Раквереский роман. Уход профессора Мартенса (Романы) - Кросс Яан (читать книги онлайн регистрации .TXT) 📗
И барин велит стегать лошадей, карета несется так, что колеса трещат и воют, и кажется, что это уже не езда, а в чистом виде полет. К тому времени стемнело, но они уже тут, над горами. Паап воскликнул: «Господин, мыза-то ведь уже позади осталась! А сейчас мы на Адовой горе!» Господин велит остановиться: «Ну и дурень! Не видишь, что мы сегодня в скоростной карете ехали! Это нам было нужно, чтобы Тинтман не успел от нас сбежать. Только в этой карете мы на мызу не поедем. На ней мы въедем через задние ворота! Ну, а сейчас марш домой!»
И когда Паап на дрожащих ногах стал уходить, он своими глазами видел, как господин со всей каретой, оставляя за собой огненные языки, въехал в Адскую дыру. А наутро крик стоит: Тинтман ночью, еще до петухов, повесился в своем доме. К счастью, этой же ночью приехал и господин Сиверс. Так что когда пастор Книпер — предшественник моего предшественника — не смог по понятным причинам сотворить над ним церковный обряд, то господин Сиверс сам похоронил своего управителя. Разумеется, не в освященной земле.
— Такие фантазии только спать не дают, больше ничего, — сказала госпожа Клара. — Налей нам лучше еще вина!
Я сказал:
— Это интересная история. Прежде всего она означает, что у крестьян, по-видимому, была возможность пойти в Петербург и пожаловаться господину Сиверсу на Тинтмана. А моралистическая ирония, содержащаяся в рассказе о малой и большой свинье, коль скоро она вложена в уста самого хозяина, так это же просто — извини меня — чертовски хорошо! — «Извини меня» я добавил потому, что каким бы свободомыслящим ни был Габриэль в студенческие годы, но сейчас он пастор, а по мнению пастора, Дьявольщина все же не может быть мерилом хорошего. Но он сказал:
— Ты только и знаешь, что интерпретируешь… — И, подлив нам вина, продолжал: — Я же считаю, что вся эта история означает только одно: господин Сиверс и есть дьявол. В одной из своих ипостасей. Крестьяне в это верят, и все тут. Мне они, разумеется, этого не рассказывают. Я только от иных ктиторов, да и то только после настойчивых расспросов, услышу в ответ: да, мол, когда-то такую глупость рассказывали… Но у меня есть здесь один паренек, очень даже шустрый, правда, не совсем в своем уме, паялауский Паавел, так вот, он мне все говорит. Как сам считает и что народ думает. И когда я высказал ему свое сомнение по поводу того, что господин Сиверс — дьявол, он выложил мне кучу великолепных аргументов…
— Ну зачем ты о разговорах этого помешанного бедняги… — хотела остановить мужа госпожа Клара, но я настоял:
— Ну-ну, какие же у него были аргументы?
— Ну хотя бы тот, — сказал Габриэль, усмехаясь, — что граф говорит на чистом эстонском языке. Паавел подмигнул мне и спросил: «Разве господин пастор слышал когда-нибудь, чтобы мызник умел так говорить на местном языке?! Конечно, нет. Это умеют только деревенские. И дьявол».
Когда на следующий день за обедом я спросил, что нового, спросил просто так, потому что какие же новости могут дойти до этого захолустного пастората, — Габриэль ответил:
— Кистер говорил мне сегодня утром, что вчера после тебя у господина Сиверса был еще гость. Господин граф Фермор.
— Фермор…
Сразу стало ясно, что слово на голубой ленте почетной арки, принятое мною за третье сражение, трансформируется в имя графа Фермора, и арка получила свое объяснение. Имя Фермора я, разумеется, когда-то слышал. Несколько лет назад его упоминали в связи с завоеванием и обратной сдачей Мемеля, Кёнигсберга и Восточной Пруссии. И если одни видели в носителе этого имени крупного военачальника, то другие обвиняли его в нерасторопности и неповоротливости. А некоторые немецкие купцы в Таллине (это я отчетливо вспомнил) объясняли, что русской армии только потому удалось справиться с пруссаками, что верховным командующим был назначен англичанин Фермор.
— Скажи, откуда взялся этот господин? И что ему надо здесь, в Вайвара?
— Знаешь, я, конечно, как и ты, слышал о графе Ферморе во время последней войны. Но больше я ничего не знаю, — сказал Габриэль, пожав плечами.
И тут выяснилось, что госпожа Клара, которая, казалось, интересуется только домоводством, в некотором отношении могла полностью заменить «Справочник элегантного света». И даже — дополнительный том, в существовании которого не было уверенности, но который многие, хоть за тройную плату, готовы были заказать в дополнение к основным.
— Как, ты не знаешь! Господин Фермор сын английского землемера, незаконного сына какого-то лорда. Император Петр привез его с собой в Россию. Как и многих других. И этот сын за победы в последней войне получил у нас в Эстляндии земли и мызы. И женился на дочери фон Штакельберга и обманывает свою жену с госпожой фон Пален. А теперь он еще и сенатор.
— Исчерпывающие сведения, — усмехнулся Габриэль. — Есть у тебя еще вопросы?
Я ответил:
— Только один, на который и госпожа Клара не сумеет ответить.
— А именно?
— Сейчас, когда в доме господина Сиверса такой гость, уместно ли мне вообще завтра утром идти к господину Сиверсу?
Можно все-таки попробовать, решили супруги. Однако, когда мы вечером сидели в гостиной и хозяин давал маленький скрипичный концерт, с мызы прискакал гонец: граф приказал сказать господину Фальку, пусть господин Фальк не приходит к графу завтра утром в семь часов. Пусть придет до полудня, в одиннадцать часов.
Наши рассуждения в сумерках за яблочным вином о том, какие выводы следует сделать из этого изменения, не привели ни к какому результату. Но во всяком случае выпитые три добрых бокала вина принесли мне более или менее спокойный сон.
Точно в одиннадцать зеленый камердинер провел меня в тот же самый салон в аистовом гнезде, что и три дня назад.
В первый момент мне показалось, что за это время господин Сиверс, сидевший на маленьком диване у кофейного столика, разделился и раздвоился. Примерно так, как это происходит с бактериями, которых изучали некоторые йенские студенты-медики при помощи своих трубок с линзами и в которые и у меня был случай заглянуть, — да-да, господин Сиверс размножился и сидел на диване в двух экземплярах: на одном конце дивана — один, на другом — второй. Но тут же выяснилось, что эта аберрация все-таки не полная. Как бы ни были они похожи, разницу между прежним и новым господином Сиверсом все же вполне можно было увидеть. Не только потому, что на прежнем был опять его кремовый чесучовый сюртук с такими же панталонами и белые чулки, а на новом — костюм тонкого серого сукна и на шее элегантное белое жабо. Прежний был более костлявым, новый глаже, прежний — более обветренным, новый — румянее. Вдобавок прежний казался хитрее и себе на уме, новый — азартнее. Хотя в ситуации, при которой я вошел в салон, прежний был, так сказать, стороной нападающей.
— Voila, Вильямович, — это и есть тот молодой человек, который будет судьей в нашем пари. Беренд, — теперь господин Сиверс повернулся в мою сторону, — мы с графом Фермором заключили пари, чья лошадь придет раньше, его Бук или мой Люцифер. Понимаете — его чалый или мой вороной. Лошади пробегут, каждая со своим всадником, один круг по моей верховой дорожке, огибающей горы. Начало и конец у почетной арки. Идемте, я покажу вам.
Мы вышли — я следом за графами — на веранду, окружающую павильон. Я не успел еще даже удивиться странному поручению, навязанному мне Сиверсом: каким судьей у этих высоких господ в их пари может быть совершенно чужой человек, да еще незнатного происхождения? — как мы уже стояли на веранде вровень с вершинами деревьев и смотрели вниз и вокруг. Верховая дорожка, которую я, кажется, уже упоминал, насколько можно было определить по видимым отсюда отрезкам, опоясывала длинной петлей все три парка на всех трех горах, и протяженность ее составляла, должно быть, не менее трех верст. В отрезке, бежавшем по внешнему краю парка от развилки до арки перед господским домом, было около пятисот шагов. Этот отрезок, как я понял, соревнующиеся всадники должны были проскакать дважды.
