Гонимые - Калашников Исай Калистратович (читать книги онлайн бесплатно полностью txt) 📗
– Да, они тут. Но незаметно их не угнать.
Боорчу посмотрел на заходящее солнце.
– Подождем немного.
В сумерках спустились с сопки, шагом поехали к куреню. Тэмуджин вынул из ножен меч, до боли в пальцах сжал рукоятку. Их, кажется, приняли за пастухов, никто не остановил, не окликнул.
Лошади Тэмуджина держались особняком, у них были спутаны передние ноги.
– Эти? – спросил Боорчу.
Тэмуджин кивнул, не спуская с него взгляда. Если Боорчу враг, сейчас подымет тревогу. Но Боорчу соскочил с коня, быстро перерезал путы.
– Гони. Тихо.
– Э-эй, вы что делаете? – закричал кто-то в курене.
Тэмуджин толкнул коня в бока пятками, налетел на освобожденных от пут коней. Боорчу уже скакал рядом, и плеть свистела над его головой. Бешеным галопом, не выбирая направления, лошади понеслись меж сопок. Тэмуджин оглянулся. Из куреня мчался всадник на белом коне. Он визжал и размахивал шестом урги с петлей на конце.
Сумерки быстро густели. Скоро урга в руке всадника стала неразличима, и сам он был плохо виден, белый конь облаком катился над темной степью все ближе, ближе…
– Не отвяжется! – прокричал на ухо Боорчу. – Дай мне лук!
– Я сам. Гони!
Тэмуджин обернулся, не целясь послал свистящую стрелу навстречу всаднику, с яростью крикнул:
– Поворачивай! Убью!
Всадник отстал. Они сбавили ход, по бледным звездам определили, куда держать путь. Боорчу снял с головы шапку, сунул ее за пазуху.
– Фу, жарко стало! – Громко засмеялся. – Ловко мы, а?
Лошади перешли на шаг. Тэмуджин протянул руку, положил ее на плечо Боорчу.
– Ты хороший парень.
Он чувствовал себя виноватым перед Боорчу, стыдился своей недавней подозрительности. Ладно еще, что небо вразумило его. Лежал бы сейчас Боорчу в степи со стрелой в спине. И никто бы не узнал, кем, за что, почему убит парень.
– У тебя хорошие духи-хранители, Боорчу. Чаще приноси им жертву.
– Может быть, и хорошие, – согласился Боорчу. – А твои разве хуже?
Мои духи помогли твоим, и потому так легко и просто все удалось. Однако будет лучше, если поскорее уберемся из этих мест.
Скакали всю ночь без остановок. На рассвете сменили взмыленных лошадей, опорожнили бурдючок кумыса и помчались снова. В полдень пригнали лошадей к юрте отца Боорчу. Здесь неожиданно для себя Тэмуджин встретил шамана Теб-тэнгри. Обрадовался ему, словно брату родному.
– Ты как оказался тут?
– Где остановится конь, там мой дом. Разве не знаешь?
– Ты меня спас, Теб-тэнгри. Покуда жив, буду помнить об этом.
Теб-тэнгри мягко улыбнулся, кивнул головой, как бы говоря: «Помни, помни…» Сказал, глядя в глаза Тэмуджину:
– Недавно я отбил у лисы птенца. Думал, из него вырастет храбрый кречет…
– А вырос? – спросил, напрягаясь, Тэмуджин.
– Еще растет. Может быть, и кречет, а может быть, и пугливый селезень… Пока не видно. – Узкое, острое лицо шамана огорченно сморщилось.
Тэмуджин проглотил обиду.
– Где твой отец?
– Таргутай-Кирилтух заставил его жить в своем курене.
– Аучу-багатур, говорят, обещал вырвать тебе язык.
– Кто дерзнет поднять руку на священную особу служителя неба? Такого не было никогда и не будет.
Подошел Боорчу. Посмеиваясь, сказал Тэмуджину:
– Отец чуть не побил меня. Они с матерью всю ночь не спали. Пойдем перекусим слегка и отдохнем. Потом отец зарежет для нас барашка.
Есть Тэмуджин не стал. Все тело гудело от усталости. Прилег на постель и сразу же заснул.
Разбудил его Боорчу вечером. Возле юрты горел огонь, на большом белом войлоке сидели Теб-тэнгри и Наху-Баян. Отец Боорчу был человек еще не старый, с продубленным солнцем и ветрами лицом и крепкими, жилистыми руками. Он усадил Тэмуджина рядом с собой, сказал то ли с удивлением, то ли с осуждением:
– Как ты решился, молодец, один пуститься в такой опасный путь?
– Беспомощные утки летают стаей, а орел всегда один.
Искоса посмотрел на Теб-тэнгри – понял ли? Шаман понял. В черных проницательных глазах скакнули веселые огоньки.
Наху-Баян подумал, словно бы взвешивая его слова, одобрительно хмыкнул.
– Отчаянный… Что же, так и надо. Иначе в наше время не проживешь.
Худое время, ох, и худое. Ни от воров-грабителей, ни от врагов-чужеплеменников никто простого человека защитить не хочет. Мало того – свои грабят своих, родич порабощает родича. Скажи, Теб-тэнгри, в других местах живут так же?
– И так же, и хуже…
– Ох, и время пришло… – со вздохом сказал Наху-Баян. – Будь над всеми нами один хан, люди меньше страдали бы от воров, вражеских набегов.
Но нойоны сговориться никак не могут. Разум покинул их.
Тэмуджину вспомнились нападки кузнеца Джарчиудая на нойонов. Каждый из них был для кузнеца нисколько не лучше угрюмого Таргутай-Кирилтуха.
Наху-Баян тоже, видимо, недоволен нойонами… А по виду живет не худо, обут, одет, есть скакуны под седло, и дойные кобылицы, и овцы…
Мать Боорчу поставила на войлок деревянное корытце с передней почетной – частью барана, разрезанной на крупные куски, подала чаши с супом – шулюном.
Из темноты, спасаясь от мошки, в круг света вышли на дым лошади, стали, мотая головами и махая хвостами. Откуда-то бесшумно прилетела сова, снизилась к огню, испуганно прянула в сторону, громко хлопнув крыльями.
– Дура птица, – сказал Боорчу.
– Это не птица, – возразил шаман. – Это дух зла в образе птицы. То видимый, то невидимый, он всегда вьется возле людей. Заметили, как испугалась? Это потому, что здесь оказался тот, кому доступны тайны неба.
– Если бы тебя, Теб-тэнгри, так же боялись злые люди! – сказал Тэмуджин.
– Они будут меня бояться, – пообещал шаман.
Тэмуджин дочиста обгрыз лопатку барашка, ленивым от сытости взглядом посмотрел на сочные, жирные куски мяса и, хотя есть уже совсем не хотелось, не удержался, взял еще ребрышко.
– Наху-Баян, ты завел разговор о нойонах. Все винят их. Но щедрый нойон или скупой, злой или добрый, а племя без него жить не может. Не будет нойона, племя рассыплется…
– Я говорил, Тэмуджин, о другом, о том, что при ханах жилось бы лучше.
– Однако и хан может быть таким же, как Таргутай-Кирилтух!
– Конечно, конечно, – охотно согласился Наху-Баян. – Но несправедливость хана – несправедливость одного человека. Та же несправедливость нойонов умножается на их число.
Шаман давно наелся и теперь лежал на войлоке, ковыряя в зубах сухим стебельком травы.
– Каким бы ни был хан, – сказал он, – его власть сводит улусы разных племен в один большой улус. Исчезает вражда. Боятся нападать враги. Не льется зря кровь. Все это давно поняли в земле найманов, начали понимать кэрэиты, только у нас ума не хватает.
– Ума ли? – не согласился с ним Наху-Баян. – Вот у его отца, храброго Есугея, ума хватало. Но нойоны не хотели видеть его ханом.
Помолчали. Потом заговорили о другом. Но Тэмуджину не хотелось говорить о другом, и он спросил Наху-Баяна:
– Не боишься кочевать один?
– Побаиваюсь, – просто признался Наху-Баян. – Недобрые люди всегда могут, как у тебя, угнать скот. Или отобрать юрту, повозку. Или лишить жизни. Но кочевать с куренем мне тоже не с руки. Весь скот теснится возле куреня, быстро выбивает траву, тощает. В то же время поезжай в любую сторону – на много дней пути нетоптаные пастбища. Давно пора кочевать айлами в три-четыре юрты. Но пока враждуют племена, айлы – добыча лихих людей.
Многое, о чем раньше Тэмуджин лишь смутно догадывался становилось понятнее, но успокоение не приходило, напротив, неясное чувство тревоги все росло, заставляло напрягать ум, возвращаться к старым своим думам, иначе смотреть на то, что недавно казалось твердо установленным. Раньше только собственная судьба казалась трудной и превратной, а теперь он видел, что неустройство, неуверенность в будущем, тоска по безопасности и покою – удел многих, и не Таргутай-Кирилтух тому виной. Если на время отбросить свою ненависть к нойону, на все посмотреть как бы со стороны, окажется, как это ни горько признать, Таргутай-Кирилтух преследует его семью не из пустой злобы к нему, к братьям, к матери, не из мести за обиды, быть может причиненные отцом; он хотел утвердить надо всеми свою власть, возможно, даже стать ханом монголов, а раз так, не мог он оставить сильной, независимой семью Есугея, человека, не возведенного в ханское достоинство, но обладавшего властью хана; с этой стороны он видел постоянную угрозу своим устремлениям, корень будущих междоусобиц, причину гибельного кровопролития, обнищания племен, – словом, если быть честным до конца, Таргутай-Кирилтух все обдумал хорошо и правильно и старался он не для себя одного, для блага всех, но не сумел устранить несогласия, прекратить раздоры, его устремления никому ничего не принесли, если, конечно, не считать горя, страданий, обид, причиненных скорее всего не только их семье. Почему так получилось? Что помешало Таргутай-Кирилтуху?
