Остров Буян - Злобин Степан Павлович (читать книги без регистрации полные .txt) 📗
К рождеству Истома пристроился исполу торговать в лавку к старому посадскому горшене. Глиняная посуда была у псковитян в ходу, но еще ходчее шел на торгу небывалый Иванкин товар – глиняные хари. Народ собрался толпой перед лавкой поглазеть на страшные и смешные рожи кощеев, коз, медведей и цыган, раскрашенные яркими красками.
Иванка сам продавал свои хари; примеряя себе то одну, то другую маску, он блеял козой, рычал медведем, хрюкал свиньей, выкрикивал неслыханными голосами, пищал, визжал, лаял, расхваливая свой веселый товар.
– Подходи, посадский люд, честные крестьяне, приказные и бояре! Подходи, каждому дам по харе!.. – кричал Иванка.
– Ты б бояр-то оставил, – одергивал Истома вполголоса, но Иванка не слушал его.
– Кощей бессмертный, богословскому дьякону дед – вчерась исполнилось триста лет!.. – рекомендовал он зрителям харю кощея.
– Серый волк – площадной подьячий, бродит без дороги, а кормят его ноги…
– Попадья Хавроша, собой хороша: рожей пестра – свинье сестра! – выкликал Иванка. Народ гоготал на Иванкины прибаутки, приценялся к харям. Иванка брал по полалтына за харю. Посадские покупали. Старые люди останавливались, прислушивались и, отплевываясь, отходили прочь…
Хозяин лавки серчал, что Иванка собрал толпу. Он уверял, что другие горшечники к празднику важно торгуют, а у него ротозеи заслонили толпой лавку и честному человеку нельзя подойти за товаром.
– Я с тобой на горшечный торг порядился, а ты скомороший позор чинишь! В съезжую избу еще попадешь с вами! – ворчал он. – Утресь чтоб не было в лавке харь! Торгуй честным товаром…
– Птица совка, алтынная головка, к людям охальник – кабацкий целовальник! – не слушая ворчанья, кричал Иванка, выставляя харю пучеглазой совы, сделанной под всем известного завеличенского кабатчика, прозванного Совкой.
– Иванка, здоров! – расталкивая толпу, закричал высокий толстомордый парень. – Глотку твою от Рыбницкой башни слыхать.
Иванка поперхнулся собственным криком от радости и удивления, – это был Кузя, позабытый друг, давний приятель.
Они обнялись, словно два брата.
– Гляжу, дурацкие хари несут по торгам. Слушаю – озорник орет. Ну, мыслю, то мой Иванка – кому еще! – пояснил Кузя толстый.
И они оба смеялись, схватившись за руки и в новых, возмужалых чертах друг друга стараясь прочесть воспоминания о раннем детстве…
– Соловей, чего приумолк, все, что ли, хари? – спросил покрытый синяками, оборванный ярыжка Иванку.
– Тебе пошто? У тебя и своя страшна! – засмеялся Иванка, и все кругом захохотали.
Чтобы не пропустить конец торга и не торговать назавтра, Иванка усадил Кузю в сторону, а сам закричал опять, выставляя свой потешный товар перед толпой.
– Зверь-бычок – посадский мужичок, собой невидный, всем безобидный, сымай три шкуры, молчит, как дура! – кричал Иванка, выставив харю бычка.
Потом он взялся за ощеренного черта, в котором толпа узнала торгового гостя Федора Емельянова.
– Гость богатый, сам черт рогатый, зубы в два ряда, сердцем скареда! – задорно выкликал Иванка и чуть потише добавил: – Сатана породой, а друг с воеводой!
7
– Эх, Иван, беды наживешь! – тихонько сказал осторожный Кузя, когда Иванка все продал и уходил с торга.
– Пошто беды? – удивился Иванка.
– Посильней тебя люди гинут, – со вздохом сказал Кузя. – Дядю Гаврю, чай, помнишь?
– Как мне не помнить!
– А слышал, чего с ним стряслось?
И когда с торга они пошли к Кузе в Запсковье, он рассказал Иванке о том, как назад тому месяца три хлебник Гаврила поймал на обвесе емельяновского приказчика при покупке соли. Хлебник тут же при всем народе поколотил мошенника палкой, притом посулив, что напишет челобитье в Москву и подымет на Емельянова всех посадских.
Большая очередь стояла у соляного подвала, теперь единственного во Пскове, и все кричали Гавриле: «Подбавь! Подбавь палки!», потому что обвесы на соли замучили всех и все радовались отомщению.
Посадская беднота несколько дней передавала из уст в уста этот случай. На Гаврилу Демидова стали смотреть как на героя, а между тем на него надвигалась гроза.
Федор Емельянов, узнав, что хлебник собирает подписи к челобитью против него, пришел в ярость. «Не спущу худому купчишке! Вконец разорю!» – решил он.
И тут, на счастье, Кузя встретил старого дружка Захарку – Пана Трыка, приехавшего в Порхов. Оказалось, что после смерти мужа подьячиха отдала осиротевшего Захарку в ученье к Шемшакову, и, помогая ему приводить в порядок бумаги, Захарка всегда знал про все дела своего хозяина и учителя. Вместе с Шемшаковым по делам Емельянова приехал он и в Порхов.
Встретясь с Кузей, Захарка расхвастался, что стал уже почти настоящим подьячим, что понимает во всех делах и знает тайные замыслы самого Емельянова.
Попав к Кузе на пирог и хлебнув чарку браги, Захарка болтнул и больше: он рассказал, что Емельянов через Шемшакова скупает ссудные записи хлебника Гаврилы Демидова, чтобы поставить его на правеж [86] за долги. Услышав об этом от Кузи, Прохор тотчас послал со знакомцем письмо Гавриле. Гаврила кинулся к купцам, которым был должен деньги, прося их не отдавать его долговых расписок Федору.
Но те растерялись.
– Не можем стоять против Федора, – говорили посадские, – самих разорит. Не смеем.
Тогда Гаврила наскоро продал лавку и выкупил сам ссудные записи.
Но Емельянов не успокоился: он послал Шемшакова в Новгород, чтобы захватить там и новгородские долги Гаврилы.
Хлебник узнал об этом в свое время; он привез к себе во Псков Кузю, оставил весь торг на него в последней своей лавке, а сам помчался в Новгород спасаться от разорения и правежа.
Кузя теперь был единственным помощником Гаврилы.
– Тетка с робятами в Порхове живут у моих батьки с маткой и никакого худа не чают: жалеет их дядя Гавря, – рассказывал Кузя.
– Что ж теперь будет? – спросил Иванка.
– А кто его знает! Гость Емельянов силен, не нам с ним тягаться. И Шемшаков, подручный его, такой грамотей, что черное белым напишет, любого судью обманет.
– Эх, Кузька, есть у меня знакомец – таков грамотей искусный! Вот бы дяде Гавриле его совета спрошать! Стречал я его на Великой, рыбу ловили… Площадной подьячий он, что ли… Сходить по торгам…
86
Правеж – способ принуждения к оплате денежного долга. «Правежного» привязывали к столбу на площади и били палками (батогами).