ни-ни! Ну, да что тебе этот купчишка дался? Едем на пирование! — и воевода почти насильно усадил Савелова в возок и велел ехать в губную избу.
