На скалах и долинах Дагестана. Герои и фанатики - Тютев Фёдор Фёдорович Федор Федорович (книга регистрации .txt, .fb2) 📗
Глядя на безумствующую реку, прислушиваясь к ее реву, Силантий вполне ясно представлял себе всю опасность переправы через нее, но в то же время не испытывал ни малейшего страха.
Смерть была позади его, она угрожала ему из реки, но зато там, за рекой, его ждала свобода, жизнь среди своих, казавшаяся ему теперь раем.
Стоит только достигнуть того берега, и все, что угнетает его теперь, ужас и страдания четырехлетнего рабства, страх ежеминутной смертельной опасности, тяжелое впечатление гибели товарища — все это отлетит, рассеется, как кошмарное сновидение. При мысли об этом сердце Силантия загоралось желанием броситься в реку и или погибнуть, или преодолеть это последнее препятствие.
Вдали зачернели знакомые ему три камня. От них, точно горбыли прорванного во многих местах моста, шел целый ряд торчащих из воды каменных глыб различной величины. Перепрыгивая с одной на другую, жители Ахульго переправлялись на противоположный берег. Переправа эта, конечно, была не из легких, особенно ночью, стоило было не рассчитать прыжка, поскользнуться, потерять равновесие, и гибель была неизбежна. Между валунами вода кипела как в котле, выбрасывая вверх снопы брызг и клокочущей пены. Грохот и гул стояли неистовые, точно тысячи чугунных ядр катались по неровной мостовой. Казалось, даже прибрежные сакли дрожат и стонут от безумнояростного напора низвергающихся уступами волн.
Силантий перекрестился и смело встал на крайний камень, вымеривая глазами расстояние предстоящего ему прыжка. Но в ту минуту, когда он готов был уже, размахнувшись изо всех сил руками, перескочить на черневший из воды, как горб верблюда, соседний валун, чьи-то цепкие руки обхватили его сзади и с силою рванули назад.
Отчаянным движением всего тела Силантий попробовал было высвободиться, но руки, державшие его как в клещах, сжались еще крепче, одновременно с этим петля аркана сдавила ему шею, а конец его быстро и туго обвился вокруг всего туловища. Силантий понял, что ему не вырваться.
Если бы Шамиль мог вымолить у Магомета, чтобы тот, в свою очередь, упросил Аллаха создать такую местность, куда бы не могла проникнуть нога гяура, Аллах при всем своем могуществе не был бы в состоянии сотворить ничего более неприступного, чем были те твердыни, на которых расположился знаменитый аул Ахульго, состоявший, в сущности, из двух селений, Старого и Нового Ахульго, расположенных одно против другого на двух утесах, разделенных глубоким ущельем реки Ашильты. Ущелье это представляло коридор с почти отвесными стенами в двадцать сажень вышины. Насколько это ущелье было узко, можно судить из того, что сообщением между двумя его сторонами служили положенные рядом толстые бревна. Таких мостов было два. Быстрая, почти сплошь состоящая из порогов река Андийский-Койсу опоясывала оба утеса с трех сторон. С одной стороны склоны утесы хотя и были несколько отложе, чем со стороны реки Ашильты, но зато покрыты бесчисленным множеством пещер, служивших безопасным убежищем для стрелков, следивших оттуда за действиями русских и меткими выстрелами поражавших всякого, кто осмелился бы подойти к аулу с этой стороны. Удобство и неприступность пещер усиливались тем, что большинство из них имели посредством подземных ходов связь с аулом. К югу от Нового Ахульго, на отвесно остроконечном пике была построена каменная башня, называвшаяся по имени одного из видных шамилевских сподвижников, Сурхай-Кадия, Сурхаевой башней.
Башня эта, возвышавшаяся над Ахульго и над всей окружающей местностью, служила, с одной стороны, прекрасным наблюдательным пунктом, с которого как на ладони было видно все пространство на десять верст кругом, так что ни одно движение русских войск не могло быть не замеченным защитниками башни, с другой — защищала узкий перешеек, соединявший вершину утеса, на котором стояло Новое Ахульго, с остальной местностью. Несмотря на такое весьма выгодное положение башни, Шамиль, наученный горьким опытом, на всякий случай усилил оборону Ахульго тем, что воздвиг два каменных строения, соединенные траншеею и обстреливавшие перекрестным огнем то небольшое пространство, по которому возможно движение к замку. Ко всему этому надо прибавить, что как в Новом, так и в Старом Ахульго все сакли, особенно стоящие впереди, были построены наподобие крепостей, соединены между собой крытыми галереями и подземными ходами, выходившими наружу. Везде, где только можно, на скатах утесов были частью вырублены в самом грунте, а частью надстроены подземные сакли, служившие, как и пещеры над Койсу, убежищем для отборных стрелков, поражавших наши войска на всяком пункте, где бы они ни появились.
Шамилю, однако, и этого казалось еще мало; штурм Аргуани, Ашильты и других укрепленных аулов воочию доказал ему, что для гяуров нет ничего неприступного, и он, чтобы окончательно преградить доступ к обоим Ахульго, не жалея труда, изрезал оба утеса по всем направлениям, вдоль и поперек, глубокими рвами-траншеями, защищенными каменными завалами. Благодаря таким предосторожностям не было пункта, где бы наши войска при своем наступлении не подвергались бы перекрестным выстрелам зарывшихся в землю и камни защитников. Поражаемые со всех сторон, сверху и даже снизу, из подземелий, русские могли действовать только штыками, с невероятными усилиями и потерями проникая в забаррикадированные сакли.
Тем не менее, несмотря на все такие, казалось бы, непреодолимые препятствия, генерал Граббе решил взять Ахульго. «Нужно только дивиться подвигам, предстоявшим войскам нашим, и твердой воле начальника, который решился во что бы то ни стало истребить это гнездо мюридизма» [29] — говорит историк, и он совершенно прав.
Шамиль в черной черкеске, с оружием, на котором не блестело ни одного кусочка серебра [30], в белой кисейной повязке вокруг папахи стоял на самом краю Сурхаевой башни и острым, как у орла, взглядом рассматривал расположение русских войск.
Прямо перед ним, на склонах небольшой вершины, замаскированная земляными насыпями, внизу едва виднелась батарея под прикрытием пехоты [31].
Такая же батарея и с таким же прикрытием [32] помещается влево; за ней, в полуверсте далее, за гребнем скалы притаились еще войска [33]. Только по блеску штыков можно было заключить, что это пехота. Шамиль сердито сдвинул брови и повернул глаза вправо. Но и там тоже разбросанными точками виднелись русские отряды. Серебряной лентой сверкает в ярких лучах солнца родная река. Смотрит на нее Шамиль, и вдруг вспоминается ему его вещее видение: «Уж не тебе ли, Койсу, — спрашивает он мысленно, — суждено обратиться в кровавую реку, ту страшную, багровую реку, которую Аллах показал моим духовным очам?» Но Койсу не слышит тайных вопросов имама и по-прежнему с грохотом катит свои пенящиеся, равнодушные волны. Какое дело сердитой реке до того, кто расположился на ее берегах, гяуры ли, свои ли? Ей безразлично. С одинаковой яростью понесет она трупы как тех, так и других, и будет неистово бить и швырять об острые камни до тех пор, пока, натешившись вдосталь, не выбросит их где-нибудь на берег, исковерканных, обезоруженных, в добычу шакалам и воронам.
Долго смотрел Шамиль, как бы запечатлевая в своем уме расположение русских войск. Больше всего его внимание приковывали батареи. Он с завистью смотрел на них, и неотвязчивая мысль бродила в его голове.
— Сурхай-Кади, — заговорил вдруг имам, обращаясь к стоявшему подле него высокому пожилому чеченцу с лицом фанатика, — если бы мы могли иметь хотя бы только две пушки, мы уничтожили бы гяуров, как град уничтожает пшеницу.
— Мы и без пушек уничтожим их, могущественный имам, — тоном, не допускающим сомнения, отвечал Сурхай. — Пусть только осмелятся подойти ближе, — мои мюриды перестреляют всех до последнего человека.
