Голос Ленинграда. Ленинградское радио в дни блокады - Рубашкин Александр (читать книги полностью .TXT) 📗
Широко проявилось жанровое многообразие сатиры на радио. Басни и фельетоны, частушки и сценки передавались ежедневно. Изо дня в день писал их поэт В. Волженин. «Героями» его произведений становились брехуны из департамента Геббельса и союзники Гитлера («Волчья скромность», «Несгораемая корова», «История „непобедимых“ тевтонов», «Пейзаж»). На эти же темы писали Б. Тимофеев («На севере диком», «Четыре генерала»), В. Иванов («Румынские мальбруки», «Подарок итальянскому королю», «Румынский галоп»), В. Зуккау-Невский («Напрасная щедрость»). До середины сентября, почти до того дня, пока не был вывезен из Ленинграда, писал сатирические сценки для радио М. Зощенко («Скандал в благородном семействе, или Двурушник Муссолини»).
Самыми значительными сатирическими произведениями ленинградского радио лета и осени 1941 года стали сказки и сценки Евгения Шварца. Каждый приход на радио этого большого художника становился событием не только потому, что в очередном номере «Радиохроники» появлялись его новые вещи. Вокруг Е. Шварца всегда была обстановка творчества, доброжелательства. Включение в «Радиохронику» таких сказок драматурга, как «Сон министра», «Дипломатическая конференция», «Союзники», заставляло требовательней отнестись и к другим материалам «Хроники». Хлестко и остроумно были написаны «Похождения фашистского черта» – история о том, как фашисты заключили договор с чертом по имени Фриц («самый хитрый черт»), который, вернувшись с Восточного фронта, отказался от договора. В сказке «Сон министра» говорилось о мечтах высокопоставленного расиста вывести породистых германцев на специальных заводах. В «разговоре» спящего министра со старой ганноверской лошадью высказана важная для всего творчества Е. Шварца мысль о неизбежной победе добра над злом, о конечном торжестве человечности. «„Что ты этим хочешь сказать?“ – спросил министр шепотом. „Кони – это кони, а люди – это люди, – ответила старая мудрая ганноверская лошадь. – И как ты ни старайся – время не повернет обратно и человек не станет зверем“» 11.
Конечно, далеко не все фельетоны, стихи и басни той поры пережили свое время. Лишь малая часть их была напечатана. Но, прозвучав, они становились оружием, помогали бороться с упадническими настроениями, вселяли в людей уверенность. Без боев июля и августа, без окопов, вырытых рабочими, студентами, домохозяйками, без армии народного ополчения трудно представить себе военный перелом сентября, когда враг, взявший город в осадное кольцо, был вынужден остановиться у его стен. Без пятидесяти трех номеров «Радиохроники», без этих очерков, стихов, басен, репортажей нельзя понять дальнейшей роли радио уже осажденного города. Именно в летние месяцы начал мужать, набирать силу талант Ольги Берггольц. Сперва была просто работа, очень много работы.
Стихи были частью той работы О. Берггольц на радио, которая привела ее к высокому искусству. Перелом в ее творчестве начался уже в августе. Июль – август – время поисков, оно отразило некоторые особенности литературы первого военного лета в целом. В выступлениях «тети Даши», стихотворных агитках О. Берггольц, никак не узнать той «Дарьи Власьевны, соседки по квартире», которой посвящены стихи блокадной осени. Сначала был плакатный образ русской женщины, потом поэтесса обращалась ко много перенесшей соратнице по борьбе.
Стихи выполняли свою агитационную роль, но, конечно, как и многие материалы ленинградского радио и печати, не отражали сложности нашего военного положения. Это в июле – августе объяснялось объективными причинами. В официальных сообщениях не говорилось о прорыве наших позиций под Лугой, о том, насколько враг близок к Ленинграду. 21 августа Военный совет фронта обратился к ленинградцам: «Над нашим родным и любимым городом нависла непосредственная угроза нападения немецко-фашистских войск». «Нависла непосредственная угроза…» «Нависла угроза…» Слова обращения звучали теперь по радио каждый день. Они определяли тональность всех передач радио. Лишь с этого времени стал возможен открытый разговор о смертельной опасности, непосредственно угрожающей Ленинграду. Чем яснее становился масштаб событий и надвигающейся беды, тем глубже были передачи, которые вело ленинградское радио.
Ежедневно шли по городской сети и в эфир материалы вещания политического: по несколько раз передавались последние известия, регулярно – программы для молодежи. Каждый выпуск молодежной программы содержал материалы о лучших производственниках, молодых воинах, бойцах МПВО. Выпуск заканчивался напоминанием, что на исходе такой-то день Великой Отечественной войны. В молодежные передачи включались стихи-лозунги, стихи-призывы С. Спасского, В. Волженина, В. Зуккау-Невского:
Именно в августе О. Берггольц стала читать стихи, ознаменовавшие начало нового этапа в ее творчестве:
30 августа в пятьдесят третьем выпуске «Радиохроники», на другой день после того, как враг перерезал последнюю дорогу, связывающую Ленинград со страной, Берггольц взволнованно говорила: «Ленинградец, сегодня семидесятый день Великой Отечественной войны. Стрелки часов движутся к десяти, в городе уже почти темно, все стремительнее бегут последние трамваи, и ты, ленинградец, ускоряешь шаги, торопясь к дому. Улицы пустеют и замирают, военная ночь вступает в свои права… Помнишь ли ты, ленинградец, что ты на фронте, что ты воин. Ты воин, ленинградец, где бы ты ни был – в цехе, в конторе или в своей квартире, – потому что ты в Ленинграде… Так спроси же себя, ленинградец, что сделал ты для фронта сегодня, спроси для того, чтобы завтра сделать еще больше…» Форма прямого разговора – вот тот ключ, который обрело ленинградское радио. Это был ключ к сердцам горожан. Но никто из них в первое военное лето не мог представить себе судьбы города и того, чем станет радио для Ленинграда.
СЛУШАЙ, РОДНАЯ СТРАНА!
Враг у ворот! «Будем защищать нашу музыку».
Граждане Лондона слышали. Когда решалась судьба.
Вместе с Москвой.
Город вступал в новый этап борьбы, все менялось на глазах, менялись и условия, в которых жил и работал коллектив ленинградского радио. О блокадном Ленинграде, особенно первой зиме, написано много. И во всех книгах, во всех документальных свидетельствах подчеркивается, что в девятисотдневной осаде города была пора особенно трудная, когда жизнь в Ленинграде едва теплилась. Не сразу, не за один день стал город таким, каким он запечатлен на гравюрах и рисунках А. Остроумовой-Лебедевой, рисунках Я. Николаева, каким донесли его до нас кадры кинохроники, воспоминания, стихи, – пустынным, умирающим городом.
Война пришла в Ленинград в сентябре, вместе с осенью, хотя, казалось, еще продолжаются летние дни: зеленела трава, солнце редко скрывалось за тучами. 4 сентября к уже привычным сигналам воздушной тревоги прибавились сообщения об артиллерийских обстрелах. 6 сентября на город упали первые бомбы. Массированный воздушный налет 8 сентября привел к большим разрушениям, а зловещий дым горевших Бадаевских складов стал серьезным сигналом надвигающегося голода: были снижены продовольственные нормы. В сентябре началась блокада, в эти же сентябрьские дни враг стремился взять Ленинград штурмом. Бомбежки и обстрелы несли разрушения, еще больше действовали они на человеческую психику.
Из-под развалин домов вытаскивали убитых и раненых. В город шли и шли беженцы – теперь уже из Пушкина, Петергофа, Стрельны. Немцы считали, что судьба Ленинграда решена. Тут надо бы учесть состояние многих советских людей, переживших шок и от предвоенных репрессий, и от первых поражений в войне. Рухнули мифы официальной пропаганды о нашей силе, могуществе, о том, что «врагу никогда не гулять по республикам нашим».
