Паж цесаревны - Чарская Лидия Алексеевна (книга бесплатный формат .txt) 📗
Однако Миних считал себя все-таки оскорбленным и не мог примириться с мыслью, что его обошли и что неспособный, трусливый принц занял самый высокий пост в армии. Принц Антон, в свою очередь, не мог простить Миниху, что арест Бирона произошел без его ведома. Кроме того принц Антон завидовал тому, что Миних пользовался в армии симпатиями, что его любят и уважают. Ловкий, лукавый Остерман воспользовался неприязнью принца к фельдмаршалу, соперничества которого он всегда опасался при дворе, и стал наговаривать принцу на Миниха. Результатом всех этих наговоров и нашептываний было то, что гордый и независимый герой-фельдмаршал решил подать в отставку. Но при этом он смутно надеялся, что его попросят остаться. Слишком уж велика была, как казалось фельдмаршалу, услуга, оказанная им Брауншвейгским. Однако он ошибся. Отставка его была принята, о чем и был извещен Петербург с барабанным боем. И Миних, так быстро поднявшийся на высоту, так же скоро упал с нее, уступив невольно свое место новому восходящему придворному светилу.
Это светило был молодой, красивый и блестящий саксонский посланник граф Линар, произведенный Анною Леопольдовною в обер-камергеры русского двора.
Ловкий, тонкий и умный, немногим уступающий разве в дальновидности самому Остерману, этот саксонский граф сумел влезть в доверие к правительнице, сумел понравиться ей, внушил ей доверие к себе и стал самым близким человеком. Стараясь угодить во всем Анне Леопольдовне, он в то же время стал усиленно ухаживать за хорошенькой Юлианой, и при дворе поговаривали уже о предстоящей свадьбе двух любимцев правительницы. Сама правительница оставалась все такой же беспечной, ленивой и мечтательной женщиной-девочкой, не имевшей ни малейшего понятия о правлении огромным государством и очень мало интересовавшейся. И многие важнейшие дела, требовавшие решения или, по крайней мере, подписи правительницы, оставались подолгу без движения, в ожидании, когда, наконец, Анна Леопольдовна вздумает заняться со своими министрами. Но проходили дни, недели — и правительница не только не думала приниматься за дела, но даже не допускала к себе никого и сама нигде не показывалась. Она проводила все свое время в своем будуаре не причесанная, не одетая, в белом капоте, с неизменным платочком на голове, заменяющим ей пышную прическу того времени. Она или читала рыцарские романы, или играла в карты, или нянчила детей, императора малютку Иванушку и новорожденную дочку Екатерину, или болтала со своей неизменной Юлианой и красавцем Линаром, получившим все бразды правления, за которые так крепко держались когда-то цепкие руки Бирона.
Линар, Остерман, Левенвольде, Мегдены, все немцы и немцы без конца, окружали теперь престол крошки-императора и его матери-регентши. И не только окружали, но и распоряжались по-своему, устраняя всех тех, которые хотели работать только для блага России и не дорожили ни хорошим и доходным местом при дворе, ни высоким чином или положением.
Особенно Линар заставлял задумываться не одну удалую русскую голову.
— Что же это такое? Свергли одного Бирона, а вместо него, как гриб, другой вырос, — говорили кругом. — И как долго еще продолжится над Россией владычество немцев?
Многие громко жаловались: «Когда низвержен был жестокий курляндец, мы думали — немецкому господству приходит конец, а оно до сих пор продолжается, только с другими особами». Рассказывали анекдоты о высокомерном обращении немцев-начальников с подчиненными-русскими, сожалели об унижении России, вспоминая с сочувствием времена Петра Великого, когда один за другим выдвигались русские люди.
Виною неурядиц и унижения все считали Анну Леопольдовну. И все громче и громче, все настойчивее и настойчивее раздавались голоса против незаконно, будто бы не по праву, царствующей правительницы, против ее малютки-сына и против принца Антона.
Ходили к тому же и темные слухи среди солдат, будто люди, близкие к правительнице, а в особенности принц Антон, настаивают на том, чтобы Анна Леопольдовна устранила из Петербурга гвардейские полки, которые будто бы замышляют что-то подозрительное, и что на место лихих семеновцев и преображенцев будут поставлены брауншвейгские солдаты.
Недовольство в гвардии росло с каждым днем. Не того ждала гвардия, когда присягала новой правительнице. И невольная мысль о защите мелькала среди рядов молодцов-гвардейцев: «Кто поднимет русский дух в дорогой каждому русскому сердцу родине? Кто вынесет на должную высоту онемеченное, приниженное отечество?»
И глаза всех этих жаждущих защиты и спасения обращались к скромному «Малому» дворцу истой русской величавой красавицы, сказочной царевны, царь-девицы, которую лишили злые великаны-людоеды скипетра и короны ее отца…
Но все было тихо в сером дворце-домике на так называемом Царицыном лугу, где жила цесаревна Елизавета Петровна. Там только звучала мелодичная бандура, да за душу хватающий голос Алексея Разума наполнял комнаты…
Часть III
Глава I
Невеселые думы. Предложение французского посланника. Новая обида
Нудный дождик, не переставая, бьется об окна дворца цесаревны Елизаветы, и не первый уже день стоит такая погода. Лето в 1741 году выпало дождливое, скучное.
Цесаревна почти не покидает комнат. Невесело ей, нехорошо… В то время, как в Зимнем дворце все радостно, весело, привольно, здесь, в доме цесаревны, гнет и тоска. Даже веселая Мавруша приуныла. Не смеется своим грубоватым смехом, не поддевает никого. А сегодня за обедом так и очень удивила цесаревну своей выходкой Мавра Егоровна. Только что надумала Елизавета взять с тарелки приглянувшийся ей кусочек разварной кабаньей головы, как Мавруша вырвала из-под самого носа тарелку у цесаревны и, дико глядя на нее, зашептала:
— Не ешь, не ешь, Ваше Высочество! Не ешь, говорю, отравят…
И впрямь отравят…
С некоторых пор замечает цесаревна косые взгляды правительницы. Не мудрено. Враги не дремлют и всячески стараются ее оклеветать перед Анной. Все эти Линары, Мегдены, Остерманы не могут не сознавать, что обошли короной Елизавету, что царствует почему-то внук дочери царя Ивана, сын немецкого принца и полунемки матери, а она, русская царевна, Петрова дочка, осталась в стороне, и всеми силами оговаривают ее перед Анной.
Елизавета знает доброту Анны, этой милой девочки Анюты, которую она не раз ласкала в детстве. Правительница мягкосердечна, но окружающие ее люди всячески клевещут на нее, царевну. Они чувствуют, что народ и гвардия встанут за Петрову дочку по одному ее слову. Они готовы, пожалуй, и известь ее, не боясь греха. А оскорбления, которые переживает Елизавета! О, даже при Бироне было ей во сто раз лучше, чем теперь… Ей не хватает самого необходимого; ей отказывают в деньгах. Когда она попросила заплатить ее долг, который она сделала из-за того, чтобы помогать окружающим ее беднякам-солдатам, от нее потребовали счет, не поверили ей!..
А потом этот Линар! С каким высокомерием смотрит он на нее при встречах. А принц Брауншвейгский, этот жалкий трус, он едва-едва здоровается с нею, царскою дочерью! И все они так боятся, что вот-вот Елизавета заявит свои права на престол, пожелает стать императрицей — и что тогда, конечно, всех их ждет невеселая участь, во всяком же случае, придется расстаться со двором… О, если бы они знали, как далеко ее сердце от мечты надеть на свою голову корону!..
Пусть Лесток, Воронцов, Шуваловы и даже мало вмешивающийся в политику Алеша Разум твердят ей, что настало ее время, нет, оно не настало еще! Она, Елизавета, не может изменить присяге, данной ею крошке-императору, пока России не грозит действительная опасность. Правление Анны, этой слабой, безвольной, мягкой женщины не вечно. Император вырастет и вступит на престол. И — кто знает? — может быть, он поднимет Россию до прежнего ее величия. А она, Елизавета, хочет только добра своей родине, а самой ей не привыкать терпеть!
— Что тебе, Мавруша? — неожиданно прервала свои думы царевна, увидя на пороге любимицу.
