Дневник Жеребцовой Полины - Жеребцова Полина Викторовна (список книг TXT) 📗
Надеюсь, все обойдется, и она придет назад.
П.
28 марта 2000
Мама пришла.
Когда мне было очень плохо с сердцем, заходил Алик.
Дверь у нас сломана, и мы ее не запираем.
Он дотронулся до моей руки и сказал, что хочет прожить со мной всю свою жизнь.
Что я должна только сказать ему: «Да».
Алик хороший друг. Мне жаль, что так все получается.
Но я не люблю его.
Пусть он меня простит.
Будур.
29 марта 2000
Мне снилась соседка Тамара. Она пропала в начале зимы 2000 г. Собралась стать беженкой. Решила проведать свою дочь и новорожденную внучку в городе Ставрополе.
Обещала вернуться. И пропала бесследно. Сейчас родственники ищут и не могут нигде ее найти. Сон такой: Утро. Тамара стучит в наше открытое окно. Говорит:
— Не ищите меня! Мне от этого плохо. Я умерла.
— Хорошо, — отвечаю я.
Соседка эта однажды сильно обидела меня. Громко посмеялась, когда меня ранило осколками в ноги, и я кричала от боли.
Поэтому я не очень огорчилась во сне. Однако Тамара стала показывать мне картины, а я смотрела их, словно по телевизору.
Вот она идет по улице. Солнце. На одной стороне улицы появились собаки. А по другой стороне бежит одинокий волк. Собаки залаяли. Тамара бросила в них камень. Тогда на нее бросился волк.
Получилась неразбериха. Собаки и волк затащили Тамару в подвал.
Там деревянный пол, а под досками много воды. Вода грязная, мутная.
Мою соседку бросили в эту воду, и она стала задыхаться и тонуть.
Забыв, что нахожусь во сне, я побежала искать хоть что-то, чтобы помочь ей выбраться.
Притащила палку с крючком. Попыталась вытащить ее. Но в моем сне палка обломилась. И некто невидимый сказал:
— Помочь невозможно! Глубина более двадцати метров.
Я долго всматривалась в зеленоватую, мутную воду. И видела, как там булькают пузыри.
Проснулась в холодном поту.
А это второй сон:
Мне приснился Аладдин. Он был с длинными волосами и серьгой в одном ухе.
Во сне он вытащил из кармана бинт, улыбнулся и связал мне руки за спиной. Потом завязал рот, так что я не могла вымолвить ни слова.
И сказал:
— Все! Теперь ты моя пленница!
Продолжаю
Мама сбесилась. Пожелала мне смерти.
У нее совсем сдали нервы. Какой ужас!
Алик пришел. Твердит, что по-чеченским законом мы сочтемся законным браком, так как я уже в «семейном возрасте» — 15 лет!
Многие мои одноклассницы 13 и 14 лет еще до войны вышли замуж. Одна из них, Мила, уже ждала осенью ребенка! Я видела ее с огромным животом и тяжелыми сумками в районе рынка, а муж старше ее лет на двадцать, покуривая сигарету, вальяжно шел впереди.
Но я знаю, что счастливой не буду. Не смогу.
Потому что я в какой-то степени умерла. Алик хороший. Но это — не моя судьба.
Конечно, можно согласиться, чтобы уйти от мамы — «Злючки-Колючки».
Но, чужая любовь, если ей нет ответа, быстро надоест и оставит, лишь силу безысходности. А он не из тех людей, кто долгое время может оставаться просто другом.
Патошка.
2 апреля 2000
Все дни я болела. Приходил Алик. Помогал по хозяйству.
Алик поправил нашу входную дверь, чтобы она закрывалась.
Часть полов в углу коридора упала в подвал.
Дверные рамы лопнули. Раньше, когда мы выходили из дома, нам выбивали замок. Это было несколько раз! А ключи от двери в квартиру мы потеряли.
Теперь мы открываем свою дверь вилкой, точнее, ее ручкой или узким ножиком.
Едим траву и дергаем чеснок в брошенных садах. Денег совсем нет.
Будур.
13 апреля 2000
У меня болит горло — ангина. Я не могу кушать.
Вчера мы принесли себе кошку. Мама зовет ее Алиса, а я Лохнес. Дикий, совершенно не прирученный зверь.
Дядя Валера из среднего подъезда ходил в заброшенные сады, не побоявшись мин и растяжек. Всем женщинам двора принес цветы. И мне. Мой букет — нарциссы и гиацинты.
Сказал: «Для юной леди!» — и ушел.
Ходим с мамой за гуманитарной кашей. Это очень далеко, район «Катаямы». Каша — наша единственная еда. Иногда удается схитрить, взять чуть больше. Тогда мы делимся с дядей Валерой и сами едим не один, а два раза в день. Все старики из домов рядом, просят:
- Мне принеси поесть, я голоден!
- И мне!
Очереди при раздаче огромные. Возле окошка, где дают еду, — давка. Многим людям становится плохо. Те граждане, что питались нормально в беженцах, физически сильнее. Они более наглые и лезут без очереди.
Алик не разговаривает. Кивнет нам издалека, и все. Мы не ссорились.
— Опустился до веселой компании, где все можно. Выпивает! — сообщили все знающие соседки из дома напротив.
Эти дни я много думаю о себе. Какая я? Вспоминаю Аладдина.
Я всегда буду вспоминать его. Даже в старости, если она наступит.
Однажды грянул взрыв под нашим окном, огонь и ветер ворвались в комнату, Аладдин, прикрыв меня собой, пошутил: «Я думал: нас уже отправили в Рай!»
А потом нас разлучила война.
Мне, самой еще подростку, хотелось иметь семью, детей. Война режет по живому, без анестезии, из моей жизни ушли друзья по школе, соседи и те, с кем я дружила.
Я стала «здесь» чужая, но и «там» — не своя. Одни меня не любят — мать русская. Другие сторонятся — у отца родня чеченцы.
Брат мой названый, друг мой Аладдин, я люблю тебя!
