Рассказы веера - Третьякова Людмила (читать лучшие читаемые книги .txt) 📗
Дружелюбный взор еще молодого и симпатичного Гумбольдта словно обращен к зрителю с призывом восхититься сокровищами нашей планеты. Путешествие же в Россию стало для великого естествоиспытателя исполненной трудностей, но по-особому интересной, незабываемой страницей жизни.
И вот найдены еще два «прозрачных камешка» – два алмаза.
Знания, интуиция, упорство настоящего ученого, которые ценил в нем сам великий Гумбольдт, – все было у Полье. Но где взять время на все, что задумано! И в Петербург Варваре Петровне летели послания человека, окрыленного такой жизненной удачей, о которой и не мечталось: «Жди, любовь моя, я вернусь и расскажу тебе обо всем, что здесь со мною приключилось. Это невероятно грандиозно! Господин Гумбольдт так помогает мне, и каждый час, проведенный с ним, – лучшая школа для меня».
...Полье понимал, что оговоренного на службе отпуска никак не хватит. Ему необходимо продлить свое присутствие на Урале. Поэтому в письме петербургскому начальнику, министру финансов графу Е.Ф. Канкрину, он подчеркивал ценность сделанного здесь открытия.
«5 июля я приехал на россыпь вместе с молодым минералогом, которому намеревался доверить управление рудником. В тот же самый день между множеством кристаллов железного колчедана и галек кварца, представленного мне золотоносного песка открыл я первый алмаз...»
Да, это был первый алмаз, найденный в России, что положило начало их промышленной добыче! По своим качествам и характеристикам эти, как их описывали, «бесцветные, совершенно прозрачные, сильно блестящие камни» не уступали эталонным образцам – бразильским, традиционно считавшимся самыми лучшими.
И снова министру направляются исполненные азарта строчки первооткрывателя, именем которого назовут тот счастливый прииск – Адольфовский. Надо искать дальше!
«Это только начало. Урал, как Бразилия, и я твердо уверен в том, что еще во время вашего министерского правления здесь будут открыты алмазы».
Первый русский алмаз был передан музею Горного института в Петербурге. Немецкому же ученому Полье подарил крупный камень в день 60-летия ученого, который они отмечали вместе на Урале во время той незабвенной экспедиции. Сейчас он хранится в Берлинском музее.
...Прошло четыре месяца разлуки. Полье вернулся в Петербург к супруге с подарками, достойными его любви и ее красоты. Известно, что впоследствии Варваре Петровне с прииска имени ее мужа было доставлено двадцать девять алмазов. Один из них был тридцати карат, стало быть, вес его составлял шестьдесят граммов.
О результатах уральской экспедиции и находке алмазов доложили Николаю I. Тот всегда придавал особое значение такого рода событиям.
Состоялось торжественное заседание Академии наук, где очень тепло чествовали немецкого ученого. Барон Гумбольдт был награжден орденом Святой Анны I степени – «за признание всем миром заслуг на поприще естественных наук и во внимание к тяготам, принятым им на себя при объезде Урала».
...Полье еще ранее почувствовал расположение к себе императора: он был пожалован в камергеры, получил придворную должность церемониймейстера. Уральская же удача и рвение, которые проявил Адольф Александрович в обнаружении российских сокровищ, были той же осенью 1829 года оценены орденом Святой Анны II степени. «Анна» давалась за государственную службу.
Как тут не вспомнить историю, случившуюся, когда соотечественник Полье Александр Дюма приехал в Россию. Его поклонники просили императора дать знаменитому романисту «хотя бы Станислава» – весьма скромную, признаемся, награду. «Довольно будет и перстня с вензелем», – сказал Николай. Разумеется, золотой перстень с бриллиантами, составляющими императорский вензель, в десятки раз превышал стоимость «Станислава». Но император дал понять разницу между скромным крестиком, символизирующим государственную награду, и пусть очень дорогим, но всего лишь личным подарком государя.
Поэтому можно себе представить, с каким чувством принимал Полье восьмиконечную звезду, в центре которой на красном фоне золотом было написано: «Любящим справедливость, благочестие и верность»!
Должно быть, эти знаки императорской благосклонности для Варвары Петровны имели даже большее значение, чем для Полье. Те, кто когда-то иронизировал над ее романом с чужестранцем, кто видел в человеке, которому она отдала руку и сердце, лишь «какого-то француза», оказались окончательно посрамлены. И это переполняло ее гордостью. Но и суеверным страхом: она не привыкла чувствовать себя настолько счастливой, настолько любимой.
От деревянного особняка, свидетеля короткого счастья Варвары Петровны и Полье, ничего не осталось. На его месте новое поколение Шуваловых построило внушительное каменное здание, дошедшее до нынешнего времени, как это у нас водится, в печальном состоянии. От старинной же литографии веет довольством славно налаженной жизни. Весело реет над башенкой княжеский стяг, поднятый в честь приезда гостей. И еще никто не знает, как хрупко, ненадежно счастье бедной графини Полье...
Четырехмесячная разлука с Полье заставляла ее задавать себе один и тот же вопрос – а если бы они не встретились вовсе?
Между тем с Урала Полье вернулся расхворавшимся: как изволил выразиться государь, тягот досталось ему немало. Лето на Урале в тот год выдалось отвратительное – таких холодных ветров и дождей, подчас со снегом, давно не бывало. Полье, уже изрядно понимавший по-русски, убедился, что значит «продрогнуть до костей».
Однако, едва спал жар и поутих кашель, он чуть ли не силком заставил Варвару Петровну ехать в Парголово, о котором не забывал даже там, на Уральских горах.
Адольф Александрович был поражен изменениями в шуваловских владениях. Он никак не предполагал такой энергии в своей супруге. Зная, как мучительно хлопотно всякое строительство, ему и в голову не могло прийти, что Варвара Петровна рискнет заняться им. А главное – успехи были невероятные! Дом, который перед его отъездом на Урал существовал только в проекте, уже подвели под крышу, оштукатурили, что сразу придало зданию законченный и весьма нарядный вид. И все это за одно лето!
...Внутри шли отделочные работы. Здесь было значительно прохладнее, чем на воздухе, где еще чуть-чуть пригревало осеннее солнышко, и графиня послала за теплым плащом для мужа. Осматривая с ним помещения, она рассказывала, что все уже продумала самым тщательным образом: где каким штофом покрыть стены, в какой гостиной поставить рояль и как устроить зимний сад с яркой, вьющейся по стенам зеленью, чтобы угрюмое северное небо не мешало обитателям дома радоваться каждому новому дню.
В свои комнаты Варвара Петровна уже заказала мебель, в основном из карельской березы – теплого, солнечного дерева. В кабинет мужа – из ясеня или ореха. «Нет, нет, и не спорь со мной!» – волновалась хозяйка в ответ на возражения графа. И тот, смеясь, предпочитал уступить.
Одно из нескольких имен Полье, которые по обычаям его веры давали новорожденному, было Пьер. И Варвара Петровна предпочитала называть его так, как было привычнее уху.
– А вот здесь будут жить мальчики! – говорила она, открывая очередную дверь. – Там дальше – библиотека. Книги, что ты привез с собой, до сих пор не разобраны! Теперь, Пьер, во всем будет порядок.
...Месяцев пять назад, занимаясь проектированием нового дома, Полье в торце восточной части дома задумал устроить себе мастерскую. И, описывая жене, как все это должно в конце концов выглядеть, говорил и о застекленном потолке, куда будет проникать достаточно света, и о том, что придумал даже специальные экраны и механизмы к ним, с помощью которых можно было регулировать освещенность.
