Разин Степан - Чапыгин Алексей Павлович (читаем полную версию книг бесплатно .TXT) 📗

– Из тюрьмы да битой сызнова служи, а отощал – ни земли тебе, ни торга, ни жалованья…

– В старости за собаку пропадай!

– Эх, в черной обиде, браты, жисть волочим.

– А что, коли щастье изведать, как лопухинцы?

– Во, во – сказывают, на Иловле Лопухин приказ весь сшел к Разину.

– Гляди, робяты, много слухов идет, нюхать надо…

– Оно и то – може, слух ложной? Ярыга, тебе чего? К нашим словам причуеваешься?

– Я? Нет! Я, государевы люди, на солдат – унять бы картеж?

– Не мы начальники! У их маэр.

– Не трожь, парень! На то кабак, чтоб, значит…

– Драка заваритца.

– Сойдут подобру. Худче будет, как погонишь: кабацкое питье изольют, изобьют и целовальника…

Ярыга отошел. К целовальнику с вестями сунулся приказчик с волжских насад: длинный, перегнулся через стойку и, чтоб не замочить узкую, мочалкой, русую бороду, забрал ее в кулак.

– Тебе ба, царев слуга, Иван Петров сын, наладить малого, – кивнул на ярыгу, – к воеводе…

– Пошто, Клим Митрич?

– А вот – тут, за кабаком, на горе, поганой в справе стоит с двумя коньми, с поганым заедино казак, да у огня трое гольцов барана жарят… Народ, по всему, пришлой, воровской. Пожога бы, грабежа какого ради упреждение потребно… У гольцов же рубы худы, портки кропаны, обутки нет. Барана жарят! Не укупной баран, сквозит грабеж.

– По ряду сказываешь, да вишь мой муравельник: без слуги меня затамашат. Я же пуще головы берегу казну государеву! С кого, Клим Митрич, – с меня ведь сыщут пропойные деньги, пропажа – лишь отвернись… Людей у тебя немало, выбери, за мое спасибо, верного кого, да и к воеводе… а?

– Правду баю, Иван Петров сын, судовые казаки теи ж гольцы, народ с Волги – почесть все были в тюремных сидельцах до Волги-т!.. Шепни-кось – головы не сыщешь. Про воеводу – беда…

Подошедший солдат стукнул кулаком по выгнутой спине приказчика.

– Спрямься, жердь! Душа пенного ищет, а ты застишь…

Приказчик отскочил от стойки:

– Без причины хребет ломишь, разбойник! Ужо начальству доведу…

– Доводи. По доскам ходишь? Волга-т глубока, не мерил?

– Грозить? Утоплением грозить? Ужо вот целовальник в послухи, я тя укатаю… – Крича, махая валеной шляпой, приказчик выбежал из кабака.

– Ярыги, робяты-и, пихни вашего захребетника в Волгу-у! – крикнул солдат из дверей кабака, а в ответ с Волги послышался громовой голос:

– Вты-ы-кай челны, браты!

В кабаке стрельцы, схватив бердыши, кинулись на берег Волги.

– Разин!

– С пожогом ли, с грабежом?

– Гуляй, народ! У черного люда крест да вошь – и живот весь…

С Волги голос, какого не было окрест, прогремел:

– Не бежи, пропойной люд! Без худа в гости идем!

Целовальник перекрестился и бестолково засевался у стойки, бормоча под нос:

– Ой, матушка, казна государева, – быть мне биту кнутом. [113] Смерть моя, ой!

Ярыжка вбежал за стойку, приткнулся к бороде целовальника.

– К воеводе? В город?

– Подожди ты – уловят!

Солдаты спрятали игру, привалились к стойке, стуча кулаками.

– Пожжем бороду – или бочонок пенного ставь!

– Приехали гости – пить зачнем!

– К черту маэра!

За солдатами лезли бабы, пьяные, растрепанные, рваные, голые руки тянулись к солдатам.

– Не обходи чаркой! Нам питья, питья!

Золотился желтый атласный зипун, черный кафтан висел на одном плече. Разин вошел в кабак. Солдаты и бабы от стойки хлынули в сторону.

– Столы на середь кабака!

Столы мигом передвинули. Кабацкий ярыга обтер фартуком верх столов, приставил скамьи.

– На скамьях питухи, а мы – соколы!

Разин сел на стол. На другой, рядом, поставили бочонок с водкой и железные кружки.

– Гей, стрельцы! Пейте.

Стрельцы по очереди подходили, принимали из рук Разина кружку с водкой, пили и, кланяясь, отходили, уступая другим место. Когда выпили все, старший из стрельцов выступил вперед, поклонился:

– А вот мы, атаман-батько! Я за всех своих сказываю: надоела неволя боярам служить, воли занадобилось спытать… Хотим с тобой головы положить – бери нас! Мы твои. Служить зачнем, не кривя душой.

– Будете мне служить, то еще пейте. А солдаты? Или с нами бою хотят? Гей, солдаты!

– А нет, атаман! Зорю мы прогуляли, и ныне, если к полку придем, будут нам батоги…

– Так не пойму: воли вы иль батогов норовите?

– Воли хотим, атаман! С тобой идем! Стрельцы по тебе, и мы по ним…

– Добро – пейте и вы!

С Волги казаки привели троих парней, поставили к атаману.

– Куда ваш путь, браты?

– Куда глаза и ноги ведут… Шли искать работы – не сошли ее… Голодно, съели с себя все!

– А нынче?

– Нынче на наше счастье пало – ты пришел, возьми с собой: к пищали не свычны, в греби гожи.

– В греби сядете – пищали обучим. Ну, гуляй!

Пришел казак с берега Волги.

– Ты отколь слетел, куркуль?

– Сам ты куркуль – я с Дона, сокол! Мне к батьку.

– Вот он – батько!

– Ты отколь?

– От Ивана Серебрякова, атаман. С мирным мурзой все за тобой по берегам гоняли – лошадей умаяли, и оводно местом – беда!

– Ну?

– Погнал нас за тобой, батько, Иван Серебряков, наказать велел: «Донской-де голутьбы верховиков с тыщу под Царицын привел», да Мишка Волоцкой в верхних городках набрал столь же и больши охотников, ведет… Под Царицыном челны и струги захватили… В островах на Волге тебя ждут…

– Пей, не зря гонил! У меня нехмельному место узко.

Разин сам налил казаку кружку водки.

– Пей и гони с мурзой в обрат – упредишь нас, скажи Серебрякову: «Кто конной, пущай гонит берегом на Черной Яр, да ордынским с конями ходить днем не можно – ночью ладнее: озер много, овод, изрону в конях немало будет».

– Чую. Извещу по-твоему, батько, спасибо!

– Тебя как зовут?

– А Федько Шпынь!

– Ты завсегда в есаулах ходил с Васькой Усом?

– Тоже собирается к тебе!

Казак ушел.

Бабы, продираясь сквозь солдат, полезли к водке.

Атаман глянул на них через головы, сказал:

– Жонки в походе и нехмельные – навоз. Гоните этих, да чтоб ни одна из них в город до солнца не пошла!

– По слову справим, батько!

– А как дозор на дороге и в полях?

– Учинен… без отзыва никого…

Выступил один из стрельцов:

– А так что, батько, один из наших в город утек!

– Эге-ге! Когда?

– А так что, когда ты с Волги в челнах шел, он сидел на камени у кабака, а к берегу стал, ен и утек!

– Ну, я б его матку и бабу старую! Справится воевода – дадим бой… Нынь же пить, гулять – и за дело, по которое пришли.

– Какое укажешь!

– Поднять с кос кинутые струги, починить в ночь, оснастить, побрать муку с анбаров, рыбу, и в ход с песнями. А где приказчик?

– С насадов приказчик, батько, в Волге плавает. Как лишь ты в кабак сшел, ярыги того приказчика в петлю, да кончили и в воду… Лютой был с работной силой! Ярыги теи нынче у воды костры жгут, все к тебе ладят…

– Добро! Гуляйте, браты…

Разин иногда вскидывал глаза на целовальника, видел, как ярыжка сунулся к нему, и целовальник что-то сказал. Разин окинул кабак взглядом – ярыжки не было. Когда гнали баб, он исчез в суматохе.

– Гей, кабатчик! Пущай твой ярыга кружки сменит.

– Да где он? Не ведаю, вот те Христос.

– Христос у тебя в портках! Ты ярыгу угнал с поклепом?

Целовальник начал теребить себя за бороду и бормотать:

– Народ вольный, атаман… я не ведаю… слова не несет… наемной, едино слово – ярыга!

– Сатана! Жди суда, ежели окажется поклеп.

У кабака зашумели, плачущий голос ярыги взвыл:

– Да, казаки-браты, я за хлебом сшел в город!

Кабатчик задрожал и сел на ящик за стойкой.

Разин крикнул, когда втолкнули в кабак ярыгу:

– Перед кабаком накласть огню, еще сыщите железину!

– Батьке! – сказал один рабочий с Волги. – Мы тут барашка жарили на кольях и все тое жилизины добирались, потом-таки нашли – у костра лежит.