Ключ - Алданов Марк Александрович (читаем книги онлайн бесплатно полностью .txt) 📗

— Только одно, ничего не привирать в интервью, — сказал с усмешкой Нещеретов. — От себя что хотите, а за меня уж, пожалуйста, собственными моими словами.

Альфред Исаевич слегка засмеялся. Видимо, и его немного покоробило это замечание.

— Будьте покойны. Точность информации принадлежит к лучшим традициям нашей газеты.

Он простился и вышел почему-то на цыпочках, плотно притворив за собой дверь.

— Хорош, гусь! — сказал хозяин, выходя из лодочки и вытирая лоб полотенцем. — Они-то создают репутации… Так он и у вас был за интервью?

— Да, полчаса отнял, злодей. Но как от них отделаешься?

— Шестая держава, — подтвердил хозяин, садясь. — Вы меня, пожалуйста, извините, что так вас принимаю. Я человек привычек. Чаю не прикажете ли? Ваша супруга как изволит поживать?

— Тамара Матвеевна? Слава Богу, здорова.

— А Марья Семеновна все хорошеет, — сказал, улыбаясь, Нещеретов. — Имел удовольствие ее видеть в театре, на «Борисе Годунове». Хорош Шаляпин, ох, хорош!

— Федор Иванович? — небрежно вставил Семен Исидорович. — Да, другого такого днем с огнем не сыщешь. Здесь в искусстве предел, его же не прейдеши. Он у нас на днях был и пел, пел, как сорок тысяч сирен. Шаль, что вас не было в Питере.

— Да, я в Москву уезжал. Оппозицию всю московскую видел, будущее наше правительство. Что ж, дай им Бог! Дело говорят люди… Не во всем, разумеется…

Чувство обиды у Семена Исидоровича понемногу прошло, особенно после того, как Нещеретов сразу и очень охотно принял приглашение на обед. Разговор стал весьма приятным. Семен Исидорович нашел случай вскользь и кстати упомянуть о близком своем знакомстве с известнейшими политическими деятелями, дав понять, как высоко они его ценят. Нещеретов, внимательно его слушавший, тоже знал этих людей. Его замечания о них показались Кременецкому неожиданными, но верными и меткими. «Очень неглупый все-таки человек, надо ему отдать справедливость», — подумал Семен Исидорович. Он заметил, что об этих деятелях, левых и правых, Нещеретов говорит не совсем так, как о большинстве своих знакомых. В тоне его звучало уважение, быть может, относившееся к тому, что людей этих нельзя было купить при всем богатстве Нещеретова. Разговор коснулся войны, общего политического положения. Кременецкий неожиданно перешел на роль слушателя — это с ним в обществе случалось редко. Нещеретов говорил так умно, хорошо и интересно, что Семен Исидорович просто заслушался. «Нет, право, умница, — сказал он себе. — Если его отшлифовать как следует, будет фигура…» Кременецкий и не заметил, как в разговоре прошло полчаса. Он раза два приподнимался, чтобы уйти, но Нещеретов все просил посидеть еще — во второй раз он мог этого не делать, и Семен Исидорович, уже вполне растаявший, оценил любезность хозяина.

— Да, тяжелые времена. Народ наш говорит: «Дай-то, Боже, чтобы все было тоже», — сказал со вздохом Кременецкий и встал в третий раз окончательно. — Нет, мне недосуг, У меня вечерний прием… Пожалуйста, не трудитесь меня провожать, я найду дорогу, — Семен Исидорович не был уверен, что хозяин его проводил бы без этой просьбы. — Так вы не забудете? В семь часов, пожалуйста.

Нещеретов, чуть прищурившись, смотрел на него с той же, вновь выступившей усмешкой.

— Забыть едва ли забуду, а для верности в тот день не поленитесь, протелефоньте мне, — произнес он, и внезапно что-то в его усмешке, в сказанной им фразе, в слове «протелефоньте» опять кольнуло Кременецкого. Нещеретов проводил его до лестницы, и Семен Исидорович уехал, вполне довольный визитом, собственный экипаж вдобавок всегда успокаивал его нервы. «Да, странный человек, но умница, настоящий самородок», — думал он на обратном пути.

Нещеретов оделся, вышел в свой рабочий кабинет и, усевшись за огромный письменный стол, стал внимательно просматривать приготовленные ему секретарем документы — отчет и устав намеченного к покупке сахарного завода в одной из южных губерний. Он никогда не видал этого завода, да и не предполагал его осматривать, зная, что завод останется в его владении очень недолго. Главным источником обогащения для Нещеретова в пору войны была покупка и перепродажа разных предприятий, которым он в короткое время умел придавать двойную, а то и тройную цену. Нещеретов читал отчет, как командующий войсками в ставке читает донесения подчиненных с фронтов. Цифры, разделы отчета, слова «амортизационный капитал», «запасный капитал», «резервный фонд» (значившие для обыкновенных людей, собственно, одно и то же) вполне заменяли ему ознакомление с делом на месте. При заводе были имение, лес, мельница — все находилось явно в запущенном состоянии. Продавец, бестолковый балтийский барон, ни из чего не умел извлечь выгоды. Нещеретов предполагал в течение весны и лета выстроить при заводе рафинадное отделение, при имении спичечную фабрику и создать производство химических продуктов первой необходимости, которые из-за войны дорожали с необыкновенной быстротой. Бывшие при заводе механические мастерские можно было расширить и взять большой заказ на стаканы для шрапнелей.

Без карандаша, в уме Нещеретов прикинул несколько цифр и пришел к выводу, что продажа этого предприятия через год даст ему не менее трех миллионов чистой прибыли, если рубль не обесценится еще больше. Он этого обесценения не желал, хотя от падения ценности рубля выгода сделки должна была очень увеличиться: Нещеретов не предполагал вкладывать в дело собственные деньги. При своих связях он уверенно рассчитывал получить под заказ на стаканы для шрапнелей большой аванс от Военно-артиллерийского управления. Деньги на химическую фабрику должен был дать Военно-промышленный комитет. Самая же покупка сахарного завода производилась на средства банка, в котором у него был контрольный пакет. Эта покупка контрольного пакета была самым счастливым делом Нещеретова. По-настоящему он именно после нее стал магнатом делового мира. В силу финансовой механики, которую тоже не так легко было понять обыкновенным людям, Нещеретов, затратив четыре миллиона на покупку акций банка, получил возможность распоряжаться десятками миллионов для других своих предприятий.

Он читал отчет и чувствовал себя приблизительно так, как за гимнастикой во время высокого взлета лодки. Под ним в первом этаже дома полным ходом работала созданная им огромная машина. Все было ему теперь открыто и доступно, впереди больше не было пределов: сто, двести, триста миллионов состояния — эти цифры в его мыслях уже не имели фантастического характера, во всяком случае, к ним было теперь неизмеримо ближе, чем к тому, из чего он вышел. Но не одна нажива увлекала Нещеретова. Самая работа его мощной машины доставляла ему подлинное наслаждение. Он видел, что его труды в общем итоге идут на пользу государству, и это сознание тоже что-то задевало по-настоящему в душе Нещеретова, хотя он не любил говорить о своем патриотизме. Он работал, правда, чаще всего на чужие деньги, но без него, без его размаха и таланта деньги ничего не могли бы создать. Что бы ни утверждал тот сердитый революционер-литератор в никелированных очках, смешавший в их недавнем разговоре кокс с торфом, именно ему, Нещеретову, много больше, чем работавшим у него инженерам и рабочим, Россия могла быть благодарной и за спички, и за химические продукты, и за рафинад, и за стаканы для шрапнелей, и за все, о чем он думал беспрестанно — у себя в рабочем кабинете, на гимнастике, за обеденным столом, даже в постели в бессонные, тревожные ночи.

«Ну, здесь они приврали, не стоит, верно, их „реманент“ [32] таких денег», — подумал Нещеретов, улыбаясь при чтении этого странного слова «реманент». Отчет, в общем, был близок к истине, и возможные неправильности, собственно, не имели значения сравнительно с выгодой дела. Окончательно решив купить завод, Нещеретов снял трубку домашнего телефона и приказал секретарю вызвать на следующее утро главного юрисконсульта фирмы. При этом Нещеретов подумал, что, вероятно, и Кременецкий хочет получить у него должность юрисконсульта. «Поэтому так любезничает и на обеды зовет. Что ж, посмотрим….» Его правилом было: жить самому и давать жить другим, но так, чтобы другие это чувствовали, ценили и показывали, что ценят.