Трубка снайпера - Зарубин Сергей Михайлович (версия книг .txt) 📗

Одна гильза… В блиндаже Номоконов узнал, что накануне вечером пуля немецкого снайпера сразила в его квадрате командира отделения артразведки. Всю ночь пролежал под машиной опасный враг, много курил, ёжился от мороза, но терпения не хватило. Ушёл на рассвете, возможно, за несколько минут до появления новой цели. Посоветовавшись с командиром взвода, Номоконов решил подкараулить немецкого снайпера возле его тайной лёжки.

Нужен был помощник — парами действовали многие снайперы взвода. На позиции забывался Номоконов, произносил слова на эвенкийском и бурятском языках, а Михаил Поплутин, которому очень хотелось действовать в паре с таёжным зверобоем, их не понимал, переспрашивал и, оборачиваясь, отвлекался от наблюдения. Выбор пал на Тагона Санжиева. Номоконов объяснил обстановку.

— Пойдёшь?

— Ещё спрашиваешь, аба, — сверкнул глазами Санжиев. — Живьём схватим!

Всю ночь пролежали солдаты возле молчаливой железной громады, чутко прислушивались, дыханием отогревали коченевшие пальцы. Наверное, не хотелось гитлеровцу лежать морозной ночью под железным брюхом машины, и он пришёл на рассвете. Уловив скрип шагов, Санжиев движением руки остановил напарника и пополз навстречу врагу. Услышал Семён сдавленный возглас товарища, а когда поспешил на помощь, все было кончено. Санжиев вытирал кинжал о маскхалат немца.

— Вёрткий оказался, — тяжело дышал Тагон. — Вот сюда меня пнул, в живот. Кончил тогда…

Винтовка с оптическим прицелом и большой кусок шоколада, несколько обойм патронов и фляжка с вином, остро отточенная финка и бутерброды… Солдаты подхватили труп и поволокли к танку.

— Праздник у них, — заметил Санжиев. — Лейтенант говорил. Рождество к немцам пришло, молиться будут, радоваться. На моей делянке маленькие ёлки пропадали, перед ихним блиндажом.

— Праздник божеский, — рассматривал Номоконов трофеи. — Слышал. Однако, тем, кто верует, никак нельзя с ножом ходить сегодня.

Санжиев усмехнулся.

Солдаты забросали снегом труп, залезли в нутро машины, развороченное прямым попаданием тяжёлого снаряда, и затаились. До снежного завала, опоясавшего вражеский опорный пункт, было метров пятьсот, немцы не показывались в ельнике, и стрелкам стало скучно. Как ставший в паре, Номоконов разрешил Санжиеву немного отдохнуть.

Где-то неподалёку стучал дятел. Трепетные лучи солнца, пробивавшиеся через опаловую дымку морозного тумана, осветили золотистые стволы сосен. На броне мириадами разноцветных точек заискрился иней. Полюбовался Номоконов тихим зимним утром, осмотрелся и вдруг толкнул задремавшего товарища.

Из-за бугра вышли лоси. Тревожно озираясь по сторонам, они стремительной иноходью побежали посередине нейтральной полосы. Два рогача и три самки! Как они оказались здесь, в царстве войны и смерти? Не поднимая винтовки, тревожными глазами смотрел Номоконов на животных, приближавшихся к танку.

Позади раздалась короткая пулемётная очередь: лосей заметили с нашего, переднего края. Номоконов живо представил солдата, лежавшего за щитком пулемёта. Не удержался, нажал гашетку… Пули полоснули по снегу, напугали лосей, остановили.

— Бей теперь! — подался вперёд Номоконов. — Самый момент! Пулемётчик не стрелял, и звери опять пошли иноходью.

— Жалеет! — понял охотник. — Все равно… не пройдут звери по тайным проходам через минные поля и проволочные заграждения, не добежать им до студёного моря, где кончается линия фронта, убьют…

Захлопало впереди. В вышине со свистом пролетели мины и разорвались возле нашего переднего края. Отсекают? Теперь Номоконов представил немецкого корректировщика. И этот заметил лосей, схватил трубку телефона, дал команду. Перелетев через заметавшихся зверей, две мины разорвались вблизи от них. Стадо разделилось. Рогач и две самки шарахнулись обратно, к ельнику, зеленевшему за бугром. По ним, торопясь, беспорядочно, как на облаве, ударили с двух сторон, — видно, многим хотелось свежего мяса. Возле бугра чья-то меткая очередь срезала всех трех.

— Нашим достанется, — оглянулся Санжиев. Огромный прихрамывающий бык и лосиха двигались к танку. Разрывы мин пугали зверей, они останавливались, крутились и все отдалялись от нашего переднего края. Заметив, что лоси выйдут к ельнику, где укрепились гитлеровцы, Санжиев стал поднимать винтовку.

— Укыр! [12] — предупредил Номоконов.

Вплотную к танку подбежали носатые звери, хватили зубами снег, остановились и, почуяв людей, бросились к снежному завалу, где чуть чернели бойницы. Дрогнул Санжиев, но его напарник сердито цыкнул. Отпустив лосей метров на триста, Номоконов быстро выстрелил два раза.

Самку пуля сразила наповал, а рогач перевернулся через голову, забился и пытался встать. Короткая пулемётная очередь из снежного завала добила лесного гиганта. Рогач подался всем телом на пули, рухнул и затих.

Санжиев оглянулся на товарища. Чего же ты, земляк? Надо было положить зверей здесь, возле танка. Сюда не придут за мясом немцы. Отрезали бы вечером по жирному стегну и унесли домой.

Много чувств отразилось во взгляде Санжиева: недоумение, досада и… любопытство. Он понимал, что его товарищ, расчётливый, с железной выдержкой, беспощадный к врагам, что-то задумал.

Номоконов хорошо понял, что хотел сказать Тагон. Свежее, вкусное мясо они будут жарить позже, когда возвратятся домой. Пусть тогда приезжает Тагон поохотиться, погостить. Здесь идёт война не на жизнь, а на смерть. Крепко надо думать, хитрить. Посмотрим, посмотрим… Наверняка клюнут «умные» фашисты на крючок «варвара-сибиряка». Номоконов нарочно отпустил сохатых поближе к переднему краю немцев — всё равно что удочку с жирной наживой закинул в глубокий омут. Забыл Тагон о немце, подходившем утром к танку. Разве бы стал он стрелять в зверей здесь? Как их вывезешь отсюда? Кому бы они достались? Знают немцы, где выбрал позицию ихний снайпер, а только призадумались бы. Не занял ли русский стрелок его место? Теперь ругают, поди, своего меткого солдата: рано открыл огонь, не дал зверям прибежать прямо к повару… Ещё не знают фашисты, чья пуля положила зверей. Так думаю, Тагон.