Ибн Сина Авиценна - Салдадзе Людмила Григорьевна (книги бесплатно без регистрации полные TXT) 📗
— Где вас похоронить? — спросили его ученики.
— Если найдете меня, хороните, где хотите.
— Боитесь ли вы смерти?
— Нет. Природа спокойна в смерти. «Лебеди, умирая, ноют от радости», — и попросил принести в жертву Асклепию богу врачей, петуха за выздоровление Души, освобождение ее от тела.
— Как вы думаете, дошел уже Хусайн до стоянки и Тюнюклю? — спросил Али, разглядывая линию пути Ибн Сины из. Бухары в Хорезм, которую нарисовал углем на стене.
— Путь туда длится три дня. В Тюнюклю приходит, Джейхун. Представляешь, как они бежали к реке! Как пили! Как купались… Сколько благодарственных молитв произнесли! И невольно поглядывали на Ибн Сипу: не иначе он — благословенный человек! Когда брали его в, караван, не на деньги позарились. Взять в такой путь неизвестного человека не всякий решится. Он мог бы стать причиной несчастий, если бы не был благословен. У этого, не ошиблись, душа чистая…
Стоянка Тюнюклю осталась позади. Теперь шли по и кривому берегу Джейхуна, прозванному верблюжьим затылком. Отсюда начиналась борьба с… изобилием воды. Широкая, как море, река резала глаза. Хлюпало под ногами. Хлестал по глазам камыш. Завернув полы чапана за пояс, Ибн Сина шел по колено в воде и думал о Неизвестном философе. Он все ближе и ближе к нему. Виден и уже Платон — лучший Сократов ученик.
— Смерть Сократа потрясла Платона, — продолжает Муса-ходжа рассказывать Али. — Какая это трагедия — и мыслить! Процесс вечен, а жизнь коротка…
Кончились болота. Хусайн прислушайся к мерному стуку копыт о твердую землю и понял: «Идем по лунным и колеям, колеям разбойников. Сократ не захотел свернуть на лунную колею. На солнечной дороге жил, на солнечной и умер. Платон же с — солнца ушел. Замуровался и темноту горя. По лунным колеям слез ходил к мертвому учителю. И вдруг понял: Сократ жив! Истинное бытие вне времени, вне пространства, неподвижно, тождественно мышлению (прав Парменид!).
Только мышление Платон разделил не на понятия, как Анаксагор, а на идеи.
Вещь изменчива. (Гераклит нрав!) О ней не успеваешь составить понятия. Понятие о вещи — идея. Находятся идеи в мире Единства, как будущие бабочки в куколке. В мире становления вещь — копия идеи. Составлять о нем понятие — все равно, что составлять понятие о луне, по ее отражению. И не из атомов состоит мир Единства (проклятие Демокриту!), а из идей — этих вечных сущностей. А раз они вечны — то вечен — и Сократ. Он просто ушел домой из мира множественности, зла, несвободы и постоянной изменчивости (прав Гераклит!), где все про исходит, но ничего не существует, — ушел в мир Единства.
— Мы все словно сидим в пещере лицом к стене, — поясняет Муса-ходжа крестьянину Али, — а сзади Нас горит огонь, — так объяснял суть своей философии народу на площади сам Платон. — Ходят между нашими спинами и огнем люди. Ходит и Сократ. Настоящий Сократ. На стене же — тени этих людей. И тень Сократа. Эти тени мы и принимаем за истинных людей, как весь наш мир принимаем за истинный мир. Мы живем в мире копии. Настоящий же Али, настоящий Муса-ходжа, настоящие Бурханиддин, эмир и даже настоящая роза, а не копия ее, которую ты держишь в руке, хотя и блестит на ней роса, находятся там, в мире идей, на небе.
— А кто видит эти идеи? — спрашивает Али.
„Разум, — размышляет Ибн Сина, идя за караваном и розовых лучах рассвета. — Идеи не одинаковы. У них есть царь — Высшая Идея (Благо). Все остальные подчиняются ей“.
„А как возникает вещь — копия идеи?“
„Демиург — бог-творец — вкладывает идею в материю. Если материя сопротивляется, вещь получается несовершенной. Связывает идеи и вещи Мировая душа. Она — царь всех душ“.
„А что такое человеческая душа?“ — спрашивают Платона.
„Раньше она жила на небе, в доме Мировой души. У пае было два коня: Разум и Вожделение. Управлял конями Разум. Победит первый конь, будешь сидеть на звездах и смотреть вниз, на людей. Победит второй — упадешь в тело, мир множественности, будешь жить на земле. Поэтому познание какой-либо вещи у Платона — это припоминание ее идеи, которую ты раньше, на небе, созерцал. А видя красоту природы и неба, душа тоскует, вспоминая недостижимый теперь божественный свой дом.
Юноша аристократ Аристокл, по прозвищу Платон, что значит Широкоплечий, — рассказывает Муса-ходжа крестьянину Али, — после смерти Сократа бросил Афиш. И десять лет скитался по Египту, Финикии, Персии, Ассирии, Вавилону. В Сиракузах его пригрел правитель Дионисий Старший, а потом отправил на невольничий рынок, где Платона купил Анникерид.
А потом в Афинах Платон открыл свою школу — Академию [62].
Аристотель пришёл в Академию двадцатилетним и оставался в ней семнадцать лет, до смерти Платона — своего Учителя, Аристотель — Чистый Ум, — говорил о нем Платон.
„Аристотелю досталось тяжелое наследство, — размышлял Ибн Сина, сходя с коня и шествуя мимо безымянной могилы, что встретилась в песках: — разрешить два вопроса, не разрешенные Платоном: как идеи связываются Между собой и с Высшей Идеей? И как идеи связываются с миром?“
— Вот она — прямая дорога к Неизвестному философу, — сказал себе Ибн Сина, останавливаясь. — Она в ответе на эти вопросы. Тысячу лет философы спорили, может ли человек, а с ним и мир, встать рядом с богом? Сторонники Платона говорили, презрительно скривив губы „Нет. Никогда“. Сторонники Аристотеля не соглашалась, думали… Неизвестный философ дал новое решение этого вопроса.
„Твоя идеи, — говорит Аристотель Платону, — не имеют никакой связи с чувственно воспринимаемыми вещами..“
— Эй! — перебили мысли Ибн Сины крики.
— Смотрите, верблюды прячут головы в песок! Будет буря!
Быстро начали связывать единой веревкой людей, животных, товар. В надвигающейся темноте, в тревожном гуле Ибн Сина увидел сквозь поднимающийся в вихре песок… Платона и Аристотеля.
Они шли, спокойные и величавые, сквозь бурю невежества, заставляющую людей, как верблюдов, зарываться в мирские дола с головой, связываться веревкой взаимозависимости, чтоб не потеряться, не ослепнуть, не сгинуть в мире необходимости.
— Твои идеи, — говорит Аристотель Платону, — не имеют никакой связи с чувственно воспринимаемым миром вещей. Идеи для них — не причины их движения, их изменения, их возникновения, их гибели… Зачем ты оторвал понятие, „сущность вещи“, от самой вещи? Ведь Сократ этого не делал! Ты слишком влюблен в текущий поток Гераклита! Конечно, о „текущем“ не бывает понятия. И ты правильно предположил, что „если есть знание… то помимо этих вечных текущих… должны существовать… сущности постоянно пребывающие“, то есть эти вот твои идеи. По зачем ты разделил чувство и мысль? (Проклятие Пармениду!) Как могут идеи, если они — сущности вещей, существовать отдельно от них?“
— Жеребенок лягает мать, — улыбнулся Платон.
— Платон мне дорог, но истина дороже, — улыбнулся Аристотель.
Ибн Сина не может оторвать глаз от этих двух людей — Платона и Аристотеля, идущих навстречу ему сквозь бурю. А рядом обвенчавшиеся с Истиной братья их: Фалес, Анаксимандр, Гераклит, Парменид, Зенон, Демокрит, Анаксагор, Сократ…
Афинская школа…. Великое зрелище — философы, идущие сквозь бурю. Мысль, шествующая сквозь суету Жизни.
— Смотри, — завороженно говорит Муса-Ходжа крестьянину Али. — ТЫ видишь Их? Видишь? В этом И состоит смысл жизни, чтобы идти по земле, как по планете, а не зарываться в ее прах с головой.
Али, побледнев, смотрит в слепые глаза Муса-ходжи, из которых текут слезы.
Через два дня караван дошел до оазиса Ябкенари, где у туркмен-сельджуков купили мясо и молоко. Дальше путь лежал на Ханку, к переправе. Здесь Ибн Сина надел поверх халата красный плащ законоведа — тайласан, голову повязал чалмой законоведа — и прикрепил бороду: на переправе под видом слепых дервишей могли быть люди Махмуда. Плыли по Джейхуну на плоту. Глазам было больно смотреть — так сверкала вода. Словно благородная душа земли, она стирала усталость и страдания. Улыбался огромной реке раб-славянин. Как в лицо другу, смотрел на нее грек.
