У нас уже утро - Чаковский Александр Борисович (библиотека книг .txt) 📗

Открыв собрание, Нырков сказал, что на повестке дня стоит вопрос об использовании вновь прибывшего флота. Потом он предоставил слово директору.

Доронин встал и взял со стола папку с бумагами.

– В этой папке, товарищи, – сказала он, – лежит план использования новых судов, которыми снабдила нас страна. Я и парторг внимательно изучили этот план. Он составлен хорошо. Каждая команда получает сейнер или дрифтер. В этом отношении мы можем спокойно встретить предстоящую путину. Таким образом, можно было и не выносить этот план на обсуждение партийного собрания, а объявить его в виде приказа директора. Однако мы решили поступить иначе…

Он сделал паузу и медленно перелистал страницы плана.

– Прежде чем познакомить вас с существом дела, – продолжал Доронин, – я хочу коротко рассказать вам о своей поездке по рыболовецким колхозам.

И он, будто забыв о том, что речь идёт об использовании флота, снова видя перед собой Жихарева, Марию, маленьких японцев и все больше загораясь, подробно рассказал о колхозе «Советская родина».

Незаметно для самого себя Доронин заговорил уже не только о том, что видел, но и о том, какие мысли возникали у него при этом.

Случайно взглянув на часы, лежавшие перед ним, Доронин с испугом обнаружил, что говорит уже около часа. И тогда, словно очнувшись, он сказал:

– Мы предлагаем, товарищи, сегодня же, немедленно, передать колхозам треть полученного нами флота…

Положив папку на стол, Доронин сел.

Один за другим посыпались вопросы. За счёт чего директор думает повысить эффективность использования флота? Собирается ли он отдать часть новых, только что прибывших судов или те единицы, на которых до сих пор работал комбинат? Сумеют ли колхозники освоить новые катера, оборудованные по последнему слову техники?

Доронин внимательно слушал, всматриваясь в лица выступавших, и чувствовал, что люди боятся отдать то, чего они ждали с таким нетерпением, и вернуться к вынужденному безделью.

Он спокойно отвечал на вопросы. О том, как повысить эффективность флота, должен подумать весь коллектив и в первую очередь коммунисты. Если уж давать колхозникам флот, то, конечно, новый, вполне пригодный для работы. Колхозники, безусловно, сумеют освоить его, ибо большинство из них работало на материке в прекрасно оснащённых рыболовецких колхозах.

Потом выступили Антонов и Дмитрий Весельчаков. Оба безоговорочно высказались за передачу флота колхозам. Их поддержали Вологдина и даже Венцов.

…Поздно ночью, после собрания, единогласно решившего передать колхозам часть новых судов, когда Доронин писал приказ о порядке передачи, в кабинет вошёл Дмитрий Весельчаков.

Доронин с радостью встретил Дмитрия. Он не ошибся, когда выделил этого спокойного, сильного парня из множества людей, приехавших тогда на Сахалин. Дмитрий не случайно оказался сегодня на собрании среди тех, кто сразу же поддержал его, Доронина.

Весельчаков подошёл к столу. Вид у него был сосредоточенный, глаза глядели в сторону.

– Я… по делу пришёл, товарищ директор.

– Садитесь, – кивнул Доронин на плетёное кресло, но Весельчаков продолжал стоять.

– У меня короткое дело, – сказал он. – Я прошу перевести меня на другой комбинат.

– Что? – Доронин даже привстал от удивления.

– Прошу оформить перевод, – хмурясь, повторил Весельчаков.

– Да что такое произошло?

Весельчаков молчал.

– Сядьте, – настойчиво сказал Доронин. Весельчаков нехотя сел.

– Так что же случилось? – снова спросил Доронин.

– Вы извините меня, – угрюмо сказал Весельчаков. – Сам понимаю, только что прибыл – и вот…

– Погодите, нельзя же так, – прервал его Доронин, твёрдо решивший, что этого человека он с комбината не отпустит. – Вы чем-то недовольны?

Молчание.

– Может быть, квартирные условия? Я обещаю, что в доме, который сейчас строится, вы получите комнату…

Весельчаков нетерпеливо постучал пальцами по подлокотнику кресла.

– Может быть, вас не устраивает заработная плата? Но в путину рыбаки зарабатывают у нас очень большие деньги.

Доронин чувствовал, что его слова бьют мимо цели. При упоминании о деньгах Весельчаков нахмурился, но промолчал. Наконец он поднял голову и твёрдо сказал:

– Я уйду от вас, товарищ Доронин.

Доронин решил сделать последнюю попытку.

– Нельзя же так, товарищ Весельчаков, – сказал он. – Ведь ты коммунист. Давай поговорим откровенно. Не могу же я поверить, что ты хочешь уйти беспричинно?

Весельчаков встал.

– Кончим этот разговор, – сказал он. – Мне и самому… неудобно. Разве я не понимаю… Но только работать у вас не могу. Куда угодно пойду. Пусть на меньший заработок, мне всё равно.

Доронин начал раздражаться:

– Тогда вам придётся поговорить с парторгом. Без его согласия я не могу вас отпустить.

Весельчаков повернулся и пошёл к двери.

– Погодите, Весельчаков, – твёрдо окликнул его Доронин, – я передумал. Я устрою вам перевод.

Весельчаков исподлобья посмотрел на Доронина и вернулся к столу.

– Только прежде чем отпустить вас, – продолжал Доронин, – мне хочется сказать… Я очень верил в вас, Дмитрий Алексеевич. Сам не знаю почему. Там, на пароходе, вы мне сразу понравились. Узнав о том, что вы кандидат партии, я решил во что бы то ни стало заполучить вас к себе на комбинат. Мне казалось, что я не ошибся. Вы первый поддержали меня сегодня на собрании. И теперь вы уходите.

Он замолчал. Весельчаков стоял и крутил пуговицу на своём брезентовом плаще.

– Простите меня, Андрей Семёнович, – тихо сказал он. – Знаю, что виноват. Но только не держите.

– Это не разговор между коммунистами, – вдруг вскипел Доронин. – Вы… вы понимаете, что делаете? Вот вы поддержали сегодня передачу флота колхозам. А теперь в кусты? Что же будут говорить беспартийные? Они скажут: «Ему-то что, он весь комбинат согласится разбазарить, а сам в другое место подастся». Так ведь?

По мере того как Доронин говорил, лицо Весельчакова все более хмурилось. Он покраснел и, оторвав наконец пуговицу, сунул её в карман,

– Есть у. меня причина, – глухо сказал он. – Не хотел говорить… Отец мой, Алексей Весельчаков, тут работает. Пятнадцать лет не видались… И вот…

Этого Доронин никак не ожидал и невольно смутился.

– Ну и что же? – стараясь собраться с мыслями, спросил он.

– Как же вы не понимаете, Андрей Семёнович, – так же глухо продолжал Весельчаков, – ведь я с тринадцати лет по рыбе работаю. Всегда на лучшем счету был. В колхозе, на рыбозаводах… Восемь грамот имею… В правлении колхоза состоял… В прошлом году в партию вступил. А тут приехал – и вдруг такое дело… О родном отце все говорят: рвач, выжига, волком держится… Стыдно мне, перед людьми стыдно, понимаете… Говорил я с ним… ничего не понимает… чужой человек…

Доронин вышел из-за стола и, положив руки на плечи Весельчакова, усадил его в кресло.

– А знаешь, – сказал он, – твой отец – замечательный рыбак. Скажу честно, не будь этого, мы бы давно с ним распрощались. А вот человек он действительно… Скажи, Дмитрий, почему он такой?

– Не знаю… Пятнадцать лет не видались… Мне десять лет было, когда он ушёл. С пути сбился… Деньги его с пути сбили… Вы знаете, мне вот кажется, что в душе он теперь сам себя ненавидит… а признаться не хочет.

Он замолчал.

Доронин подошёл к окну,

– Нет, ты не уйдёшь с комбината, Дмитрий, – медленно, точно раздумывая, сказал он. – Это трусливое решение, недостойное коммуниста. Ты должен работать, работать во всю силу. Пусть твой отец увидит, как работает сын. И пусть ему станет стыдно. И тогда… Посмотрим, что будет тогда.

– Не могу я, – покрутил головой Весельчаков.

– Глупости, Дмитрий! Не имеешь права уходить, не имеешь права. Ты вот что мне скажи: знает кто-нибудь на комбинате, что он твой отец?

– Нет. Говорю, что однофамилец.

– И пусть не знают. Пусть до поры до времени не знают… И он пусть молчит. И работай, Дмитрий. Ну как ты можешь уйти от нас в такое время?