Второго Рима день последний (ЛП) - Валтари Мика (книги онлайн без регистрации txt) 📗
Пушки защищены рвами и палисадами. Никто из латинян ещё никогда не видел таких больших орудий. Они будут сжигать огромную массу пороха и убьют сотни людей, когда разорвутся. Так говорит Джустиниани, поднимая боевой дух своих солдат.
Самое большое орудие, отлитое Орбано в Адрианополе, слухи о котором ходили ещё с января, установлено напротив Калигарийских ворот, где стена особенно толстая. Видимо, султан действительно верит, что его пушка справится с любой стеной. Джустиниани отправился на стену, чтобы посмотреть на пушки. Везде было тихо, и он предложил мне сопровождать его. Одновременно он хотел узнать, как чувствуют себя венециане в Блахернах и у ворот Харисиуса, через которые проходит дорога к Адрианополю.
Многие защитники покинули свои посты и собрались группками, глазея на невиданные пушки. Из города тоже пришли люди. Они вскарабкались на крышу дворца и на башни, чтобы лучше разглядеть эти чудовища.
Некоторые стали показывать пальцем и кричали, что узнают Орбано, несмотря на богатый турецкий кафтан и головной убор пушечного мастера. Греки начали выкрикивать оскорбления и проклятия, а техники кесаря зарядили пищали и мортиры и произвели несколько залпов, стараясь помешать туркам в их нелёгком труде по перемещению и установке больших орудий. Но Джустиниани запретил стрельбу, которая была пустой тратой пороха. Многие греки побледнели и закрыли уши руками, когда даже эти, не слишком грозные выстрелы, прогремели на стенах.
Венецианский байлон Минотто построил своих людей и сам вышел вперёд поприветствовать Джустиниани. Рядом с ним был его сын, который, несмотря на юный возраст, ходит капитаном на одной из венецианских галер. К нам также подошёл техник кесаря немец Джон Грант. Я впервые встретился с этим выдающимся человеком, о знаниях и мастерстве которого был наслышан много. Это мужчина средних лет с чёрной бородой. Его лоб изборождён морщинами – признак работы ума, а взгляд спокоен и пытлив. Он обрадовался, когда узнал, что я немного говорю по-немецки. Сам он хорошо говорит по-латыни и успел научиться довольно сносно изъясняться по-гречески. Кесарь взял его на службу после ухода Орбано и платит ему такое жалование, о котором напрасно просил Орбано.
Грант сказал:
– Эта пушка – чудо литейного искусства, превышающее границы возможного. Если бы я не знал, что из неё уже стреляли для пробы в Адрианополе, то никогда бы не поверил, что она сможет выдержать давление при выстреле. За сто дукатов я бы не согласился стоять рядом с ней, когда она выстрелит вновь.
Джустиниани по этому поводу заметил:
– Я взял на себя защиту ворот святого Романа, потому что других желающих не нашлось. Но теперь как-то совсем не жалею о своём выборе. Удовольствие, которое получат венециане, я им охотно уступаю.
Венецианский байлон, явно встревоженный, ответил:
– Не знаю, как нам удастся удержать людей на стене и в башне, когда эта пушка выстрелит. Ведь мы всего лишь купцы, добровольцы, и многие из нас обросли жирком. У меня у самого одышка, когда я поднимаюсь на стену. Да ещё сердце пошаливает.
Джустиниани сказал:
– Чем-то ты должен заплатить за Блахерны. Но если хочешь, я с удовольствием поменяю свою неуютную башню на императорское ложе и завтра же с утра займу оборону на этой стене. Давай меняться. Я не возражаю.
Краснолицый байлон посмотрел подозрительно на Джустиниани, ещё раз взглянул на огромные башни и стены Блахерн, сравнивая их с прочими укреплениями. Потом коротко ответил:
– Шутишь!
Немец Джон Грант взорвался смехом и сказал:
– Мы с техниками кесаря для развлечения посчитали и математически доказали, что такое большое орудие отлить невозможно. Но если это, всё же, кому-то удалось, то оно сможет только плюнуть ядром на землю перед собой. Цифры – наше доказательство. Поэтому завтра я возьму таблицу расчётов и, держа её перед собой как щит, встану на стене напротив этой пушки.
Позже Джустиниани отвёл меня в сторону и сказал:
– Джоан Анжел, приятель мой. Никто не может знать, что случится завтра утром, ведь такой огромной пушки ещё не видел никто. Возможно, она действительно несколькими выстрелами способна сделать пролом в стене, хотя я в это и не верю. Если венециане не будут возражать, останься в Блахернах и понаблюдай за пушкой. Я хочу иметь здесь верного человека, пока мы не узнаем, какой вред эта пушка может нам причинить.
Джон Гран взял меня под свою опеку, ведь мы оба были чужими как среди латинян, так и среди греков. Человек он малоразговорчивый, а если говорит, то чаще всего с сарказмом. Он показал мне пустые мастерские возле Калигарийских ворот, где горстка греческих сапожников, перепуганных старичков, ещё сидели, ремонтируя солдатские ботинки. Всех молодых мужчин, включая учеников, забрали на стены. Мы бродили по коридорам и залам императорского дворца, где теперь расположились венецианские купцы и добровольцы. Байлон Минотто занял спальню самого кесаря и ночью спал на пуховых подушках под пурпурными одеялами.
Теплопроводы под плитами пола в виде каналов с нагретым воздухом потребляют огромное количество дров. Поэтому ранней весной кесарь запретил обогрев дворца, хотя ночи ещё холодные. Он хочет сберечь древесину для пекарен и других полезных целей, и, прежде всего, для ремонта стен, если туркам действительно удастся сделать в ней проломы.
Вечером я наблюдал, как стражники венециане, чтобы согреться, развели костёр посреди зала для церемоний на отполированном до блеска мраморном полу. Мрамор лопался, а дым покрывал чернью драгоценные мозаики потолка.
12 апреля 1453.
Я встал на рассвете. Лишь немногие спокойно спали в эту ночь. Греки молились. Латиняне пили слишком много вина. Когда я выходил в холодное утро, мои ноги скользили по блевотине в коридорах.
Солнце взошло над противоположным берегом Босфора, и было оно ослепительнее, чем когда-либо. Холмы Азии сияли жёлтым золотом. Слабый бриз веял с Мраморного моря.
Я стоял на вершине стены и видел, как турецкие солдаты совершают молитву. Я понимал султана. Кажется, и он не слишком долго спал в эту ночь. Если целый город замер в напряжённом ожидании, то и его сердце, скорее всего, было парализовано таким же ожиданием.
Вскоре все мы со стены увидели султана. На снежно белом скакуне он въехал на холм напротив нас в окружении военачальников и телохранителей – чаушей в зелёных одеждах. Бунчуки пашей и визирей реяли на древках. Султан прибыл, чтобы посмотреть на выстрел своего самого большого орудия, но предусмотрительно остановился на расстоянии пятисот шагов от него. Коней отвели в сторону. Когда турецкие пушкари побежали от пушки, оставив рядом с ней лишь полуобнажённого невольника, который размахивал дымящимся фитилём на длинной палке, чтобы его распалить, байлон не выдержал и приказал гарнизону покинуть участок стены, на которую была направлена пушка. Приказ был выполнен с удовольствием, и даже самые храбрые бросились бежать как перепуганные зайцы.
Потом была вспышка и грохот страшнее, чем самый сильный гром во время бури. Стена задрожала, словно от землетрясения. Я потерял опору под ногами и упал. Упали и многие другие. Позже я узнал, что в ближних домах тарелки попадали со столов, а вода в вёдрах пролилась через края. Закачались и корабли в порту.
Как только ветер разогнал пороховой дым и тучу пыли, я увидел, что турецкие пушкари из любопытства подбежали чуть ли не к самой стене, показывая друг другу пальцами результаты выстрела. Я видел, как они кричат и размахивают руками, но ничего не слышал: грохот оглушил меня совершенно. Я тоже кричал, но никто меня не слышал. Только когда я потряс за плечи ближайших арбалетчиков, они стали натягивать свои арбалеты. Но в замешательстве промахнулись.
Ни одного турка даже не ранило, хотя стреляли в них из амбразур в стене и бойниц на башне. Пушкари были так увлечены, что лишь бросали равнодушные взгляды на стрелы, которые вонзались в землю рядом с ними, когда они медленно возвращались к своей пушке, оживлённо жестикулируя и тряся головами, явно недовольные тем, что увидели.
