Вельяминовы. За горизонт. Книга 4 (СИ) - Шульман Нелли (книга регистрации txt, fb2) 📗

– То крысы, а то люди, – сказал он себе, – это как с пресловутым кроликом из пробирки. У людей пока ничего не получается, но люди и не кролики. В клинических испытаниях на пациентах в психиатрическом отделении препарат такого эффекта не дал, снижения слуха мы не заметили. Правда, мы торопились, проверка была скомканной…

Сергей Петрович уверенно ответил: «Никаких побочных эффектов, господин Авербах».

Недавно выстроенное, пахнущее свежей краской аспирантское общежитие университета оборудовали газовыми плитами. Стоя на кухне в старых джинсах и потрепанной майке, Инге варил себе кофе. Не ожидая от Советского Союза свободной продажи зерен, он привез не только несколько пачек, но и старинную ручную мельницу с медным кувшинчиком. Вещицы Сабина купила ему в подарок в Тель-Авиве, в лавке всякого хлама, как смешливо говорил Инге:

– Она с детских лет любит такие места, – думая о жене, доктор Эйриксен всегда улыбался, – она девчонкой таскала меня по лондонским барахолкам. Нет, я сам за ней ходил, носил ее сумки…  – кудрявые волосы защекотали ему губы, он услышал тихий шепот:

– Пожалуйста, будь осторожен, милый мой. Если с тобой что-нибудь случится…  – Сабина оборвала себя. Инге поцеловал большие глаза:

– Ничего не случится, – сварливо ответил Инге, – русские вовсе не дураки меня воровать. Сейчас мирное время, депрессией, как покойный мистер Майорана, я не страдаю. Никто не поверит, если я решу покончить с собой, еще и в Советском Союзе…  – следя за кувшинчиком, он усмехнулся:

– Я мог бы и не тащить сюда припасы, Комитет меня всем обеспечивает…  – холодильник на маленькой кухоньке забили провизией, от ветчины до икры, – надо оставить ребятам кофе, после симпозиума…  – на столе лежали его школьного образца блокноты. В Академгородке нашлась машинка с латинским шрифтом. Инге всегда печатал свои выступления незадолго до конференций:

– В процессе работы часто приходят в голову новые идеи, – объяснил он жене, – получается, что все поля исчерканы…  – этот симпозиум не должен был стать исключением. Инге говорил о своем исследовании в Институте Вейцмана:

– Одном из исследований, – поправил он себя, – остальные засекречены…  – на юге, в пустыне, Израиль строил второй ядерный реактор. Первый в стране реактор, работающий на легкой воде, поставленный из США, находился в научном центре «Нахаль Сорек». Работой на нем заведовала группа Инге:

– Второй реактор станет военным, – налив себе кофе, он подошел к окну, – армия страны получит ядерное оружие…  – наотрез отказываясь даже заниматься расчетами для таких проектов, Инге, тем не менее, был в курсе строительства в Димоне:

– В конце концов, ребята, мои нынешние подчиненные, собираются там работать, – невесело вздохнул он, – я не могу им ничего запрещать. Каждый, что называется, выбирает свою дорогу. Они израильтяне, патриоты страны…  – устав слушать надоедливое жужжание Коротышки, Иссера Хареля, Инге один раз отрезал:

– Мистер Харель, я давно все сказал господину Бен-Гуриону и повторяю сейчас вам. У меня два гражданства, британское и норвежское. В израильском паспорте я не заинтересован…  – Инге понимал, что достаточно ему согласиться на предложение израильтян, как он окажется связанным обязательствами перед страной:

– Американцы тоже выпишут мне паспорт, стоит мне хоть намекнуть, – он даже развеселился, – и Советы ухватятся за такую возможность, несмотря на случившееся в Норвегии…  – на брифинге секретной службы, в кабинете тети Марты на Набережной, Инге заметил:

– Не собираются они мне мстить, воровать меня тоже никто не будет. Они умные люди, они понимают, для чего, на самом деле, я еду в СССР. Они с меня глаз не спустят…  – не ожидая увидеть в Новосибирске Кепку, как звали в Лондоне Эйтингона, Инге предполагал, что операция проходит под его патронажем:

– Сюда, наверняка, прилетит генерал Журавлев, хотя нам он представится каким-нибудь административным работником…  – он набил отцовскую трубку, – и здесь же обретается Паук, однако он ко мне не приблизится…  – они долго обсуждали, стоит ли Инге, как выразилась тетя Марта, доставать Журавлева из нафталина:

– У нас не осталось рычагов влияния на агента, – задумчиво сказала она, – его дочь, то есть не его…  – Инге был одним из немногих людей, знавших о Маше Журавлевой, – бесследно пропала, на Северном Урале. Журавлев может испугаться, побежать в Комитет, сделать вид, что ты его вербуешь…  – тетя подытожила:

– Нам такого не надо, но ты будь начеку…  – Инге разглядывал набитую людьми автобусную остановку напротив общежития. Мокрый снег летел косыми струями. Широкая, застраиваемая улица пряталась в метели:

– Приезжие из Новосибирска, – понял он, – в Академгородке лучше снабжение…  – заглянув в местный, как щеголевато выражались советские коллеги, супермаркет, он обнаружил в магазине даже кубинские бананы:

– Хотя Куба лучший друг СССР, вернее, выкормыш СССР…  – в вестибюле общежития висели объявления о политинформациях, партийных и комсомольских собраниях, самодеятельных концертах. Местные ребята переводили Инге плакаты:

– На политинформации мне вряд ли кого-то подсунут, – он затянулся трубкой, – я туда не хожу. Но на концерте или вечеринке могут…  – девушек среди физиков и математиков было мало. Ни одна пока подозрения не вызвала:

– Но впереди симпозиум, прием в честь Тупицы, – напомнил себе Инге, – Комитет не обойдется без медовой ловушки для меня…  – Инге, разумеется, не собирался покупаться на прелести подсадной утки:

– Кроме Сабины, мне никто не нужен и никогда не будет нужен…  – он вздохнул, – если бы у нас еще появился ребенок…  – он замечал в темных глазах жены привычную грусть:

– Ладно, придумаем что-нибудь…  – бодро сказал себе Инге, – займись, наконец, работой, хватит прохлаждаться…  – он возвращался мыслями к показаниям дяди Максима о случившемся на Северном Урале:

– Тетя и дядя Степан тоже рассказывали о плато с семью скалами. На клыке, оставшемся от дяди Джона, изображено дерево с семью ветвями. Дядя Максим говорил, что в тех краях с ними случались галлюцинации, а тетя утверждала, что рядом есть мощная магнитная аномалия…  – Инге напомнил себе, что, сидя в Новосибирске, он может оказаться на Северном Урале только за казенный счет, как говорили в СССР:

– Здешние коллеги о плато не упоминают, а интересоваться такими вещами опасно. Нет, тетя Марта права. И дяди Джона и тети Констанцы нет в живых, как нет в живых Маши Журавлевой…  – толпа ринулась в подошедший автобус. Высокая девушка в потрепанном драповом пальто и темном платке лихо орудовала локтями:

– Молодец, – хмыкнул Инге, – нечего ждать, пока мужчины пропустят тебя вперед. Здесь проще с такими вещами, галантности в общественном транспорте взять неоткуда…

Налив себе еще кофе, он включил портативный транзистор производства «К и К». Транзистор был только транзистором. На Набережной могли поработать с конструкцией, поставив туда рацию, однако они не собирались рисковать:

– Но тебе и не нужно с нами связываться, – заметила тетя Марта, – в случае нештатной ситуации, пока к тебе прилетят даже из Москвы, пройдет много времени…  – западные радиостанции в СССР глушили. Инге слушал только передачи Московского Международного Радио:

– Кантата «Огненные годы», – провозгласил диктор на английском языке – автор слов товарищ Королёв, композитор…  – Инге выключил приемник:

– Под такое не сосредоточиться. Ладно, я сам себе радио. Сабине нравится эта песня…  – насвистывая:

– When the night has come, and the way is dark…  – он потянулся за блокнотами.

Покосившийся деревянный домик располагался на задах рубленного в лапу, как говорили в Сибири, старинного здания с тесовой крышей. Серая древесина поросла мхом, но бревна были еще крепкими. В крохотном сарайчике, пристроенном к стене, квохтали куры.

Октябрьская улица находилась в центре города, но сюда, на задворки бывшей Покровской церкви, никто не заглядывал. Храм закрыли перед войной, снеся с крыши купол и шатровую колокольню. Служащие городских учреждений, въехавших в бывшую церковь, не обращали внимания на пожилую женщину в темном ватнике и таком же платке, кормящую кур, развешивающую на крыльце заштопанные простыни. В домике не было электричества, жилица пробавлялась свечами и буржуйкой. Рядом с курятником она сложила небольшую поленницу. В сенях висел жестяной рукомойник. Мыться она ходила в заштатные бани неподалеку.