Страстная неделя - Арагон Луи (книга бесплатный формат TXT) 📗
которым необходим сон, а она неспособна, буквально неспособна хоть на минуту забыться сном в карете. Поэтому она отпустила князя Ваграмского, навязав ему свою шкатулку с драгоценностями. Кроме того, целая карета с багажом отправилась к воротам дворца, чтобы занять своё место в королевском поезде, но, когда она осталась одна, без него, когда представила себе весь ход событий, будущее… тут она поняла, что не имеет права так поступить-оставить его одного, оставить их одних, особенно в подобных обстоятельствах… Вот поэтому-то она и поехала за князем, чтобы соединиться с ним, где бы он ни был: надо надеяться, что он пока ещё не добрался до Бамберга. Все это она решила ночью, решила вдруг, дождалась рассвета, а на рассвете ещё сильнее укрепилась в своём намерении. Но почему именно Лилль? Что за мерзкий город! Не мог же король очутиться там за один переезд! Где ночевал нынешней ночью двор?
Макдональда все это развеселило, однако он тут же поборол приступ неуместной весёлости. Двор! Пара герцогов. принц да тройка лакеев… ибо весь остальной королевский кортеж, надо полагать, застрял в дороге из-за отсутствия перекладных… и это вы называете двором?
— Затрудняюсь ответить на ват вопрос, сударыня, это зависит от многих причин: и от состояния дорог и от почтовых лошадей. Сначала король намеревался остановиться на ночлег в Амьене, но, возможно, по пути переменил решение. Мы не особенно-то уверены, должен вам сказать, в нашем префекте департамента Соммы, в господине Ламете… На вашем месте, сударыня, я спешно и любым путём отправился бы прямо в Лилль. Вы вернее всего обнаружите Александра именно в Лилле.
У госпожи Висконти была просьба к Жак-Этьену. Он, конечно, не откажет… В чем же дело? А дело в том, что в карете она оставила свою горничную и теперь просит, чтобы горничной разрешили пройти сюда. Хорошо, а где карета? Макдональд приоткрыл двери. И тотчас в коридоре послышался топот-это приезжие бросились к маршалу, ибо каждый желал поговорить с ним лично. Пришлось выйти, успокоить, образумить людей, оставив госпожу Висконти одну.
Но первым делом в успокоении нуждался он сам. Исчезновение штаба выводило его из себя, бесило. Ну хорошо. Мезон ему сообщил, что он догонит свои войска в Сен-Дени, поскольку герцог Беррийский заявил ему, что их повёрнут именно в этом направлении. Но чго с другими, с теми, кого герцог Беррийский не успел повидать^ Мезона назначили главнокомандующим, а потом все начали командовать, выносить решения, передвигать войска, садиться в кареты и уезжать кому куда заблагорассудится! Мелэнская армия, бесспорно, должна отступить, прикрыть передвижение королевского поезда, но только тогда, когда ей это прикажут, черт побери! А когда ей это прикажут? Жак-Этьен отправился сначала в Вильжюив на поиски своего штаба, он сам туда его направил. И что же? В Вильжюиве в одиннадцать часов вечера не оказалось никого. Ну, никого-это уж слишком сильно сказано, там были генералы Аксо и Рюти, одни, в каком-то огромном доме, а рядом на лугу стояли три пушки, и тут же был расквартирован взвод сапёров, успевших напиться в соседнем кабачке до положения риз. Рюти он взял с собой в Сен-Дени, но и в Сен-Дени, как и в Вильжюиве, штаба не обнаружил. Там ждал его один только Гюло, прибывший с маршальскими пожитками и находившийся в таком же растерянном состоянии духа, что и Макдональд. Однако ж передавали, что где-то поблизости, в одном из реквизированных особняков, расположилась канцелярия чьего-то штаба, возглавляемая каким-то капитаном. Услышав об этом, Макдональд и направил своего адъютанта на разведку.
Адъютант возвратился как раз в тот момент, когда маршала разрывали на части беглецы, толпившиеся у входа в харчевню.
Особенно наседал тенор Опера-Комик, считавший, что он имеет право и все основания бояться возвращения императора, а также с полдюжины дам и старичков, одетых по моде, существовавшей в 1810 году в Хартуэлле или даже пятью годами раньше в Митаве: целые семьи сидели у подъезда прямо на своих узлах, хныкали ребятишки, какие-то молокососы вели речи о Людоеде, и слышно было, как в ответ им огрызаются офицеры на половинном содержании.
— Ну, что же вам сказал этот капитан? — спросил Жак-Этьен вошедшего адъютанта.
Адъютант не пожелал отвечать на такой вопрос в присутствии посторонних. Они прошли в кабинет.
— Творится чистое безумие, господин маршал, — начал он, — все эти генералы, полковники-фюйть!.. исчезли… как ветром их сдуло! Но успели все же… — он запнулся, заметив у камина незнакомую даму.
— Можете смело говорить в присутствии госпожи Висконти, — начал было Макдональд и вдруг увидел, что его гостья бессильно запрокинулась в кресле и длинные её перчатки, упав в огонь, уже стали тлеть. — Боже мой. что с вами, Джузеппа? — Он назвал её по имени, как в былые времена.
Джузеппа не слышала, она была без сознания. Маршал и адъютант бросились к ней, стали похлопывать её по ладонямона застонала, открыла глаза, обвела комнату невидящим взглядом.
— Скорее лекаря! — скомандовал маршал, и адъютант опрометью кинулся выполнять приказание.
Было все-таки нелепо и совсем некстати, что в такую минуту в его импровизированном штабе могут увидеть женщину, потерявшую сознание. Он старался не думать, что дело может принять серьёзный оборот-не то чтобы он питал к госпоже Висконти или к Александру Бертье такие уж горячие чувства… но все-таки, все-таки, и, хотя люди, осведомлённые об их романе со всеми его перипетиями, насмешливо улыбаются, все-таки перед ним живое свидетельство многолетней верности, столь редкой во времена Империи… пусть у Джузеппы были мимолётные увлечения…
пусть Александр женился на другой… по приказу императора. Не без душевного умиления вспомнил Макдональд расстроенное лицо Бертье, когда через две недели после кончины мужа Джузеппы, бывшего посла Цизальпинской республики, он скрепя сердце повиновался Наполеону и женился на Баварской принцессе… а любовь-ведь известно, что нынешние люди ни во что не ставят любовь, возможно потому, что утратили способность любить, — вечно в погоне за деньгами, вечно в делах… Зато они, солдаты Жеммапа, они умели во все вносить величие… А пока что у него на руках дама в обмороке и войска никак не подойдут! Оставаться и ждать их здесь? А где граф Артуа, где герцог Беррийский и Мармон… где-то они сейчас? Где сейчас король? Доктор прибыл с поразительной быстротой: должно быть, находился в том доме, где одна из фрейлин герцогини Орлеанской, направлявшейся в Лилль к своему брату, герцогу Орлеанскому, почувствовала вчера с наступлением вечера родовые схватки и была покинута на произвол судьбы. Доктор успокоил маршала Макдональда: у госпожи Висконти небольшой сердечный припадок, ничего серьёзного нет, во всяком случае, сейчас ничего серьёзного нет, и велел перенести больную в комнату на втором этаже.
— Пусть пойдут и разыщут её горничную. — приказал Макдональд, — она сидит в карете здесь, во дворе. — И, повернувшись к адъютанту, добавил:-О чем вы начали рассказывать? Нас прервали…
Адъютант зарделся. Госпожа Висконти показалась ему настоящей красавицей. Юноша обожал слегка перезрелых дам, глаза, обведённые глубокой синевой, кроме того, он слышал о великой любви маршала Бертье к итальянке, привезённой им в Париж, да и вообще он был по духу романтик. Этот обморок… эта прекрасная полная шея…
— Я рассказывал^ Ах да, все генералы и полковники проследовали через город, вы только вообразите себе. господин маршал.
И все расписались в том, что проследовали, я сам видел их подписи, мне капитан показывал…
— Расписались в том. что проследовали? Что это вы за чушь порете? Не знаю, может быть, вид упавшей без чувств дамы всегда приводит вас в такое состояние, но, так или иначе, вы, на мой взгляд, крайне взбудоражены!
Адъютант подёргал себя за ус: вовсе не госпожа Висконти привела его в такое состояние, а благородный гнев. Весь Генеральный штаб вечером девятнадцатого числа, прежде чем исчезнуть в неизвестном направлении, в полном составе появился в канцелярии и потребовал своё жалованье и. что уже совсем невероятно, «деньги, полагающиеся штабным при начале кампании», да, да, именно так. Где они теперь? Должно быть, на дорогах, в каретах, удирают к границе или к морю, предварительно обеспечив себя тем, что принято называть «нервом» войны!
