Ищите связь... - Архипенко Владимир Кузьмич (мир книг .txt) 📗
— Возможно… вы правы, — поспешил согласиться Небольсин. — Я лишь только о том, чтобы соблюдалось чувство меры. Насколько мне известно, вы однажды дошли до рукоприкладства. Хочу предостеречь вас от души, мичман, что мордобоя на своем корабле я терпеть не намерен, об этом извещены все офицеры, хотелось бы, чтобы знали об этом и вы.
— Слушаюсь, ваше превосходительство! Приму к сведению.
— Ну вот и хорошо! А теперь хочу предупредить вас — в ближайшее время должен прибыть на корабль морской министр. Будьте внимательны. Когда он прибудет, отдайте рапорт так, как умеете. Министр любит морской дух. Однако при этом надеюсь, что вы используете ваши незаурядные голосовые способности в меру. Наш гость уже не молод, пощадим его уши, мичман?
Он отечески улыбнулся, похлопал мичмана по плечу и сказал, что будет в каюте, пусть по прибытии министра на причал его сразу предупредят.
Однако Тирбаху так и не пришлось встретить министра, он успел сдать вахту лейтенанту Затурскому и уйти в свою каюту, когда прибыл наконец Григорович в сопровождении начальника главного морского штаба Князева, начальника морского генерального штаба Ливена и командующего морскими силами Балтийского моря Эссена.
Министр попросил провести его и сопровождающих по всему кораблю. Они осмотрели все палубы, жилые помещения команды, орудийные башни, левую и правую машины. Встречавшиеся матросы при виде такого количества адмиральских погон испуганно шарахались в стороны, прижимались к переборкам по стойке «смирно». Адмиралы были дотошными. Чувствовалось, что корабль для них — открытая книга. Они заглядывали в такие места, о которых даже не всякий боцман знал. И чем дольше они лазили внутри гигантского бронированного корабля, тем удовлетвореннее становились их лица — чистота и порядок были отменными.
Окончив осмотр, морской министр прямо на палубе бегло обменялся мнениями с адмиралами, а потом отпустил всех сопровождающих, пригласил Небольсина для конфиденциального сообщения.
Разговор происходил с глазу на глаз за плотно закрытой дверью адмиральской каюты. В обычное время она пустовала, но содержалась всегда в полном блеске и была готова принять командующего флотом либо другое высокое начальство.
Даже сам командир корабля чувствовал себя в этой каюте, как в гостях. Но Григорович вел себя здесь словно хозяин. Аккуратно положил адмиральскую фуражку на полированный столик и, подойдя к креслу, удобно расположился в нем, предложив садиться и Небольсину. Минуты две он молчал, рассматривал обстановку каюты, потом сказал медленно, как бы взвешивая слова:
— Хотел бы сообщить вам свое мнение. Нахожу, что состояние корабля вполне удовлетворяет нашим требованиям. Чистота отменная, машины и механизмы содержатся в полном порядке, команда выглядит хорошо.
— Благодарю вас, ваше высокопревосходительство!
— Но самое важное, — продолжал министр, — о чем я хотел сообщить вам, заключается в следующем: в июне должна состояться встреча его императорского величества с кайзером Вильгельмом. Предполагается, что оба монарха должны посетить один из кораблей Балтийского флота. После нынешнего осмотра я склоняюсь к мысли, что смогу рекомендовать именно ваш корабль.
Небольсин встал и приложил руку к сердцу.
— Весьма польщен, ваше высокопревосходительство. Я бесконечно рад и как командир «Павла», и как подданный его императорского величества.
— Надеюсь, — сказал Григорович, — что к июню корабль будет в таком же образцовом состоянии, как нынче.
Небольсин молча поклонился.
— Но хотел бы, Аркадий Никанорович, специально остановиться на одном вопросе. Вы, конечно, осведомлены о том, что недавно в Гельсингфорсе произведены аресты. Взяты под стражу несколько десятков нижних чинов. Департамент полиции и охранное отделение считают, что сейчас подрублены сами корни революционного движения на флоте. Мне очень хотелось бы, чтобы так оно и было. Однако боюсь оказаться в числе неисправимых оптимистов. К счастью для нас, до сих пор не было никаких поводов для тревоги в отношении «Павла». Сигналов об участии членов команды в революционных организациях не поступало. Тем не менее надо соблюдать максимальную бдительность. Вы согласны с этим?
— Полностью согласен, ваше высокопревосходительство! Смею надеяться в том, что семена заразы не попали на мой корабль. Со своей стороны не пощажу сил, чтобы на орудийный выстрел не подпускать к команде «Павла» никаких пропагандистов и прочих преступных лиц!
— Вот и отлично! — сказал Григорович, заключая разговор.
Небольсин проводил Григоровича до трапа. Министр хотел уже спускаться на пирс, когда его внимание привлекла вынырнувшая откуда-то фигура матроса, которую так швыряло в сторону при каждом шаге, что и объяснять ничего не надо было — ясно, что матроса «штормит». Он едва передвигал ноги, руки расслабленно болтались.
Матрос продвинулся на несколько шагов вперед, но возле фонаря его так качнуло, что он обхватил столб, немного подержался, попытался было оторваться, но, видимо, почувствовав облегчение, не стал больше сопротивляться судьбе, медленно сполз на бетонное основание столба и затих.
Глядя на разыгравшуюся сцену, Небольсин наливался бешенством. Нет, это же надо было умудриться подлецу явиться в таком непотребном виде на глазах самого министра! Григорович глянул на него искоса, спросил вполголоса, как он собирается наказать провинившегося.
— Под суд, мерзавца, под суд, ваше высокопревосходительство!
— Э-э, полноте вам! — поморщился адмирал. — И без того слишком много матросов под суд отдаем. Считаю, что карцера с него вполне хватит. А потом: помните старый морской закон? — если матрос сваливается пьяным головой к своему кораблю — с него полвины за это списывается. Давайте условимся: карцер — и не более.
Пока Григорович высказывал командиру корабля свою точку зрения, двое дюжих матросов, вышедших на пирс со стороны берега, увидев жест вахтенного, подскочили к пьяному, легко оторвали его руки от столба, поволокли к трапу. Однако возле корабля замешкались — идти по трапу вдвоем невозможно. Хотели было взять пьяного за руки и за ноги, но потом более высокий поднял его за пояс, бросил себе на плечо, как мешок, и легко побежал по трапу.
Григорович видел, что вахтенный шепнул что-то командиру корабля, догадался и, чтобы проверить догадку, спросил у Небольсина, как фамилия проштрафившегося.
— Матрос второй статьи Мейснер, ваше высокопревосходительство!
— Мейснер? Не из православных?
— Лютеранин он.
— М-м… — неопределенно заключил министр и пошел к трапу. Но едва его нога коснулась переброшенного на пирс трапа, как ждавший этого момента лейтенант вскинул руку к козырьку и рявкнул команду «смирно!» с такой пронзительностью, что даже видавший виды адмирал дернулся от неожиданности, но тут же постарался улыбнуться, махнул рукой на прощанье.
Матрос (а это был новый друг Краухова Недведкин), тащивший пьяного на плече от трапа до самого карцера, сбросил свою ношу на настил, сплюнул в угол и пошел к себе в кубрик. Нехороший выдался для него день — муторный и тревожный.
…Вначале все шло как обычно. Попав на берег но увольнительной, Недведкин, знавший Кронштадт как свои пять пальцев, вышел из проходной и сразу свернул в боковой переулок — ему надо было не только сокращать путь, но и выбирать такую дорогу, где бы меньше всего была вероятность встречи с офицерами. Он даже не пошел через мостик, что над глубоким оврагом возле Якорной площади, а предпочел перебраться напрямик, скользя подошвами жестких матросских ботинок по косогору. На другой стороне оврага он снова вышел на мостовую и направился к трактиру Абабкова.
Неподалеку от трактира Недведкин замедлил шаг, внимательно оглядел улицу. По ней, как всегда в воскресный день, слонялись мастеровые, не спеша прохаживались матросы — кто в одиночку, а то и с местными барышнями. Чувствовали себя здесь спокойно — это не то, что на Николаевской, где всегда можно было нарваться на начальство.
