Строговы - Марков Георгий Мокеевич (бесплатные полные книги txt) 📗
Вскоре у ворот закраснел огонек цигарки.
– Кто идет? – спросил из темноты глухой, встревоженный голос.
– Это я, Степан Иваныч.
– Не то Матвей Строгов?
– Он самый.
– Здравствуй, редкий гость. Цыц вы, дуры! – закричал на собак хозяин.
В избе Зимовской зажег фитиль, вставленный в бутылочку с рыбьим жиром.
– Кто там, Степан? – спросил женский голос из второй половины избы.
– Вставай, Василиса, Матвей Строгов пришел.
– Иду, иду, – заторопилась хозяйка.
Скрипнула деревянная рассохшаяся кровать, и по полу зашлепали босые ноги.
В избе было душно. Пахло прелой картошкой, по небеленым стенам расползались встревоженные светом тараканы.
У двери, в углу, на кровати лежала старуха – теща Зимовского, а рядом с ней, раскинув руки и ноги, спал ее внучонок Егорка. С полатей раздавался храп работника.
– Ну, как охота нынче? – заговорил Зимовской, присаживаясь к столу.
– Год нынче хороший, фартовый, – ответил Матвей.
– А по какой нужде так рано домой идешь?
– Ружейный припас на исходе.
Зимовской недоверчиво взглянул на охотника.
– Да не только припас, еще дело есть. Баба у меня должна на днях разродиться.
– Вон оно как! Дай бог счастья! Дай бог… – затараторила Василиса.
Матвей решил не рассказывать пока Зимовским о происшествии в тайге. Он и сам не знал еще, надо ли заявлять властям о самоубийце. Намеревался обо всем этом посоветоваться дома.
О Зимовском по народу шла недобрая слава, как о человеке темном и нелюдимом. Летом он выезжал на заимку, а зимой жил в деревне Сергево, приторговывал дичью, скотом и рыбой. Матвей знал, что, скажи он Зимовскому о происшествии, тот, не медля ни одного дня, бросится искать золото.
А охотники сами сговорились попытать счастья. По песку определили они, что найдены золотинки где-то тут, в Юксинской тайге.
За чаем Матвей спросил:
– Ну, а у вас как дела? Опять поди птицы на всю зиму наготовили?
Зимовской хотел сказать что-то, но его перебила Василиса:
– Нам повезло нынче, Матвей Захарыч, золото мы в глухаре нашли. Приволок раз Степа целый куль дичи. Стали мы с мамой ее обихаживать, распороли одного глухаря, а в зобу у него желтый камешек. Бросилась я тут к Степе, он на дворе был: «Смотри, говорю, не золото ли?» Он посмотрел: «А ведь верно, кажись, золото». Намедни поехал он в город, прихватил с собой золотинку. Приезжает. «Вот, говорит, на, купил тебе на золото подарок».
Василиса соскочила с табуретки, принесла кашемировый цветастый платок.
Матвей не смог скрыть своего изумления.
– Смотри-ка, золото в глухаре!
Степану не понравилась болтовня жены. Он нахмурился, сердито, исподлобья посмотрел на Василису.
Матвей заметил это и перевел разговор на другое, а про себя подумал:
«И как это раньше мы не догадались?.. Давно бы надо покопаться в песках. Вон даже в глухарях золото попадается».
Разговор не клеился.
Василиса принесла со двора охапку соломы, расстелила ее на полу у стола, сверху набросила домотканую, из крученых лоскутьев, дерюжку.
Матвей долго не мог заснуть. Из второй половины избы до него доносился шепот: Степан бранил Василису за то, что она выболтала охотнику лишнее.
Забылся Матвей далеко за полночь, а когда очнулся, уже рассвело.
Василиса прошла во двор с подойником. Зимовской сидел у окна, молча сучил дратву. Старуха с мальчишкой все еще спали.
Матвей убрал за собой постель и стал собираться в дорогу. Зимовской был неразговорчив, однако пригласил его подождать, пока Василиса вскипятит самовар.
Матвей отказался, сославшись на то, что путь не ближний. Прощаясь с хозяином, попросил у него пяток серянок, извинился за беспокойство.
– Тебе, Степан Иваныч, поди часто охотники-то докучают? Был нынче кто-нибудь?
– Ты первый, – ответил хозяин.
«Значит, незнакомец не проходил здесь», – подумал Матвей.
3
На пасеку Матвей пришел в сумерки.
В доме только что зажгли лампу. В чистой прихожей было тепло, уютно. Топилась железная печка, и в квадратные дырочки г дверцы на пол падали полоски яркого света.
Домашние встретили Матвея удивленными взглядами.
Он поздоровался и не торопясь стал раздеваться. Отец, мать и жена следили за каждым его движением.
– Не то с Фишкой, сынок, что случилось? – спросила Агафья.
– Нет, мама, дядя здоров.
Матвей сел на лавку. Захар, Анна, Агафья окружили его и, не шевелясь, словно завороженные, выслушали весь рассказ.
– Езжай, езжай завтра в Волчьи Норы. Заяви старосте, – посоветовал Захар. – Негоже так душу христианскую без поминовения оставлять.
Агафья согласилась с мужем:
– Заяви, Матюша. Родня поди есть. Ищут, наверно, теперь, мучаются. – Она ласково взглянула на сына. – Да сами-то, Матюша, с оглядкой ходите. А то вот так же заплутаетесь, не приведи господь.
– Вот попомните меня: засудят Матюшу с дядей, – взволнованно заговорила Анна. – Скажут, что они убили. А на мой згад так: человека схоронить в тайге, крест поставить – и делов только.
– Чепуху мелешь! Правду всегда видно, – вспылил Захар.
На щеках его проступил румянец. Голубые глаза оживились, заблестели. Старик не любил, когда ему перечили.
– Ишь удумала что! Засудят… Ты не кличь беду-то, не кличь! – ворчал он.
– За правду не судят, Нюра. Правда – что масло: всегда наверху, – попыталась сгладить грубость старика Агафья.
Анна с досадой махнула рукой.
После ужина Захар зажег четыре свечи: три поставил в горнице перед божницей, четвертую воткнул в большой медный подсвечник. В одну руку он взял подсвечник, а другой стал махать, словно держал в ней кадило.
Захар не спеша ходил из прихожей в горницу, из горницы в прихожую и тянул густым голосом:
– Святый боже, святый крепкий, святый бессмертный, помилуй нас…
Скоро он так увлекся «панихидой», что стал размахивать и подсвечником.
– Свя-а-ты-ый бо-о-же, свя-а-ты-ый…
Во время «богослужения» Захара никто не считал нужным молиться. И теперь все занимались своим делом.
– Свя-а-тый бо-оже… – тянул Захар.
Матвей зевнул, встал из-за стола и прошел в горницу, где Анна взбивала перину на широкой двуспальной кровати.
– Хватит, Захарка, хватит, – остановила его Агафья. – Бог-то – он не глухой, с одного разу слышит. Дай-ка лучше Матюше с дороги выспаться.
– Ты не тронь меня, старуха, не тронь! Я за того молюсь, который в тайге погиб.
Все же вмешательство Агафьи возымело свое действие. Захар прошелся еще раз, перекрестился и, потушив свечи, вышел в прихожую, плотно закрыв за собою дверь.
Матвей, оставшись с Анной, подошел к ней, притянул к себе, обнял. Анна уткнулась лицом ему в грудь, всхлипнула.
– Ты о чем?
– Боязно, Матюша.
– Отчего боязно-то?
– И от этого вот, – она положила руку на большой живот, – и оттого, что в тайге не по-хорошему у вас.
Матвей усадил ее на постель.
– Не убивайся, Нюра, все будет по-хорошему. Насчет этого, – он кивнул головой на живот, – не ты первая, не ты последняя. А о тайге тоже зря печалишься. Лучше расскажи: как жила тут без меня?
Он погладил Анну по спине, обнял ее за плечи. Она привалилась к нему крепким, точно сбитым телом.
– Жила ничего, только с батей часто ругались.
– Чего вы с ним не поделили?
– Да ведь он, знаешь, какой? Раз я вымыла пол, а он несет на сапогах грязи пуд. Я говорю: «Вытер бы, батя, ноги». Как он поднялся, как разбушевался! «И ты, говорит, туда же, и тебе не угодил! Агафья с крыльца гонит, эта в избу не пущает. Может, мне еще час под дождем мокнуть, пока вы тут со всем управитесь?»
Матвей засмеялся.
– А дальше что было?
– Поехал он в Волчьи Норы, вернулся выпимши, веселый. Входит, вытаскивает из кармана матушке платок, а мне серьги: «Вот вам за то, что я пол топчу». А в другой раз схватились с ним еще пуще. Я говорю: «Надо бы, батя, на мельницу съездить. Муки в амбаре на три квашни». Как он закричит: «Не указывай! Сам знаю, как жить. А на мельницу не поеду. На меня другие намелют». Так и не поехал. Сами с мамой ездили. Потом еще корить нас начал за то, что мы дешево за помол заплатили, мельника будто обманули.
