Орел девятого легиона - Сатклифф Розмэри (серия книг TXT) 📗
Миновав форум и пробираясь между тесно скученными хижинами, Марк снова поразился тому, как мало сказалось здесь влияние Рима. Жители приспособили форум и базилику под рынок. Считанные единицы из числа мужчин отставили свои охотничьи копья и сделались римскими должностными лицами, мелькали даже римские туники. На каждом шагу попадались винные лавчонки, ремесленники мастерили разные вещицы, чтобы угодить гарнизону, торговцы продавали солдатам собак, шкуры, овощи, бойцовых петухов, а дети бежали за солдатами и клянчили динарии. И все равно чувствовалось, что в Иске Думнониев Рим всего лишь новый побег, привитый к старому стволу, и привой еще не принялся.
Марк достиг кучки строений – они принадлежали Крадоку, – свернул к жилой хижине, остановился перед входом и просвистел несколько тактов песенки, которая была сейчас в меде среди легионеров; он всегда таким образом возвещал о своем приходе. Кожаная занавеска, служившая дверью, немедленно отодвинулась, однако вместо охотника показалась молоденькая женщина, державшая у бедра важного загорелого младенца. Она была высокая, как большинство местных женщин, и держалась, как королева. Но главное, что заметил Марк, это выражение ее лица – недоверчивое, настороженное, она словно опустила на глаза завесу, чтобы Марк не прочел ее взгляда.
– Муж там, позади хижины, с упряжкой. Если командир обойдет дом, он его найдет, – сказала она и сразу же сделала шаг назад. Кожаная занавеска упала и разделила их.
Марк обошел хижину кругом. Услышав голос охотника и тихое лошадиное ржание, он двинулся в том направлении. Миновав поленницу и привязанного за ногу петуха, чьи яркие перья отливали металлическим блеском, выделяя его среди более тускло оперенных кур, Марк достиг хижины, выполнявшей назначение конюшни, и заглянул внутрь. Крадок обернулся и вежливо с ним поздоровался. Марк ответил на приветствие. Он к этому времени уже научился говорить по-кельтски, и довольно бойко, хотя и с ужасающим акцентом. Он всмотрелся в сумрак за спиной Крадока.
– Я и не знал, что у вас тут правят четверкой, – сказал он.
– Мы не гнушаемся перенять кое-что у Рима. А тебе не доводилось видеть мою упряжку раньше?
Марк покачал головой:
– Я даже не знал, что ты возница. Хотя, по правде говоря, я мог и догадаться. Бритты все возничие.
– Командир ошибается. – Крадок провел рукой сверху вниз по лоснящейся лошадиной шее. – Бритты все так или иначе умеют править лошадьми, но не все – возницы.
– Но ты, надо понимать, возничий?
– Меня считают одним из лучших в моем племени, – со сдержанным достоинством ответил Крадок.
Марк шагнул внутрь.
– Могу я посмотреть твоих лошадей? – спросил он, и хозяин молча отступил в сторону, пропуская его.
Лошади не были привязаны, они подошли к Марку и, как собаки, с любопытством обнюхали ему грудь и протянутые руки, – четверка безупречно подобранных, масть в масть, черных жеребцов для колесницы. Марк вспомнил свою арабскую упряжку, на которой иногда ездил в Риме. Здешние были помельче, не выше четырнадцати ладоней, как он прикинул на глаз, более мохнатые, пожалуй, не по росту коренастые, но в своем роде совершенные: кроткие, умные морды, нежные, как лепестки цветов, стоячие уши, трепещущие ноздри, выстланные изнутри ярко-красным, грудь и задние ноги – широкие и мощные. Марк поворачивался от одной к другой, по очереди лаская их, привычно проводя рукой вдоль их гибких тел от гордой шеи к ниспадающему хвосту.
Еще живя в Риме, Марк одно время готовился к тому, чтобы стать возничим, в том смысле этого слова, как его понимал Крадок. И сейчас Марка обуяло желание – не сделаться обладателем этой упряжки, нет, он был не из тех, кто способен сказать «мое», не имея на это права, – ему захотелось вывести их на волю и впрячь в колесницу, ощутить дрожание днища под ногами, почувствовать, как оживают в руках поводья, как подчиняются его воле эти прекрасные горячие существа и их воли сливаются в одно.
Ощущая нежные лошадиные губы у себя на плече, он повернулся к Крадоку:
– Ты разрешишь мне испытать их?
– Они не продаются.
– Если бы они и продавались, я все равно не смог бы их купить. Я попросил разрешения испытать их.
– Командир тоже возница?
Во время прошлогодних сатурналий Марка назначили состязаться на наемной упряжке со штабным командиром, лучшим возничим в легионе, и Марк состязание выиграл.
– Я считаюсь лучшим в моем легионе, – ответил он.
Крадока, видимо, не удовлетворил ответ.
– Сомневаюсь, чтобы ты управился с моими черными сокровищами.
– Не хочешь ли побиться об заклад? – спросил Марк. Глаза его загорелись холодным блеском, губы тронула улыбка.
– Побиться об заклад?
– Да, что я управлюсь с твоими лошадьми. И так, чтобы ты остался доволен. Где – выбирай сам.
Марк отстегнул застежку, которой был заколот на плече грубый плащ, и протянул ее на ладони – красноватый сердолик слабо блеснул в полутьме.
– Застежка против… против одного из твоих охотничьих копий. Если тебя это не устраивает, назови свою ставку.
Крадок не взглянул на застежку, он смотрел на Марка так, словно юный римлянин был конем, чей норов бритт сейчас пытался оценить. Под этим хладнокровным испытующим взглядом Марк покраснел. Охотник заметил краску гнева, заметил, как римлянин с вызовом вздернул подбородок. Он скривил губы в еле заметной усмешке и, видимо удовлетворенный осмотром, наконец сказал:
– Я согласен.
– Когда мы устроим испытание? – спросил Марк, возвращая застежку на место.
– Завтра я гоню табун лошадей в Дурин. Но через восемь дней вернусь, вот тогда и устроим. А сейчас нам пора отправляться.
– Хорошо, – ответил Марк и, хлопнув на прощание по блестящей конской шее, последовал за Крадоком вон из конюшни. Они свистом подозвали ожидавших собак, взяли прислоненные к стене главного дома копья и скоро исчезли в чаще.
Крадок отсутствовал дольше, чем собирался, и когда наконец наступил день испытания, урожай (весьма, надо сказать, скудный – в Иске Думнониев этой зимой многих подстерегал голод) уже собрали. Подходя к назначенному месту встречи – широкой ровной поляне в излучине реки, – Марк прикидывал, каким образом раздобыть зерна про запас. Крадок уже ждал его и вскинул руку в знак приветствия. Вспрыгнув на колесницу, он повернул коней и с грохотом помчал навстречу Марку, приминая папоротник. Солнце отбрызгивало от бронзовых бляшек на груди и лбах лошадей, их длинные гривы и волосы возничего развевались на ветру. Марк стоял как вкопанный, хотя в животе у него все сжалось в комок. В последний миг возничий резко осадил лошадей, чуть не наехав на Марка, тут же выскочил из колесницы и, пробежав по дышлу, остановился, балансируя на нем.
– Ловкий фокус, – сказал Марк, с улыбкой подняв к нему лицо. – Я слыхал о нем, но ни разу не видал.
Крадок засмеялся и, попятившись, занял свое место в колеснице; в тот момент, когда он разворачивался, Марк впрыгнул внутрь и встал рядом. Поводья и много раз сложенный кнут тут же перешли к нему, а Крадок отодвинулся и встал сзади на место копьеносца, держась рукой за плетеный борт.
– Для начала держи вон на тот ясень.
– Всему свое время, – отозвался Марк, – пока я не готов.
Лошади были запряжены на римский лад: две средние привязаны к дышлу, две наружные – постромками к осям. Тут все было в порядке, зато с колесницей обстояло по-иному. До сих пор Марку приходилось управлять только римской беговой колесницей – что-то вроде раковины, рассчитанной на одного. Здешняя повозка, более громоздкая, хотя и довольно поворотливая, была открыта спереди, отчего казалось, будто стоишь прямо на лошадях, – ощущение непривычное. Чтобы управиться с колесницей и лошадьми, следовало сперва приспособиться к ним. Высоко держа тщательно разобранные поводья, как принято в Колизее, широко расставив ноги на перекрещенных планках днища, Марк тронул с места нервно перебирающих ногами коней – вначале тихонько, приноравливаясь к ним, потом пустил их быстрее, перейдя с рыси на легкий галоп и направляя в то же время к высохшему ясеню, белевшему вдали. Не доезжая дерева, он, по совету Крадока, завернул их и послал вдоль изогнутой линии дротиков, заранее воткнутых охотником так же, как Марк, бывало, проводил белых арабских скакунов между тренировочными столбиками на Марсовом поле; затем он перешел на галоп, ни разу не опозорив себя, – ни одна втулка колеса не задела земли. Он подверг лошадей всем испытаниям, заставив делать все, что только подсказывал ему хозяин упряжки, и наконец настал момент пустить их во весь опор. Они поскакали вдоль опушки, огибая ее по кривой в милю длиной.
