Кровопролития на Юге - Дюма Александр (хороший книги онлайн бесплатно .TXT) 📗
Жану Луи Женевцу тем временем повезло: покуда происходили две стычки, о которых мы сейчас рассказали, он незаметно подобрался к окну, отворил его и выскочил на улицу, а там, сразу свернув за угол дома, исчез, словно тень, из виду у солдат и стражников, стороживших двери. Он долго блуждал по улицам от перекрестка к перекрестку; случай привел его на берег Пуасоньеры, где он увидел нищего, спавшего у тумбы. Он немедля разбудил его и предложил поменяться одеждой. Поскольку платье у него было новехонькое, а нищий, напротив, одет в лохмотья, тот решил, что прохожий над ним потешается, но Жан Луи настаивал, и тот понял, что он не шутит. Обмен был тут же произведен, и два шутника расстались, весьма довольные друг другом. Жан Луи добрался до городских ворот, собираясь выскользнуть из них, как только их отворят, а нищий, в свой черед, поспешил прочь от незнакомца, опасаясь, как бы тот сразу не раскаялся в совершенном обмене.
Но приключения этой ночи были еще далеко не окончены. Нищего задержали, опознав платье Женевца, и привели в ратушу, где ошибка была обнаружена. Женевец же шел по темной улице и заблудился, как вдруг увидел, что навстречу ему идут трое с фонарем; он приблизился к ним, дабы воспользоваться их светильником, но человек, несший фонарь, был как раз слуга капитана Вила, тот самый, которого ранил Флессьер и который шел теперь на перевязку. Женевец хотел отступить, но было уже поздно: слуга его признал; Женевец попытался убежать, но раненый вскоре его догнал и несмотря на то, что одна его рука была прострелена, проворно ухватил беглеца другою, да притом еще и закричал во все горло: «На помощь!» — так что двое его спутников тоже подскочили и вцепились в Женевца. Его тут же повели в ратушу, где препроводили к герцогу Бервику и г-ну де Бавилю, ожидавшим результатов этого ночного предприятия.
Едва пленник предстал перед ними, как, воображая себя уже повешенным, что было, впрочем, вполне простительно, учитывая, что в те времена люди были скоры на расправу, он упал на колени и признался в том, кто он таков и что привело его в ряды фанатиков; далее он добавил, что примкнул к ним не добровольно, а по принуждению, и в случае, если ему сохранят жизнь, готов сообщить крайне важные сведения, которые помогут задержать главных заговорщиков.
Предложение было чересчур заманчиво, а жизнь того, от кого оно исходило, представляла слишком малую ценность, и герцог Бервик с г-ном де Бавилем не стали долго торговаться: маршал и интендант поклялись Женевцу честью, что в случае, ежели его признания и в самом деле окажутся так важны, сохранят ему жизнь; на этих условиях сделка совершилась, и Женевец показал нижеследующее:
«Из чужих краев поступало множество писем, в коих злоумышленникам в нашей провинции сулили великую поддержку людьми и деньгами, а посему они затеяли обширный заговор с целью раздуть новый мятеж; эти письма, а также другие послания, приходившие со всех сторон, внушали надежду на то, что г-н де Мирмон, последний принц-протестант из дома Бурбонов, приведет на подмогу пять-шесть тысяч человек, вместе с которыми прибудет по морю сам и высадится в Эг-Морте или в порту Сета; в то же время через Дофине прибудут две тысячи бородачей или реформатов, которые присоединятся к войску сразу после высадки.
Понадеявшись на это, Катина, Клари и Жонке покинули Женеву, вернулись во Францию, присоединились к Раванелю, обошли втайне уже четыре епархии, зараженные духом фанатизма, все там подготовили, устроили склады пороха и пуль, а также прочих боеприпасов и продовольствия, а кроме того, завербовали всех своих знакомых, кто по возрасту годен под ружье; вдобавок был составлен список, в коем значилось, сколько причитается деньгами или натурой с каждого города, городка или селения в пользу лиги божьих чад; таким образом, предполагается, что в наличии есть уже от восьми до десяти тысяч человек, готовых выступить по первому знаку; кроме того, было решено, что восстание вспыхнет одновременно в разных местах, люди распределены по городам и деревням, и всем даны точные распоряжения, кому что делать. В Монпелье сотня наиболее решительных мятежников подожжет разные кварталы, дома заядлых католиков; тех, кто будет тушить пожары, станут убивать; с помощью реформатов перережут гарнизон, овладеют цитаделью, захватят герцога Бервика и г-на де Бавиля; в Ниме, Юзесе, Але, Андюзе, Сент-Ипполите и Сомьере проделают то же самое; над этим заговором трудятся уже около трех месяцев, причем заговорщики, дабы их не разоблачили, обращаются только к тем, в чьем содействии заранее уверены; ни одной женщине, ни одному более или менее ненадежному лицу этой тайны не доверили, но, напротив, толковали о деле лишь в самых тесных собраниях, ночами, в немногих загородных домах, куда допускались только те, кто знал пароль; короче говоря, всеобщее восстание и одновременное исполнение всех замыслов назначено на 25 число апреля».
Как видим, опасность была нешуточная: от этих показаний до начала мятежа оставалось всего-навсего шесть дней; поэтому, еще раз подтвердив Женевцу, что жизни его ничто не грозит, спросили, какие меры нужно принять, чтобы как можно скорее схватить главарей заговора; тот отвечал, что, по его мнению, единственный способ — это отвезти его самого в Ним, где находятся сейчас Катина и Раванель, причем он не знает ни номера их дома, ни названия улицы, на которой тот расположен, но узнает и дом и улицу, если пройдет по городу; в случае, если его совет будет принят, не теряя времени, ему последовать — ведь Раванель и Катина будут в Ниме только до двадцатого или, самое позднее, до двадцать первого, и если не поспешить, можно их там уже не застать.
Совет был хорош, и маршал с интендантом поторопились им воспользоваться. Пленника отправили в Ним под охраной шести стражников, коими командовал Барнье, помощник прево, человек энергичный, умный и заслуживавший всяческого доверия, которому вручили письма к маркизу де Сандрикуру.
С первого же вечера, как Женевец прибыл к ним — а было это в ночь с девятнадцатого на двадцатое, — его стали возить по всему городу; в соответствии со своим обещанием он указал на несколько домов в квартале св. Евгении. Сандрикур немедленно отдал приказ офицерам гарнизона и полков Куртена и горожан призвать под ружье всех солдат, без лишнего шума расставить их по всему городу, а в особенности по кварталу св. Евгении.
В десять часов вечера маркиз де Сандрикур, видя, что его указания в точности исполнены, приказал де л'Эстраду, Барнье, Жозефу Мартену, Эсебу, майору швейцарцев, и нескольким другим офицерам в сопровождении отборных солдат явиться домой к некоему Ализону, торговцу шелком, на чье жилище особо указал пленник; те немедля повиновались; однако, обнаружив, что двери дома отворены, они сперва подумали, что едва ли главари заговора будут сидеть в убежище, подступы к которому так дурно охраняются. Тем не менее, желая исполнить полученные указания, они потихоньку проскользнули в сени, располагавшиеся в цокольном этаже. После минутного ожидания в тишине и темноте они услышали, что в соседней комнате довольно-таки громко разговаривают, и, со вниманием прислушавшись, различили мужской голос, произносивший:
— Дело решенное: менее чем через три недели в Дофине, Виваре и Лангедоке не будет больше королевской власти; меня повсюду разыскивают, а я в Ниме и ничего не боюсь.
Эти слова совершенно убедили подслушивавших, что им попался кто-то из тех, кого они ищут; они подбежали к двери, которая была лишь притворена, и все вместе со шпагами наголо ворвались в соседнюю комнату: там в самом деле оказались Раванель, Жонке и Виллас, которые беседовали, один сидя за столом, другой стоя у камина, а третий полулежа на кровати.
Жонке, молодой человек из Сен-Шатта, весьма уважаемый среди рубашечников; если вы помните, он был одним из старших офицеров в войске Кавалье; Виллас сын лекаря из Сент-Ипполита, молод, хорош собой, одет щеголем; он уже десять лет не расставался со шпагой, потому что служил корнетом в Англии в полку Гэллоуэя, Раванель же достаточно хорошо известен читателю, так что распространяться здесь о нем мы не будем.
