Взыскание погибших - Солоницын Алексей Алексеевич (библиотека книг .txt) 📗

— Неужели нельзя принести хотя бы стулья? — спросила, осмотревшись, государыня.

— Можно, — ответил Юровский и кивнул Никулину: — Принеси!

Пока Никулин ходил за стульями, всех приведенных в комнату Юровский расставил вдоль стены: Боткина в правый угол, Харитонова и Труппа — в левый, впереди — царя, царицу и наследника, за ними — дочерей. Горничная Демидова оказалась рядом с Боткиным.

Принесли три стула. На них сели государь, наследник, государыня.

Юровский вынул из нагрудного кармана френча решение Уралсовета.

— Господа Романовы! Вот это — решение Уральского Совета рабочих, крестьянских и солдатских депутатов. Вы приговариваетесь к смертной казни через расстрел.

Наемники, уже вошедшие в дверь из соседней комнаты, стали в два ряда за спиной Юровского. Правая рука Юровского была в кармане, и едва он закончил читать, как выхватил револьвер.

Пуля разорвала сердце государя. Он упал, и в этот же момент загремели выстрелы убийц. Хмельным был не один Ермаков, поэтому пули летели не только в тех, кого убивали, но и в стены. Они попадали в деревянную заднюю стенку и в боковые кирпичные, отскакивали от них, летали по комнате, как живые.

Пули отскакивали и от корсетов княжон, где были спрятаны драгоценности, увязали в подушке Анны Демидовой, которой она закрывалась от выстрелов.

Убийцы, стоявшие в два ряда, мешали один другому, толкались, кричали что-то невнятное, с удивлением и ужасом видя, что пули летают по комнате, грозя и самим убийцам. От выстрелов в комнате сразу же скопился дым, смрадно запахло. Истошные крики Демидовой разрезали угарный воздух.

Кричала и Анастасия, которой пули пробили руки, плечи, живот, но не тронули сердце.

Кричал и израненный Алексей. Государь умер от первой пули. Сраженная, пала и государыня. Упал, умерев, доктор Боткин, привалившись к стене. Мертвы были лежавшие навзничь на полу Харитонов и Трупп. Убита была Ольга. Но Татьяна и Мария еще жили. Дым настолько плотно закрыл все пространство комнаты, что разъедал глаза убийц.

— Прекратить стрельбу! — крикнул Юровский.

Наемники опустили револьверы.

Юровский настежь открыл дверь. В наступившей тишине стало слышно, как работает мотор грузовика.

Дым понемногу рассеялся, Юровский увидел залитые кровью тела государя, государыни, княжон.

С удивлением и ненавистью он смотрел на царевича — тот стонал, скорчившись на стуле.

— Гляди, какой живучий! — и Юровский дважды в упор выстрелил в царевича.

Тело мальчика дернулось, он свалился со стула.

Перешагивая через трупы, Юровский разглядывал лежащих на полу.

— Стерва! — он хотел выстрелить в Демидову, которую спасала не только большая пуховая подушка, но и необычайно сильный организм, но передумал.

Он увидел Ермакова, который, выхватив из рук охранника Стрекотина ружье со штыком, колол тех, кто подавал признаки жизни. Удары Ермакова были такими сильными, что штык, проходя сквозь тела, вонзался в пол. Глаза его были налиты кровью.

— Бей! — Юровский показал на Демидову.

Ермаков, высоко замахнувшись, ударил так сильно, что выдернуть штык из тела сразу не смог.

Дым рассеялся, стали видны все убиенные. Ермаков разглядел, что Анастасия еще жива. Наступив ногами на раскинутые руки девочки, он штыком ударил ее. В нем кипела и клокотала свирепая злоба.

— Никулин! Медведев! — крикнул Юровский.

— Да, товарищ комендант!

— Оглобли стоят во дворе, у сарая. Натянуть на них простыни и нести сюда!

— Есть! — нижняя губа у Никулина тряслась, глаза осоловели, будто он опять напился самогонки.

«Почему пули рикошетили? Ага, так вот в чем дело!»

Юровский нагнулся над телом государыни. Платье на животе было разодрано и сквозь дыру сверкнул изумруд. Юровский разодрал платье и снял с государыни пояс с драгоценностями.

Улыбка искривила его влажные губы. Он шагнул к телу Татьяны, зная, что после государыни она главный человек в семье. Ощупав ее, он опять улыбнулся: рука наткнулась на что-то твердое, упрятанное в лифе девушки. Сняв его с Татьяны и прикидывая, куда бы положить драгоценности, он увидел, что команда занимается тем же самым, что и он, — обыскивает одежду убитых.

— Прекратить! — Юровский выхватил из кармана маузер. — Все драгоценности сюда! В одну кучу! Стрекотин, немедленно принести какой-нибудь ящик.

Стрекотин, охранник, успевший спрятать в карман бумажник Боткина, выпрямился.

— Слушаюсь!

Не все убийцы послушались коменданта. Они успели насовать в карманы часы, браслеты, деньги убитых. С особой неохотой оторвался от тела Марии тот самый Рудольф, которого она застукала, когда он воровал вещи из сундука.

— Комараде, ахтунг! — крикнул Юровский. — Сначала дело! Ферштейн? — и он показал, что надо выносить трупы.

Никулин и Медведев уже смастерили носилки.

— Данке шон! — сказал Янкель, потом обратился к латышам: — Лудзу!

Отдельных словечек — немецких, латышских, венгерских — Юровский нахватался, чтобы как-то объясняться с подчиненными. Более всего он знал немецкие слова. Да и «комараде» нахватались русских слов, так что общий язык находили.

Сложив драгоценности в коробку, он отнес их в «комендантскую». Дверь запер. Спустился во двор, наблюдая, как трупы бросают в кузов грузовика.

Через открытую дверь он вернулся в комнату, где произошло убийство. Подняв трупик мопса Джемми, сам бросил его в грузовик. «Собачьи трупы должны быть вместе с царскими», — вспомнил он слова гостя.

«А где же вторая собачка, Алексея? Джой зовут…»

— Стрекотин, ты собачонку царевича не видел?

— Не видел. Поискать?

— Обязательно найди. Тут надо замыть. Ладно, иди, я найду людей.

Он смотрел на пол в лужицах крови, на стены в красных брызгах и дырах от пуль.

«Ладно, потом уберем. Сейчас надо увезти трупы».

— Люханов, ты чего опоздал? — он подошел к кабине грузовика, где сидел шофер.

— Дорога тяжелая, Яков Михайлович, — хрипло отозвался Люханов, водитель из верх-исетских активистов. — Пеньки, кочки… да и братва…

— Что братва?

— Да встретили нас — там застава… Ждут. Конные, с телегами.

— Мотор не глуши.

— Понял, Яков Михайлович.

Юровский вернулся в дом.

Носилки уже были готовы, и на них положили тело государя.

Только приготовились нести, как вдруг охранник, один из верх-исетских, ничем не примечательный, даже лицо-то его не вспомнить, издал протяжный, тонкий крик, похожий на визг собаки, когда она попадает под колеса или когда, поджав хвост, вырвется, оставив клок кожи с шерстью в зубах более сильного кобеля.

Лицо охранника перекосилось, глаза наполнились диким ужасом, он взвыл еще громче.

— Господи! — закричал другой охранник. — Господи…

Все застыли, не зная, что делать.

На вой солдата пришел Ермаков. В руке у него была винтовка со штыком. Замахнувшись ею, он со всей силы ударил охранника по голове. Тот отлетел в сторону, упал и затих.

— Есть еще слабонервные? — спросил Ермаков. — Если есть, лучше пройти в караульное помещение.

В тишине он оглядел всех волчьими глазами.

Никто не отозвался. Подняли носилки с телом государя и понесли к машине. На других носилках несли тело государыни. Во дворе лунный свет упал на ее лицо. Чубатый парень, который нес носилки сзади, увидел лицо царицы. Ее убили выстрелами в сердце, и лицо осталось чистым. При ходьбе охранников голова убитой покачивалась, и казалось, что она вот-вот откроет глаза.

— Господи! — прошептал парень.

— Чаво там? — передний носильщик оглянулся.

Чубатый не ответил. Тело сбросили в кузов — там орудовали еще два охранника.

— Ты вот чаво, — сказал чубатому охранник, который был старше годами. — Не пялься. Ну, будто мешки тащишь. Или там баранов…

— Сам ты баран, — огрызнулся парень. — Эвон, глянь, кто это? — глазами он показал на окровавленное тело Демидовой. — Сколько же разов в нее стреляли, ты погляди…

— Сказал, не пялься! — и пожилой охранник взял за руки тело горничной. — Хватай!