Повести древних лет - Иванов Валентин Дмитриевич (книги онлайн полностью txt) 📗
— Принимаем! — закричали люди. За криком не было слышно, как в голос зарыдала Изяславова дочка Заренка.
Гюрята продолжал:
— Коли нурманны захотят убитого в свою землю везти, им от Славенского конца будет дана дубовая колода и цеженого меда сколько нужно, чтобы тело залить и довезти в целости. Коли захотят здесь захоронить, им место отводится, и Славенский конец для костра дров подвезет, сколько нужно. А цена всего — опять на Одинце.
И это народ одобрил дружным криком. Однако не кончил Гюрята. Когда перестали кричать, он велел несогласным выйти вперед. Дружки не выдали своего, смело, вышли кучкой и говорили, что виру следует сбавить, ведь Гольдульф сам первым задрался.
Что парни — малость! Говорят пустое, у них нет ума. Не простое дело убийство иноземного гостя, то Гюрята хоть и не купец, а понимает не хуже других старшин. Погрозился он на парней:
— И вам всем наука! Полегче кулаки в ход пускайте!
С тем людство и разошлось с судного веча — одрины. Общее дело решили, пора и к своему, зря времени не теряя.
Глава третья
1
Знатный железокузнец Изяслав живет на Щитной улице, ближе к речному берегу, чем к Детинцу. Изяслав давно правит старшинство своей улицы.
Двор у него большой. Хозяин не выделил женатых сыновей, держал их при себе, как и двух старших дочерей с мужьями. Только одну на сторону отдал.
Владение Изяслава обнесено высоким забором из получетвертного горбыля по дубовым столбам. Войдя во двор, сразу и не поймешь, где и что находится: двери, крытые переходы, крыльца. Оконца малые, затянутые бычьим пузырем, но в иных частые переплеты заполнены кусочками тонкой слюды. В холодных клетях для света прорублены узкие щели, а где и все стены глухие. Нужен свет, — можно и двери распахнуть. Оконные наличники в красивой разной резьбе: уголки, крестики, дырочки, полумесяцы — деревянное кружево.
Земли под ногами нет: дворы сплошь выстланы гладко тесанными бревнами. Начнет какое крошиться, его рачительный хозяин заменит. В глубине первого от улицы двора строение расступается, давая проход во второй, крытый двор. За вторым двором прячется третий. Большое хозяйство, и каждому нужно место. Без малого семь десятков народа живет в Изяславовой руке. Одним он отец, другим деверь и тесть, третьим старший брат или родной дядя, меньшим дед, и всем — хозяин.
По возвращении с судного веча Заренка так спряталась, что мать ее насилу нашла. Хозяйка Изяслава родом чудинка. Она высокого роста, под стать мужу. Лицом белая, сероглазая, волосы льняные. Изяслав черноволосый, его лицо и руки навек темны от угля и железа. Муж и жена рядом как ночь и день, а живут ладно, душа в душу.
Заренка забилась в теплой избе за родительскую кровать и натащила на себя меховую рухлядь. Раскопала мать. Лежит девушка, дышит часто, слез нет, а плакать хочется.
— Ой, матынька, — шепчет она, — горько мне, навечно его из Города выгнали, навечно нас разлучили…
Мать легла на постель, притянула дочку, баюкает ее, как дитя, утешает:
— Ты моя малая, ты моя неразумная, не один есть на свете такой парень, как Одинец, мы еще лучшего тебе найдем.
Самой же до слез жаль дочь, жаль пылкого и быстрого девичьего сердца, которое сразу не вылечишь никаким словом, никаким убеждением. А дочь жмется к матери, просит:
— Помоли тятю, он все может, чего ни захочет…
Легко сказать, а как сделать? Заренка последнее дитя, самое любимое отцом. Ох, худо… А о чем отца молить? Сделанного назад не вернешь, нурманна не поднимешь, чтоб ему на свет не родиться было, окаянному!..
Изяславова хозяйка Светланка не любит нурманнов. У них что купец, то и боец-разбойник. Кто же не знает, что повсюду творят дикие нурманны во всех землях?! Они если и с товарами придут для торга, то сами только и разглядывают, не сподручнее ли невзначай напасть и силой барыш взять, а не торгом. В Городе и в новгородских пригородах нурманны тихие: знают новгородскую силу. А дальше, во всех землях, по варяжскому берегу и другим, всюду, куда можно приплыть на лодьях и в земли подняться по рекам, нурманны хуже черной чумы. Они, ничем не брезгуя, грабят имения, бьют старых, а молодых ловят в рабство.
Светланка была малой девочкой, когда на их село напали нурманны. Мало кто уцелел. После того отец Светланки бросил пепелище и ушел в Новгород. И этот ярл-князь Гольдульф был такой же разбойный купец. Две морские лодьи имел, как про него сказал нурманнский торговый староста. Немало зла наделал людям Гольдульф. Мать не может признаться дочери, что ей самой Одинец милее сделался после того, как разбил нурманнскую голову. Но как и парню и дочери помочь?
За думами и утешениями хозяйка чуть было не пропустила свой час. Хорошо, что меньшая сноха спохватилась. Вбежала и зовет:
— Маменька, не время ли мужиков к столу кричать?
Светланка выскочила во двор и видит по Солнышку — уже пора.
2
Столы, длинные и узкие, поставлены в два ряда. С одной стороны к ним вплотную приставлен малый стол, для хозяина и его старшего сына. Остальные домочадцы садятся на скамьи как кому вздумается. Женщины с мужиками вместе не едят, им не до того. Пока одни по дворам скликают мужиков, другие расставляют миски, по одной на четверых, раскладывают горками хлеб, резанный на ломти, и бросают ложки. В мисках дымится горячее варево из мяса, капусты и разных кореньев.
Голодные мужики собираются быстро, чуть не бегом, садятся, разбирают ложки и ждут, краем глаза следя за хозяином, когда он к своей миске протянет ложку. Тут же все разом берутся. Едят без спешки, однако и отставать от других тоже не приличествует.
А хозяйки от печи целятся коршунами, следят, все ли на столах имеется. Заметят, что хлебушко убыл, подкладывают. Которые успели и миску опорожнить, тем предлагают: не добавить ли?
За первым блюдом хозяйки, без перерыва, подают второе: крошенную ножами вареную говядину, или баранину, или свинину, или дичину. За вторым блюдом подают третье — кашу.
Как всегда, утоляя первый голод, мужики ели горячее молча. За вторым блюдом заговорили и мужики и женщины. Об одном речь, об Одинце, который еще вчера здесь сидел, за общим столом. Никто его не хулит, все жалеют. Такой шум поднялся, что Изяслав не утерпел — прикрикнул. Заренка стояла, прижавшись к теплой печи, и не сводила глаз с отца.
За третьим блюдом хозяйки начали поторапливать тех мужиков, которые отстали от других, но не могут от миски оторваться, хотя уж чуть дышат. Пусть едят, не жалко. Но женщинам самим хочется скорее сесть за стол. Они тоже с утра голодны. От душистого запаха горячего, от каши с только что давленным зеленым конопляным маслом у них слюнки текут. Пора мужикам от стола — да из избы, чтобы дать свободу хозяйкам с малыми детьми.
Таков порядок и у Изяслава и во всех новгородских домах. Что в доме, то все принадлежит хозяйкам. И к погребным запасам и к съестному в клетях прикасается лишь женская рука.
Мужик в женские дела не входит. Без хозяйки муж голодный насидится, но не прикоснется к печной заслонке, не поднимет творила в погребе, не сунется в хлебный ларь. Таков обычай. Не зря говорится, что без хозяйки нет хозяину ни ковша, ни куска. Хозяйка в почете.
Изяслав почитал Светланку за умелое и рачительное домоправство. Но одного почета мало. Любил муж жену поначалу за женскую красоту, а с годами еще больше полюбил за разумный, добрый нрав, за совет, за удачных, ладных детей. Изяслав не противился, когда после стола Светланка его удержала, чтобы поговорить с глазу на глаз.
Заренка к отцу молча приласкалась, как полевая повилика. А Светланка прямо спросила:
— Как же мы теперь будем с Одинцом-то?
Изяславу не понравилось, нахмурился. Ему и самому Одинец был хорош, но теперь ничего не поделаешь. Добро еще, что парень живым и на свободе остался, а в Город ему ходу не будет. Он должен Городу пятнадцать фунтов серебра — где же ему их взять?
