Большое гнездо - Зорин Эдуард Павлович (читать полностью бесплатно хорошие книги TXT) 📗
Шел Веселица, не глядя по сторонам. У Медных ворот увязались за ним ребятишки. Поначалу дразнили незлобно, дергали за штаны, потом принялись кидать в него комья мерзлой земли.
— Весел Веселица, да рожа невесела! — кричали они, сбиваясь в озорную толпу.
Взрослые выходили из ворот — иные отгоняли ребятишек, другие тоже скалили зубы.
— Принесло его нам на лихо.
— Куды только посадник глядит?!
Бабы жалились:
— Не трожьте убогого.
Мужики со знанием говорили:
— Не убогой он, без понятия. Глупо рожено — не научишь...
Вдруг будто споткнулся Веселица. Поднял затуманенный взгляд и увидел, что стоит перед бывшей своей избой. На крыше — те же петухи, оконца облачены в кружевные наличники. Перед воротами стоит возок, одна к одной — белые лошади украшены нарядной сбруей. Выводят отроки красну девицу в высоком кокошнике, придерживают ее под локотки.
Ах ты, господи, ведь привидится же такое! И не красну девицу вовсе подсаживают в возок отроки, а боярина Одноока. Кланяются ему низко, ноги, обутые в мягкие сапоги, бережно упутывают ласковым мехом.
Тут-то и глянул боярин на убогого, вытаращил глазищи, разинул, набравши воздуха, рот, заорал:
— Гони!..
Взяли кони с места, понесли возок по разбитой дороге, ударили его задом в плетень, выровняли бег и скрылись за поворотом.
Веселица задрожал, кинулся вслед. Ребятишки веселой гурьбой бежали с ним рядом. Улица наполнилась беспокойной суетой и криками:
— Лови!
— Держи!
— Хватай вора!..
Шла навстречу монашка, испуганно крестясь, попятилась с дороги.
— Помогай вам бог, люди добрые, — обратилась она к бабам. — Не скажете ли почто шум?
— Здрава будь, Феодора,— отвечали ей бабы. — Нанесло на нас опять Веселицу. Сколь дён не показывался — думали, сгиб. Ан нет. Сызнова грозится Однооку...
— Чего грозится-то? — удивилась монашка.
— Аль не слыхала?
— Наше дело — богу молиться, — скромно отвечала Феодора.
— Пустил его Одноок по миру, все богатство отобрал, избу тож — вот эту самую... Да ты не печалуйся, матушка: сам Веселица всему виной и причиной. Жил неправедно, вот его господь и покарал... Одно слово, убогой он.
— Убогих бог любит, — сказала Феодора. — А мальцы ваши убогим помыкают.
— Неразумны ишшо, вот и скалятся...
Ребятишки наседали на Веселицу со всех сторон, со смехом валили на землю. Он отбивался от них, как мог.
На помощь мальцам поспешили замешкавшиеся было у вррот отроки. Отшвырнули ребятишек, прижали Веселицу к плетню. Стали размахивать кулаками.
Бабы запричитали в голос, Принялись стыдить своих мужиков:
— А вы что рты разинули?
— Убого бьют — вам все нипочем.
— Нынче Веселицу — завтра за вас прймутся. И так житья никакого от них не стало...
Мужики поначалу пересмеивались, отмахивались от надоедливых баб. Но, когда отроки сбили Веселицу наземь и взялись пинать лежащего ногами, забеспокоились:
— А и впрямь, доколь боярским прихвостням человека страмить?
— Эй вы, волки гривастые, будя вам колотить Веселицу!..
Отроки не слушали мужиков, занятые привычным делом. Кряхтели, посапывали, с удовольствием приговаривали:
— Будя тебе боярина нашего поносить.
— Раз проучили — проучим ишшо!..
Мужики загалдели, нестройно двинулись по улице.
— Кому сказано, оставьте убогого! — послышались смелые голоса.
— Ступайте, мужики, по избам, — дерзко отвечали отроки. — Не то и вам перепадет.
— Эко разохотились! — из толпы вывернулся кряжистый парень, с незлобивой улыбкой на бледном лице выдернул из плетня липовый кол.
— А ну, помогай, кто смел! — крикнул задиристо, и весело. Размахнулся, огрел ближайшего отрока по ягодицам.
— Так его! — подначивали бабы.
— Бог в помочь! — закричали мужики и, поплевав на ладони, принялись расшвыривать и бить по загривкам боярских приспешников.
Потасовка перерастала в драку. Про Веселицу забыли. Вспоминали всяк про свои обиды:
— Это тебе, сивый мерин, за Агапку!
— А это — должок за порушенные борти!..
— За боярского кобеля. Покусал прошлым летом мово Ковдюшку...
— А вот получай за клин, что прирезал Одноок к своему огороду!.. Мой клин, моя земля!..
Наваляли отрокам на долгую память, загнали во вдор, еще издевались под воротами:
— Сопляки желторотые!..
— Псы шелудивые!..
Тем временем, отделясь от толпы, Феодора уговаривала харкающего кровью Веселицу:
— Ты о меня обопрись, миленький... Ну-ко.
Веселица бормотал в беспамятстве:
— Убивцы, звери лютые... Ко князю пойду, ко князю...
— Ко князю? — усмехнулась Феодора. — Князь тя рассудит...
— Князь рассудит...
— Мужика мово рассудил...
— Да ты кто такая? Откудова взялась? — подозрительно воззрился на нее Веселица отекшим глазом.
— Не видишь, что ль? Черница я. Феодора...
— То-то что черница. Не твое это дело — мирское. Почто встряла? Пущай бьют... Пущай...
Терпеливо снося упреки, Феодора подталкивала Веселицу в спину, свернув за угол, вынула из холщовой сумы тряпицу:
— Ha-ко, лицо утри.
Стих Веселица, покорно вытер лицо, поплелся, прихрамывая, с ней рядом. Слово за слово, пока дошли до Медных ворот, Феодора узнала про него почти всё.
Страж у ворот, улыбаясь, окликнул монашку:
— Помогай бог, сестра Феодора!
— Дай бог и тебе счастья, — отвечала монашка.
Стражу наскучило без дела. День ото дня — всё одно и то же. Прислонив копье к стене, он сидел на скамеечке, расставив ноги рогатиной, грелся на солнышке, довольно жмурился.
— А ты куды, Веселица, путь наладил? — спросил воротник.
— На Кудыкину гору, — отвечал Веселица.
— А далеко ли гора-то? — скучая, переспросил воротник.
— Отселева не видать. Отчепись ты!..
Откинув голову, воротник зашелся неслышным смехом — над открытым вырезом суконвика прыгал обросший седыми волосами кадык.
— Шутник ты, Веселица, — сказал он, вытирая согнутым пальцем выступившие на глазах слезы. — А синяк у тебя откудова?
— Однооковы псы наваляли...
— Неуемен ты, Веселица.
— За правду завсегда наваляют...
— Суд людской — не божий. Бог — милостив.
Из-за ворот вылетела навстречу Веселице с Феодорой стайка ворон. Над Лыбедью сумеречно виднелись перелески. Темнело. Сиверко гнал на город сбитые над полями в лохматые кучи облака.
2
Из печи выносило струистый дымок, потрескивала береста. Теремок, вертя хвостом, стоял возле лавки и тыкал в щеку Веселицы холодным влажным носом.
— Ну, чего тебе? — сказал Веселица, все еще пребывая в спокойной дреме и не приподымая головы. Пес взвизгнул и присел на задних лапах. У него были смиренные, как у хозяина, глаза, в приоткрытой пасти мотался красный язык.
Веселица нехотя встал, напялил на плечи влажную одежду и вышел за тоненько скрипнувшую дверь.
Мисаил рубил дрова. Повесив на сучок однорядку, он стоял посреди припорошенной снегом поляны в застиранной нательной рубахе, заносил топор над лесиной и, с силой опуская его, громко выдыхал.
— Дай-ко мне, — попросил топор Веселица.
— Богу наперед помолись, — буркнул Мисаил, не глядя.
Веселица потоптался неловко, с виной в голосе промямлил:
— Не серчай, отче.
Мисаил продолжал молча рубить дрова.
— Крепок ты, — польстил смиреннику Веселица. — Силушка из тебя так и прет...
Мисаил опустил топор.
— Ну что пялишься? — спросил хоть и грубовато, но с потаенной добротой.
— Поразмяться бы...
— Ну-ко, — протянул Мисаил топор. — Передохну покуда.
Снял однорядку с сучка, набросил на плечи. Веселица обрадованно схватил топор, непутево зачастил легкими ударами. Лесина была тугая и влажная, топор отскакивал от нее, разбрасывая мелкую щепу.
— Слаб ты ишшо, — говорил Мисаил, стоя рядом. — Сока ишшо не набрал. А туды ж петушишься. Почто в город зачастил?
