Турмс бессмертный - Валтари Мика Тойми (лучшие книги без регистрации .txt) 📗
Когда мы наконец, обессилев, откинулись на подушки, Арсиноя прижалась щекой к моему плечу и сказала:
— Так прекрасно и так пугающе меня не любил еще ни один мужчина!
— Арсиноя, — проговорил я, — какая же ты загадочная и… непорочная! И сколько бы раз я ни дотрагивался до тебя, ты всегда останешься для меня такой же.
Ветер громко завывал за окном и тряс раму. С улицы доносились крики о помощи, плач детей, мычание скота. Мы смотрели друг на друга, и я не выпускал ее рук из своих.
Она сказала:
— Я чувствую себя так, будто выпила яд. Черные тени мелькают у меня перед глазами, а ноги и руки очень замерзли. Когда ты на меня смотришь, мне кажется, что я вот-вот умру.
— Арсиноя, — ответил я, — раньше я никогда не боялся будущего. С интересом и нетерпением спешил я ему навстречу. Но теперь мне страшно, и боюсь я не за себя, а за тебя.
Арсиноя же прошептала:
— Богиня живет во мне и является частью моего существа, а иначе ничего подобного со мной бы не случилось. Я внимательно прислушиваюсь к себе, ощущаю, как горячие волны лижут мое тело, и испытываю такое блаженство, которое могут познать только бессмертные. Богиня обязательно будет охранять нас. А если нет, то я перестану в нее верить…
Тут раздался стук в дверь. Когда я отодвинул щеколду, в комнату вошла Танаквиль с небольшим бурдюком вина под мышкой и двумя кубками в руке.
— Беспечные, вы не боитесь даже неистовства бури? — спросила она. — Ветер сорвал крыши с домов, кое-где рухнули стены, многие получили увечья. Посейдон стал сотрясать гору, и море со страху разбушевалось. Не знаю, как вы, а я непременно должна выпить вина, чтобы набраться смелости.
Она подняла бурдючок и направила струю вина прямо себе в рот, а когда утолила жажду, то наполнила кубки и подала их нам со словами:
— Мой герой Дориэй замотал голову полотенцем и трясется от страха, жалуясь, что земля уходит у него из-под ног. Врач Микон держится за виски и уверяет, что оказался в стране теней. На улице и вправду темно, как ночью; никогда прежде здесь не было такого сильного весеннего шторма, хотя погода в Эриксе в это время года всегда изменчива. А вы, знай себе, шепчетесь и целуетесь друг с другом, как будто вы пьяны даже без вина!
Я не мог сдержать радости, которая охватила меня, и смотрел то на встревоженную Танаквиль, то на Арсиною, которая сидела с покорно опущенной головой. И вдруг какая-то сила подхватила меня и закружила в бешеном танце. Я танцевал перед двумя этими женщинами танец бури, притопывая и воздевая руки к небу, как если бы желал достать до туч. Потом я внезапно замер, прислушался и громко воскликнул:
— Уймись буря, утихни ветер, вы мне больше не нужны!
Не прошло и минуты, как ветер перестал врываться в комнату через щели в дверях, гром громыхнул последний раз и затих, и вокруг посветлело. Буря послушалась меня!
Я успокоился и огляделся по сторонам. Рассудок говорил мне, что это не может быть правдой. Просто у меня было предчувствие, что буря утихает, вот такие слова и сорвались с моих губ. Но Танаквиль смотрела на меня широко раскрытыми сердитыми глазами и спрашивала:
— Ты ли это, Турмс, или это усмиритель бурь одолжил на время твое тело?
— Это я, Турмс, благословенный молнией и властвующий над бурями, — ответил я. — Духи воздуха слушаются меня.
— Правда, только иногда, — добавил я, немного подумав, — когда во мне рождается могучая сила.
Танаквиль, указывая на Арсиною, гневно произнесла:
— Вчера ты убил невинную девушку, всего-навсего дотронувшись до нее одним пальцем, а сегодня множество людей пострадало из-за тебя. Если ты равнодушен к человеческой жизни, подумай хотя бы о тех бедах, которые ты принес ни в чем не повинному городу.
Мы все вместе вышли во двор и увидели, что буря удаляется к Сегесте, ломая на своем пути леса. А над Эриксом уже светило солнце, хотя море все еще бурлило и кипело, а волны гудели и бились о прибрежные скалы так, что дрожали горы. Многие дома остались без крыш, у других не было стен, и тысячи птиц лишились жизни. Земля белела от цветков фруктовых деревьев. К счастью, горожане успели погасить огонь в своих очагах, так что не вспыхнуло ни одного пожара. Большинство людей направлялись к храму, неся на плечах или волоча за собой плачущих детей. На нас никто не обращал внимания. Богатые и бедные, купцы и пастухи, зажиточные горожане и рабы — все пребывали в большом замешательстве и громко разговаривали, перебивая друг друга. Танаквиль сказала:
— Если мы еще способны рассуждать здраво, нам надо тихо созвать наших слуг, собрать ослов и лошадей, оставить хозяину дома прощальные дары и немедленно покинуть Эрикс. Я и ты, Турмс, лучше других знаем, почему на город обрушилось такое страшное несчастье. А жители Эрикса и жрецы храма того и гляди догадаются об этом.
Ее слова были не лишены смысла, но, посмотрев на Арсиною, на ее мягкие губы и лучистые глаза, я понял, что не смогу отказаться от нее.
И я дерзко заявил:
— Да, мы уходим, но ты, Арсиноя, должна отправиться в путь вместе с нами. Возьми одежду Ауры и сделай ее лицо своим. Все, что произошло, закономерно и предначертано богами. Останки Ауры заменят тебя, а в этой неразберихе нам всем нетрудно будет незаметно выбраться отсюда.
Мои слова удивили Арсиною. Она нахмурила брови и возразила:
— Ты сам не знаешь, что говоришь, Турмс. Ты — Мужчина, и ты чужой мне. Как же я могу довериться тебе, если я не понимаю тебя? Я жрица Афродиты в Эриксе, и я занимаю высокое положение — ведь отнюдь не каждая женщина может такого добиться. И ты предлагаешь, чтобы я отказалась от жизни в роскоши, от драгоценностей и богатой одежды только потому, что измученная долгой зимой я поддалась тебе и упала в твои объятия? Да мне же надо бояться тебя, бежать от той силы, которой ты обладаешь и которая, сделав меня беспомощной, позволила тебе обладать мною!
Она умоляюще дотронулась до моей руки и попросила:
— О Турмс, не смотри на меня с упреком в раскосых глазах! Ты ведь знаешь, как тоскую я по тебе, как плачу. Но из-за моря вот-вот появится богиня, и весеннее праздничное шествие, множество веселых и радостных заезжих гостей увлекут меня. Будь же благоразумным и не разбивай мне сердце, предлагая то, чего я все равно не могу сделать.
