Глаголют стяги - Наживин Иван Федорович (серия книг TXT) 📗

В этот вот разлагающийся среди всякого распутства и крови город и ездила не так давно мать Святослава Ольга для принятия истинной веры…

Цимисхий был не первым и не последним смельчаком, захватившим окровавленный «трон Соломонов»: кто смел, тот и съел. И потому едва стража заметила с зубчатых стен вдали в туче пыли сверкание оружия и услышала резкие звуки труб, как в разубранном коврами, цветами и знамёнами городе, — весть о победе над страшною Русью гонцы доставили уже в столицу, — началась озабоченная суета. Из городских ворот навстречу победителю с иконами, знамёнами, крестами и хоругвями вышли самые знаменитые граждане цареградские во главе с блистающим драгоценными ризами духовенством, которое всегда приветствовало во имя Господне всякого победителя. За ними, заливая все, как потоп, пёстрый и малоблагоуханный, бежали с исступлённо-восторженным рёвом толпы народа. И как только Цимисхий во главе блистающей свиты своей подъехал ближе, как загремел всенародный гимн:

— «…Ныне давший в руки твои власть Бог поставил тебя самодержцем и владыкою… Великий архистратиг, сошедший с небес, отверз перед лицом твоим врата царства. Мир, поверженный под скипетр десницы твоей, благодарит Господа, благоизволившего о тебе, о, государь… Он чтит тебя, благочестивейшего императора, владыку и правителя…»

Под громы гимна Цимисхий спешился, принял благословение от седенького, худенького, с мутными, потухшими глазками патриарха и ему подвели сверкающую на солнце золотую колесницу, запряжённую четвёркой белых коней. Он, протестуя, поднял руку.

— Нет, нет, это не для меня… — сказал он. — Это для Божьей Матери!

И он повёл рукой на весьма чтимую икону Божьей Матери, которую он забрал в качестве трофея в усмирённой Болгарии. Все были чрезвычайно тронуты как скромностью, так и набожностью императора, благоговейно водворили Божью Матерь на золотую колесницу, и Цимисхий, увенчанный золотой диадемой, снова сел на своего коня. Ему подали венец и скипетр болгарского царя. Сам царь, пеший, в пыли, стоял за его конём. И торжественный ход, в предшествии духовенства, среди рёва толп медлительно двинулся в город. Весь Царьград был убран как брачный чертог. Балконы, окна, кровли, перекрёстки, заборы — везде были люди, и толпы эти ревели в исступлении от восторга победы и от радости лицезрения богоданного монарха… Воины, сверкая доспехами, железно отбивали шаг, и на запылённых, обветренных лицах их было суровое торжество…

Шествие остановилось у портала святой Софии. Блистая ризами, духовенство с великим почётом и многим пением понесло пленённую Божью Матерь внутрь огромного, богато украшенного храма. Цимисхий скромно следовал сзади. Началось благодарственное Господу Богу молебствие за то, что Он послал благочестивейшему императору свою помощь на одоление поганых язычников. Цимисхий умилённо молился: он знал, что ему, царю земному, в эти минуты переполненный храм уделяет много больше внимания, чем Царю Небесному… Он снова принял благословение от патриарха с мутными, мёртвыми глазами, и снова под руководством опытных церемониймейстеров с золотыми жезлами в руках наладилось в блистающем храме торжественное шествие императора во дворец.

Едва показалось оно на ступенях храма, которые вели на Августеон — огромный двор с колоннадой, отделявший святую Софию от дворца, — как взыграли золотые трубы и в отдалении, за решётками, взревело море народное. Цимисхий окинул глазами роскошный Августеон. Посреди него стоял «путевой столп», весь из колонн и арок, от которого исчислялось расстояние во все концы империи. Наверху столпа был водружён крест, у подножия которого стояли фигуры Константина и Елены, набожно взиравших к востоку. Неподалёку высился огромный памятник Константину, который на этот раз был изображён в виде Аполлона с сиянием вокруг головы, сделанным, как говорили, из гвоздей, которыми был распят бедняк из Галилеи. По другую сторону путевого столпа возвышалась конная статуя Юстиниана в образе Ахилла. В левой руке он держал какой-то шар, а правую, как и полагается, простирал на восток…

Цимисхий обернулся к болгарскому царю Борису и приказал ему тут же снять с себя знаки царского достоинства, то есть шитую золотом и осыпанную жемчугом шапку, багряный плащ и красные сапоги. Воля императора была исполнена. Но он не хотел унижать больше, чем следует, мятежного царя, он хотел быть великодушным, и тут же во всеуслышание он объявил, что он жалует Борису достоинство римского магистра. Новый римский магистр почтительно благодарил за милость. Трубы взыграли, толпы взревели — всё было очень замечательно.

И смолкли резкие, торжественные звуки труб, и снова загремел хор:

— «Сияют цари — веселится мир… Сияют царицы — веселится мир… Сияют порфирородные дети — веселится мир… Торжествует синклит и вся палата — веселится мир… Торжествует город и все царство — веселится мир… Августы наше богатство и наша радость — Господи, пошли им долгие лета…»

— Императору… — красиво вывел певец.

— Многие лета… — торжественно вздохнул хор.

— Счастливые годы императору… — поднялось несколько подобранных голосов.

— Господи, пошли ему многие и счастливые годы… — поднял хор к небу сильные голоса.

— И августе… — продолжали певцы.

— Многие лета… — гремел хор.

— Счастливые годы… — настаивали певцы.

— Даждь им, Господи, многие и счастливые годы…

— И детям их порфирородным…

— Многие лета…

— Счастливые им годы…

— Подай им, Господи, многие и счастливые годы…

И среди торжественных, победных песнопений Цимисхий медлительно, сияя, как бог, скрылся в глубине своего роскошного дворца…

IV. НА ПОРОГАХ НЕПРЫ

Между тем Святослав с остатками своей разбитой рати бежал под парусами по сердитому зимнему морю. Ладей у него осталось всего с сотню, и издали они казались стайкой чаек. Плавание шло благополучно, и душой Святослав был уже в Киеве. Но на Руси была уже зима, и нужно было до весны зазимовать в извивах Днепра или, как его в старину звали, Непры, на Белобережье. Хватила Русь за эти сумрачные месяцы и голода, и холода, и хвори всякой. Но проходит все. И вот снова над угрюмым морем засияло солнышко, из Непры лёд валом повалил, а из Ирия, птичьего рая, где птица зимует, табунами несметными понеслась всякая птица перелётная. Русский стан ожил и начал торопливо готовиться к походу взводу, к желанному Киеву. Но сумрачен был старый Свентельд.

— Послушай, княже, старика… — не раз говорил он исхудавшему от нетерпения князю. — Не верь грекам. Большого попа своего недаром посылали они к печенегам… Давай лучше возьмём коней да степью, обходами и ударим на Киев…

— Да где же ты столько коней возьмёшь?.. — усмехнулся в ус Святослав. — Нас до шести тысяч человек будет…

— Да у тех же печенегов в ночи и отгоним сколько удастся…

— А вои? На всех коней не достанешь…

— Главное, тебе в Киев пробиться, княже. А дружина с воями на то и дружина, чтобы своё дело делать. Будут пробиваться…

— Нет, не оставлю братьев в беде… — решительно тряхнул чубом Святослав. — Негожее дело ты это надумал. Да и не обманет Цимисхий. Ты просто стареть стал, Свентельд…

— Ну, смотри, княже!..

Ядрей-Федорок все внимательно слушал. Он грёб на княжеском чёлне. Как и Свентельд, он совсем не верил грекам-лисицам. Но прав был и князь: жили вместе, бились вместе, так и умирать вместе…

Прошёл лёд, спали мутные воды, и русские ладьи стаей чаек острокрылых и острогрудых вошли в днепровские плавни. В густых зарослях их стоял немолчный шум — на золотых тысячеструнных гуслях своих играл Ярило свадебные песни радостные… На левом берегу начинался тут необъятный лес, который Русь звала Олешьем, а греки Илеей, а за ним залегли знаменитые Меотийские болота, которые и тянулись до самого устья Дона. Тут в великом множестве гнездилась всякая дичь, от маленьких длинноносых куличков до тяжкого вепря и быстрого оленя с ветвистыми рогами. Эта жуткая, непроходимая трущоба представлялась оседлым народам того времени страшным местом, из которого один за другим вылетали воинственные народы-чудовища, заливавшие кровью всё, до чего они могли только достичь. Теперь, весной, жизнь в Олешье била ключом: несметные табуны птицы перелётной оглушали. И часто с ладей слышно было, как прёт и ломит непролазной чащей страшный вепрь…