Кеес Адмирал Тюльпанов - Сергиенко Константин Константинович (онлайн книга без TXT) 📗
Но главная заковыка в Лисовой жизни опять же его незабвенный папаша. Так всю жизнь от него и бегать?
Я тут составил примерный список. И не беда, если повторюсь. Как говорится, неприятеля нужно знать в лицо. Итак, незабвенный папаша Рыжего Лиса. Имена: Адриан Слимброк (лейденское), брат Герциано (среди иезуитов), Огневик (в России). А как же его настоящее? – спросил я у Лиса. Но тот ответил, что в жизни не скажет. Да и какая разница. Ладно. Поехали дальше. Занятия: суконщик (в Лейдене), пират (на море), купец (в России), член ордена иезуитов (а кем там числится, не знаю). Его делишки и планы: хочет прикончить Рыжего Лиса, Эле, меня, а что самое важное – принца Оранского. Шастает между Лейденом и войсками испанцев, – наверное, шпионит, а может, готовит измену в городе.
Как видите, получается яркий портрет. А сколько мы не знаем! Само собой, вытекает, что нужно держаться от этого человека подальше. Примерно так мы и рассудили.
Но Эле сказала, что если найдём в Роттердаме Версту, то плохо придется Слимброку, и показала, какого роста этот Верста, какие у него мускулы. По её словам, великан какой-то.
Взгрустнулось мне. Опять вспомнил отца. Он тоже был на голову выше других.
ДЕНЬ ЧЁРНОЙ СМОРОДИНЫ
Говорили, что в Роттердаме воздух свежей, чем в Дельфте или, допустим, в Лейдене. Даже летом, я слышал, здесь под рубашкой носят фланелевую фуфайку. Вот уж чего не знаю. Такой жарищи, какая встретила нас в Роттердаме, я что-то не помню.
Когда вечером шли на вёслах по масляному, жёлтому от заката морю, я сидел на правом весле вместе с Лисом и думал обо всём. Но больше всего вспоминал свой Лейден. Где ты, Михиелькин, верный приятель, толстяк и проказник? Где соня Боолкин, молчунья и послушница? А ты, Сметсе Смее? Скоро ли вас увижу?
Ещё я думал о письме и встрече с Молчаливым. Всё ли будет как надо? И куда пошлют меня снова?
Всё, что приключилось с того дня, как мы вышли из Лейдена, вертелось в голове наподобие колеса. Не во всем я успел разобраться, и многое казалось непонятным. Вот так живешь где-нибудь спокойно, а потом сорвёт тебя с места, и охнуть не успеешь, как попадёшь в историю, о которой и понятия не имеешь.
С хозяином шлюпки мы договорились, что за перевоз отработаем в Роттердаме. Будем грузить на шлюпку продукты, которые он купит на ярмарке.
– Какая ярмарка? – сказал Караколь. – Война кругом!
– Ярмарка есть ярмарка, – пробурчал хозяин. – Ярмарка важней войны. В этот день я могу поставить шлюпку у причала без пошлины и всё купить подешевле, а селёдку продать. Даром, что ли, я солил селёдку? – Хозяин постучал каблуком по палубе. – Пять бочек везу!
Мудрила с нами не поехал. Сказал, что побудет во Влаардингене. Обдумает новую мысль о пушках. Мудриле и его брату мы оставили фургон. В нём можно неплохо спать, а на шлюпке всё равно не было места.
Пьер сидел на носу и смотрел вперед, как будто он был капитан. Лис пробовал репетировать речь в суде, это в том самом, на котором собирался защищать жуков-короедов, но у него не получалось. Тяжелое весло то и дело толкало его в живот, а грести Лис совсем не умел. Он скоро взмок, глаза выпучил и только мешал мне, потому что всё время опаздывал с гребком или, наоборот, спешил.
Эле наигрывала на своём барабане – туки-туки-перетук… Маленький у неё барабан, а звонкий. Я бы узнал его из тысячи других.
Поближе к Роттердаму, когда сквозь вечернюю дымку проступили шпили соборов, арки мостов и красноватые крыши, хозяин шлюпки забеспокоился:
– Что-то не вижу белых крестов, что-то не вижу! Где же ярмарочные кресты?
– Да плюнь ты, папаша, – успокаивал Лис. – Нет в Роттердаме ярмарки, так поедешь в Берген. Какая разница? Уж где-нибудь купят твою тухлую селёдку.
Хозяин испугался:
– А что, слышен запах?
– Конечно, – сказал Рыжий Лис. – Да ты не суетись. Тухлая сельдь куда благородней. Она нос веселит.
Не было ярмарки в Роттердаме. Промахнулся хозяин селёдки. До этого каждый год в эти дни гнал он свою шлюпку из Брилле на большой праздник Кермис. В Голландии нет праздника веселее. Целую неделю все пьют, гуляют, угощают друг друга. На городских воротах вывешивают белые кресты, объявляют «базарный мир». Нельзя даже драться, не то что убивать друг друга.
Не знаю, как в других городах, а у нас в Лейдене каждый год в летнее время начинался Кермис. И ярмарка была, несмотря на тяжелые времена. Селедочник говорит, что и в Роттердаме в прошлом году всё получилось как надо. Он продал несколько бочек зеландской селёдки и тексельских устриц, а потом прогулял половину всех денег.
Но в этот раз уже по тому, как мало стояло судов в роттердамской гавани, понятно было: селедочник промахнулся. Уж как он ругался! Всех проклинал: католиков, протестантов, испанцев и даже Молчаливого.
Смотрел я на него и вспоминал судовщика, который бросился на испанца у Польдерварта. Судовщик тоже кричал, что товар важнее войны. Чудные встречаются люди. Может, и этот плюнет на свою селёдку, возьмёт нож и пойдёт на солдат Филиппа. Кто знает.
Ярмарки не было, но уже от пристани встречалось много подгулявших людей. Наверное, Кермис брал свое.
Какой-то хмельной горожанин с петушиным пером в берете схватил Караколя за руку и закричал:
– Не знаю, па-анятия не имею, кто такой! Но угощаю! Чёрной смородиной угощаю, как положено!
На поясе у него болтался кузовок, оттуда бил винный запах, и прямо на камзол катился смородинный сок.
– Кто такие? – орал горожанин. – Ни с места! День чёрной смородины, ясно? Стало быть, угощаю! Ян дер Нессе потчует, ни с места!
Мы съели по пригоршне хмельной, вином замоченной смородины. Даже в голову ударило. А Ян дер Нессе пошёл, шатаясь, дальше и горланил песню:
Караколь оказал:
– Значит, День чёрной смородины. Лет пять назад я был в Роттердаме на таком же. Что здесь творилось! А сейчас тихо.
Мы стали совещаться, как быть. Отложить дела до утра или попробовать отыскать Молчаливого сегодня?
Ещё не бил пивной колокол, значит, время не позднее. К тому же День чёрной смородины – один из малых праздников Кермиса. Правда, сегодня веселятся простые люди, но и принц вряд ли спит.
Прошёл отряд аркебузиров, и Караколь остановил сержанта. Спросил, где найти принца Оранского.
Сержант поднял фонарь и осветил наши лица. Подошли солдаты, блеснули шлемы с острыми гребешками, выпуклые нагрудники. Солдаты оперлись на аркебузы и заговорили между собой. На нас они не смотрели.
– Зачем вам принц? – спросил сержант и пожевал губами, от этого усы его зашевелились.
– Донесение из осажденного Лейдена, – сказал Караколь. Сержант вынул большой красный платок и отёр потный лоб.
– А где донесение?
– Приказано передать лично принцу или Паулюсу Бейсу, – невозмутимо сказал Караколь.
– В таком случае поспешите. Лейденцев принимают в любое время дня и ночи. От Гогестраат повернёте налево… – Сержант объяснил дорогу. – Обратитесь к Флоренту Нейнхему, это помощник принца. А что там в Лейдене? Говорят, нет никакой мочи держаться.
– Держится, – сказал Караколь.
– Ну и жарища, – пробормотал сержант. – Жарища нас доконает. Даже ночью нету житья. Пошли, ребята.
Брякнуло оружие. Аркебузиры затопали по мостовой. Пошли и мы. Сердце у меня заколотилось. Неужели увижу сейчас Молчаливого? Письмо в свинцовой трубочке лежит у меня в каблуке кломпа.
В переулке, совсем недалеко от нужного дома, дорогу нам преградила вереница пляшущих горожан. Схватившись за руки, они прыгали, топали каблуками и в такт кричали:
– Хоссен! Хоссен! Хи-ха! Хоссен! Хоссен! Хи-ха!..
Нас тоже схватили под локти и потащили за собой, совсем не туда. Мы вырвались с трудом, нырнули в переулок и пошли к дому с другой стороны. Но здесь снова нас перехватили. Неровной цепочкой люди прыгали поперек улицы, дышали винным перегаром и цепко хватали каждого, кто попадался навстречу.
