Ковчег детей, или Невероятная одиссея - Липовецкий Владимир (книги полностью txt) 📗
Моя детская память сохранила эти фигуры: жандармов, попов, царских офицеров… Ими владели ненависть и безысходность, страх и отчаяние. Они готовы были на все. Помню, как несколько офицеров, взобравшись на колокольню гатчинского собора, стреляли по демонстрации и были оттуда сброшены. Помню генерала и полковника. Они переоделись в поповские шубы, чтобы незаметно пробраться на вокзал. Их схватили на наших глазах. Раздели до нижнего белья и погнали назад. Чем закончилось это происшествие, не видел.
Нам, мальцам, разобраться в том, кто прав, а кто не прав, было нелегко. Душевные травмы, нанесенные в детстве, особенно чувствительны и остаются на всю жизнь. Мне потом приходилось видеть много жестокостей и несправедливостей. Но то, детское, — памятнее, больнее всего.
Мы днями пропадали на вокзале. Самое людное, а значит, и самое интересное место. Нравились нам матросы-балтийцы. В черных бушлатах. Строгие и немногословные. Но нередко оружие и власть оказывались в руках людей плохих. Прибыл как-то к нам на станцию небольшой отряд из полутора десятка солдат. Все изрядно выпившие. Размахивают винтовками и револьверами. Горланят, перебивая друг друга. Здесь же затеяли скандал с комендантом. Мы, как всегда, рядом. Глазеем на новоприбывших. А они к нам обращаются:
— А ну, ребята, показывайте, где тут живут офицеры?!
Городок Гатчина в то время небольшой был, и мы знали наперечет все дома. Не думая, что может произойти в дальнейшем, с готовностью пошли показывать квартиры. По тротуару Лютцевской улицы, ничего не подозревая, идет навстречу пожилой капитан. На черном его кителе висит кортик. Такой красивый! На солнце блестит. Да и у капитана самого, видно, настроение хорошее, по случаю доброй погоды.
— Сдать оружие! — заорали солдаты.
Капитан от неожиданности вздрогнул:
— Какое же это оружие? Оно у меня именное. Дареное…
— Снять немедленно! — подступил к нему один из солдат и для острастки выстрелил вверх из револьвера.
Капитан снял кортик, сломал его о колено и бросил в канаву. На глазах его появились слезы. Он махнул рукой и, сгорбившись, пошел в сторону станции.
Это было только началом. Нетрезвые солдаты врывались в дома офицеров. Крики, избиения, слезы домочадцев… Все это до сих пор в моей памяти.
За окнами ресторана стало темнеть. Зал наполнился посетителями и шумом. Александров подвинул стул ближе ко мне. Лицо его побледнело. Глаза блестели. То ли от выпитого вина, то ли от нахлынувших воспоминаний. Я воспользовался паузой, чтобы перезарядить кассету в диктофоне.
— Еще помню корниловский мятеж. Я стоял в очереди за хлебом. Длинной и долгой. Неподалеку, на куполе вокзала, солдаты устанавливали пулеметы. В сторону Суйды медленно катились вагоны с красногвардейцами. Среди них мог быть и мой брат. Он тоже записался в Красную гвардию.
Домой я вернулся уставшим. А утром проснулся от крика матери:
— Шура, сыночек мой! Как они тебя изуродовали! Дети! Вставайте скорей, помогите!
Оказалось, брат и в самом деле был в тех вагонах и участвовал в бою с корниловцами. Всего в шести верстах от нашего дома. Раненый, с марлевой повязкой на голове, он еле добрался домой. У него еще хватило сил, чтобы постучаться в окно, после чего он рухнул наземь. Втроем мы едва смогли втащить его в комнату. Почти бездыханного.
Осенью в Петрограде произошло вооруженное восстание. Поначалу это событие не показалось моему отцу серьезным и значительным. Просто очередной переворот. В газетах, которые я покупал отцу, замелькали новые слова — Ленин, Троцкий, Совдеп… Еще не закончилась мировая война, а уже началась Гражданская. Пришел голод. В нашу семью тоже.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
В ДАЛЬНЮЮ ДОРОГУ
«Красная газета»
1 марта 1918 г.
Помощь детям бедноты.
При Наркомпросе образовалась комиссия по устройству детских клубов и колоний в общегосударственном и всероссийском масштабах.
8 марта
Запись детей в колонии производится в 1-м гор. районе на Литейном пр., 2, 35.
28 марта
Отправка детей рабочих.
Вчера, 27/3, в 6 час. комиссия по организации детских колоний при Наркомпросе отправила в Уфу группу детей от 5 до 15 лет в количестве 700 человек. Дети выехали с Варшавского вокзала в санитарных поездах. С ними едут 7 врачей и на каждых 40 детей — один руководитель-учитель. Намечается 4-я группа, которая будет отправлена в Вятку.
31 марта
Правила отправки детей.
Дети, отправляющиеся в колонии, должны иметь: удостоверение с печатью районного Совета рабочих и крестьянских депутатов и с печатью общей больничной кассы. Возраст детей должен быть не менее 4 и не старше 15 лет.
2 апреля
Запись детей в колонии продолжается.
В тот февральский вечер мы не договорили с Петром Александровым. Он спешил домой. Новая наша встреча состоялась через три дня, перед моим отъездом из Ленинграда, в гостинице.
Заурядный одноместный номер. Только одна приметная деталь — чудная гравюра с мостиком через канал Грибоедова.
Войдя, Александров так и застыл перед ней. Он не сказал ни слова, а только покачал головой.
Я стоял позади и через его голову тоже смотрел на гравюру. На ней не было примет времени. Непонятно, какой город изображен — нынешний Ленинград или Санкт-Петербург. Вечный город.
Я догадался, почему Александров не может оторваться от гравюры. Наверное, ему казалось: шагни на этот мостик — и попадешь в свое детство. Это помогло нашему разговору.
— Весной восемнадцатого я закончил трехклассное училище имени императора Павла Первого. Мне исполнилось двенадцать лет. Семья наша жила скромно, и нехватка хлеба ударила по нам особенно больно. Запасов никаких. Родители едва сводили концы с концами. Куда-то ездили. Что-то меняли. И не особенно посвящали нас в свои дела. Но, как говорится, все трудности были видны на столе.
На одном из последних уроков наш преподаватель Георгий Иванович Симонов сказал:
— Сегодня я отпускаю вас домой пораньше. Но с одним условием — вы должны вручить вот эти записки родителям.
Такие извещения мы приносили домой каждый месяц. В них было напоминание об уплате денег за обучение либо приглашение на собрание. Иногда мы теряли эти бумажки, а то и забывали передать. Но на сей раз в голосе Георгия Ивановича звучала особая настойчивость. Это подогрело наше любопытство. Но в записке я не нашел ничего особенного. Правда, на собрание почему-то приглашался не только отец, но и мать. Что-то затевалось. Но что же? Оставалось ждать. Могли ли мы тогда думать, что простая бумажка так много предопределит в нашей жизни. А кому-то будет стоить и самой жизни.
С собрания родители вернулись поздно, когда мы с младшей сестренкой Леной улеглись спать. Но сквозь сон я слышал, как отец и мама о чем-то долго говорили в гостиной.
Наутро все разъяснилось. За завтраком отец сказал:
— Петя и Леночка, вы поедете на Урал. На все лето. Чтобы подкормиться и отдохнуть…
Меня эта весть обрадовала. С этой минуты наша поездка на Урал стала главной темой всех разговоров в доме. Старший брат Шура уговаривал не отпускать нас из дому. Навоевавшись и настрадавшись, он понимал, как неустойчиво положение в стране. Родители колебались и уже готовы были с ним согласиться. Но внезапно в наш дом пришла беда. В конце апреля в одночасье умерла мама, и мы с Леной остались на попечении отца. В то время он работал в Петрограде. Это и решило нашу участь. Мы стали собираться в дальнюю дорогу.
ГЛАВА ПЯТАЯ
ФИНЛЯНДСКИЙ ВОКЗАЛ
