Приключения в Красном море. Книга 1 (Тайны красного моря. Морские приключения) - Монфрейд Анри де (читать полные книги онлайн бесплатно txt) 📗
Солнечные лучи падают теперь отвесно на безмолвные руины. Я думаю о том, чем была жизнь для несчастных, втиснутых в эти раскаленные от жары стены. Я разглядываю камеры с обвалившимися потолками, их стены испещрены наивными или непристойными надписями, датами и рисунками. Они свидетельствуют о тоске, которую испытывали в заточении эти существа, лишенные солнца, ибо его лучи не проникали в эти могилы.
Я спешу покинуть развалины тюрьмы, обломки ее стен и малые арки, наполовину разрушенные, издали напоминают побелевшие остовы, которые оставляют гиены в песках пустыни.
Как я и предполагал, Измаил сообщил, что его судно не может отплыть сегодня вечером, так как надо законопатить щели в его корпусе, пользуясь отливом. По договоренности с Шеве я выйду в море один с наступлением ночи, однако он якобы ничего не знает об этом.
Я решил плыть в Кор-Омейру («кор» означает «закрытая бухта»), куда направляется большая часть фелюг с оружием. Шейх Исса, когда я встретился с ним в заливе Анфила, подсказал мне эту стоянку, лучшую во всех отношениях. Но я ни с кем там незнаком, а местные жители пользуются не самой лестной репутацией: они двоюродные братья зараников.
Благодаря юго-восточному ветру мы резво мчимся по волнам всю ночь.
Горный массив, расположенный по соседству с Кор-Омейрой, виден уже издалека, несмотря на ночную тьму. Я поворачиваю к суше, чтобы на восходе солнца находиться вблизи берега. Для небольшого парусника это наилучший способ остаться незамеченным с кораблей, плывущих в открытом море, поскольку, сливаясь с берегом, он не привлечет к себе внимания, если только не окажется в поле зрения подзорной трубы.
На рассвете я различаю пляж, похожий на желтую ленту, протянувшуюся, насколько хватает взгляда, между морем и густыми зарослями, которые поднимаются к горам, возвышающимся на заднем плане. Я могу плыть на расстоянии менее десяти метров от берега — такая большая там глубина, а кроме того, до Кор-Омейры нет ни одного рифа, впрочем, вода настолько прозрачна, что опасность нам не угрожает, если только мы будем предельно внимательны.
Береговой ветер позволяет нам плыть с приличной скоростью, и у меня складывается такое впечатление, будто мы спускаемся вниз по реке — настолько легко идти при умеренном бризе.
Вдоль кромки моря семенят шакалы с обвислыми густыми хвостами, опустив свои мордочки до самой земли. Они высматривают крабов, и это говорит о том, как пусто у них в животе. Проплывая мимо, мы застаем их врасплох, однако они не пугаются и разглядывают нас, навострив уши, а потом опять принимаются за свою, не сулящую большой добычи охоту, двигаясь рысью бездомных собак.
Дальше на берегу я замечаю скопление людей, которое вызывает удивление, потому что нигде здесь, на этом пустынном берегу, не видно ни одной лодки — ни вытащенной из воды, ни стоящей на якоре. На всякий случай я слегка отдаляюсь от суши, чтобы, когда мы будем проплывать мимо, быть недосягаемыми для ружей.
Но, посмотрев в бинокль, я убеждаюсь в том, что это рыбаки; мои люди это подтверждают и рассказывают о кочевых племенах, живущих на побережье и занимающихся сушкой рыбы.
Я приближаюсь к ним без страха.
Полуголые люди бегут вдоль моря, забрасывая накидную сеть.
Как и все арабы в этих местах, они очень красивые, превосходно сложенные, с длинными развевающимися на ветру волосами. Лучи поднимающегося солнца отбрасывают на их мокрую кожу блики цвета полированной меди.
Чуть поодаль от пляжа в приземистых хижинах расположились женщины с обнаженной загорелой грудью, они растирают просо или раскладывают на песке рыбу, выловленную накануне.
Молодые девушки гуськом возвращаются от источника, неся на головах красные глиняные кувшины. Они останавливаются, чтобы посмотреть на нас, и я вижу, как сверкают массивные серебряные браслеты, обхватывающие их красивые руки, грациозно поддерживающие амфору.
Белые козы, ночевавшие в зарослях терновника, с блеянием покидают их и устремляются к соседней чаще, погоняемые девочками едва ли выше ростом, чем эти животные. Внушительные спины верблюдов показываются из чащи, и их длинные шеи то выпрямляются, то склоняются к земле.
Голые мальчишки с криками и задорным смехом бегут вдоль берега, поднимая ногами фонтанчики брызг.
Уже высоко стоящее солнце освещает раскинувшиеся, насколько хватает взгляда, пепельные заросли: от раскаленной земли поднимается горячий воздух, в котором подрагивают горы, замыкающие вдали линию горизонта.
Теперь, когда с открытого моря подул муссон, вода стала темно-синего цвета. Пора удаляться от суши. Сегодня суббота, и я надеюсь, что из уважения к уик-энду английские офицеры останутся в Адене и что ни один таможенный катер не нарушит красоту этого дня. Да и картины первобытной жизни, где человек является прекрасным вольным животным, только что мной увиденные, заставляют забыть о том, в какую эпоху я живу — эпоху, которая не может обойтись без жандармов, таможенников, тюремщиков, военных, губернаторов и других атрибутов цивилизации.
Кроме того, зона рифов, соседствующая с Кор-Омейрой, должно быть, находится уже близко, так что и с этой точки зрения лучше выйти в открытое море.
Побережье превратилось в узенькую черточку, подчеркивающую изломанную гряду йеменских гор.
Со стороны Перима над морем поднимается дымок. Очевидно, это плывущий в Аден пароход. Сначала появляются его мачты, а затем желтая труба. Черт возьми! Неужели это английский патрульный катер?! Белый корпус и желтая труба… Сомнений быть не может.
Вероятно, с катера заметили меня уже давно, я нахожусь слишком далеко от суши, чтобы попытаться спрятать груз на берегу. Шлюпка настигнет мое судно еще до того, как я успею спустить на воду свою лодку.
Я плыву прежним курсом, чтобы не возбуждать подозрений.
Катер теперь у нас на траверзе. Это в самом деле патрульное судно: на гафеле его бизань-мачты развевается военный флаг.
Кажется, моя фелюга его не интересует, и он следует своей дорогой. Страх отпускает меня, и я радуюсь тому, что решил не менять курса.
Команда хранит молчание, все взоры прикованы к проплывающему судну, в котором таится угрожающая нам опасность.
И тут катер медленно поворачивает и плывет прямо на нас. Я вижу, как его форштевень вспенивает воду… Такое не забывается, из-за таких ощущений седеют волосы…
Единственная наша надежда на спасение — это хладнокровие, благодаря которому нам, возможно, удастся избежать осмотра фелюги со всеми вытекающими отсюда последствиями…
Я успокаиваю матросов, они пристально глядят на меня, и по их взглядам я понимаю, что лицо у меня белое как мел. Но я снова беру себя в руки.
Я велю поднять английский флаг (при мне всегда небольшой набор подобных аксессуаров), такие флаги развеваются на мачтах всех фелюг, следующих из порта Адена. Юнга наклоняется к своему камню, с помощью которого он измельчает дурра; кто-то притворяется, что спит; остальные матросы, усевшись вокруг меня, заняты невиннейшей штопкой. Я надеваю на голову белый тюрбан, чтобы казаться еще более смуглым.
Все на борту нашего судна дышит спокойствием.
Патрульный катер останавливает машины и продолжает плыть по инерции. Это дурной знак. Он делает поворот и медленно проплывает на траверзе не более чем в пятидесяти метрах от нас. Я жду. На мостике появляется огромный рупор, и английская речь льется из него с той впечатляющей гулкостью, которая так забавляет друзей, когда кто-нибудь начинает говорить в колпак от лампы.
Я улавливаю одно слово «papers» [37] и, увидев нацеленную на нас подзорную трубу, сразу же понимаю, о чем идет речь.
Я бросаюсь в своему сундуку и достаю из него тот самый пресловутый патент, который вручил мне славный губернатор, оказав дружескую услугу. В этом документе наше спасение. Я с торжествующим видом разворачиваю его, предъявляя подзорной трубе.
«Изучив» документ, труба, а вместе с ней и рупор втягиваются куда-то внутрь рубки, точно рожки улитки.
