Чингиз-Хан - Ян Василий Григорьевич (книги онлайн полные версии TXT) 📗
Все сидели тесным полукругом на коврах. Один Чингиз-хан сидел выше других на золотом троне. Спинка трона была искусно сделана китайскими мастерами в виде сплетающихся "счастливых драконов", играющих с "жемчужиной", похожей на морскую медузу с длинными лапками, а ручки трона изображали двух разъяренных тигров. Это кресло, чеканенное из золота, каган захватил во дворце китайского императора и в походах возил с собой.
С правой стороны от трона находились два брата Чингиз-хана и его два младших сына: Угедэй и Тули, слева сидела последняя жена кагана, юная Кулан-Хатун, вся сверкавшая драгоценными ожерельями и золотыми браслетами, нанизанными на руки от кисти до плеча. Слуги-китайцы бесшумно скользили позади сидевших и разносили золотые блюда с едой и золотые чашки с кумысом и красным хмельным вином.
По левую руку кагана, рядом с его молодой женой, сидели два посла: один — Ашаганьбу, прибывший от могущественного тангутского царя Бурханя 91 , другой — китайский полководец Мен-Хун 92 , посланный сунским императором Южного Китая, который ненавидел цзиньского императора Северного Китая и поэтому искал дружбы и союза с монголами.
На этом пиршестве Чингиз-хан поразил гостей роскошью золотой посуды, обилием и разнообразием угощений и напитков. На больших золотых блюдах подавалось жаркое: мясо молодой кобылицы, дикого оленя и степных дудаков. Это чередовалось с необычайными сладостями, приготовленными китайским поваром. Кумыс, айран, красное персидское вино и китайская водка из арбузных семечек, редкие южные фрукты, привезенные гонцами, скакавшими много дней на сменных лошадях, — все это казалось особенно необычайным в этой пустынной долине, куда заходили табуны диких лошадей и за ними шли следом тигры.
Из-за шелковой занавески шатра слышались пронзительные песни китайских певиц, звуки флейт и тростниковых свирелей. Несколько причудливо одетых танцовщиц исполняли пляски, изображая, как в степи беззаботно пасется лань, как к ней подкрадывается рысь, бросается на нее, но сама погибает от стрелы притаившегося охотника.
Чингиз-хан, довольный удачным пиром, сидел на троне, подобрав ноги, и, громко чавкая, брал куски жареного мяса с особого блюда; его держал перед ним, стоя на коленях, китайский слуга. Лучшие куски мяса каган совал в рот тем из гостей, которым хотел выказать милость.
Во время пира Чингиз-хан ревниво косился на тангутского посла: тот сидел рядом с женой кагана, Кулан-Хатун, и смешил ее рассказом, как он, никогда не терявший дороги в степях, первый раз попав в Китай, заблудился среди запутанных узких переулков столицы. Кулан беззаботно смеялась.
Чингиз-хан, грызя баранью лопатку, сказал тангутскому послу:
– Твой владыка, царь Бурхань, обещал в предстоящем новом походе быть моей правой рукой. Теперь народ мусульман убил моих послов, и я отправляюсь за это наказать шаха Хорезма. Пора царю Бурханю явиться сюда со своими всадниками и занять место на правом крыле моего войска.
Тангутский посол, занятый разговором с красавицей Кулан-Хатун, небрежно ответил Чингиз-хану:
– Если у тебя не хватает войск для похода, так не будь каганом.
Чингиз-хан отбросил в сторону баранью лопатку, вытер жирные пальцы о белые замшевые сапоги и провел по усам полой собольей шубы. Все затихли. Задыхаясь, он захрипел, обращаясь к тангутскому послу:
– Ты говоришь от имени твоего государя. Как же ты посмел мне так дерзко отвечать? Разве мне трудно сейчас же двинуть мои могучие войска на тангутское царство? Но у меня сейчас другие заботы, и я не стану громить теперь вас, подлых, коварных, как ты, тангутов. Однако, если вечное небо сохранит меня от вражьей стрелы, то клянусь, когда я вернусь обратно, разгромив хорезм-шаха, я пойду войной на твоего неверного царя. Тогда я припомню твои слова и вам покажу, умею ли я быть каганом!.. Елю-Чу-Цай, прикажи сейчас же подать лошадей, и пусть этот тангутский щенок уползает из моего шатра.
Тангутский посол Ашаганьбу, заикаясь, ответил:
– Разве я сказал что-нибудь обидное?
Но китайские слуги подхватили его под руки и выволокли из шатра.
Чингиз-хан, нахмурившись, строго указал китайскому послу Мен-Хуну, что тот очень мало пил, и в наказание заставил его выпить подряд шесть больших чаш вина. Посол покорно пил, и все гости в это время пели в честь китайца хвалебную песню. После шестой чаши посол упал и сразу заснул. Чингиз-хан снова стал веселым, приветливым и сказал:
– Вот мой гость напился! Значит, он мой друг и думает со мной одним сердцем. Осторожно отнесите моего друга в его шатер. Утром он также может возвращаться к себе на родину. Пусть начальники городов повсюду его задерживают подольше, дают ему вина, чаю и угощений, каких только он ни пожелает. Приказываем, чтобы в пути хорошие музыканты ему играли на флейте и бряцали на струнах. Мы желаем, чтобы наш китайский друг ни в чем не нуждался.
Когда спящего посла вынесли, Чингиз-хан обратился к Елю-Чу-Цаю:
– Написал ли ты письмо убийце моего посла, хорезм-шаху Мухаммеду?
Великий советник кагана тихо ответил:
– Когда два храбрых полководца собираются воевать, сумею ли я написать достойно? Я знаю только, как вводить порядки в завоеванных землях, и стараюсь следить, чтобы твои приказы исполнялись. Поэтому письмо написал твой более опытный писец Измаил-Ходжа Уйгур.
– Где он?
Престарелый секретарь и хранитель печати кагана Измаил-Ходжа подошел к трону и опустился на колени, держа на голове пергаментный свиток.
– Читай!
Измаил-Ходжа начал читать:
"Вечное небо воздвигло меня великим каганом всех народов. За последние семь лет я совершил необычайные дела. Такого царства еще не былое с древнейших времен. За непокорность государей я громлю их, приводя в ужас. Как только приходит мое войско, то и дальние страны покоряются и успокаиваются. Но почему ты не поступаешь почтительно? Одумайся! Неужели и ты хочешь испытать удар моего гнева?.."
Чингиз-хан спустил с трона ноги, бросился на Измаил-Ходжу и вырвал из его руки недочитанное послание.
