Кавказ - Величко Василий Львович (читать онлайн полную книгу txt) 📗
Досаднее всего то, что указанная гекатомба не предотвратила других однородных случаев. Еще весьма недавно был учрежден русский поселок на одном из опаснейших в малярийном отношении месте, на берегу Алазани, в какой-нибудь сотне верст от Тифлиса , в таком месте, куда и коренные жители не только не дерзают селиться, но даже весною и летом не решаются заходить. В эту-то могилу бросили несколько сот русских жизней. И там произошло то же, что за несколько лет перед тем в Тертере. Если допустить, что тифлисский губернатор, человек сравнительно новый в крае за несколько лет управления губернией не успел ознакомиться со всеми ее местностями, то ведь казенные земли находятся в ведении лица, родившегося на Кавказе, до тонкости знающего местные условия и обладающего достаточным авторитетом, чтобы помешать учреждению убийственной колонии. Нельзя не посетовать в итоге на то, что ужасающее народное бедствие произошло, а виновных — нет. Это несомненный подрыв русскому авторитету в крае, вред не только для народного, но и для правительственного дела.
Общая картина переселенческого дела в крае очень безотрадна. С одной стороны, тяжелое впечатление производит почти повсеместное пассивное сопротивление мелких (а иногда и не очень мелких) властей стремлениям высшей власти, искренно заботящейся о благе русского народа. Примеров издевательства над русскими переселенцами в разных учреждениях очень много. Есть десятки и сотни людей, ожидающих по несколько лет отвода обещанных им участков, которые затем, в силу неведомых соображений, отдаются другим. Путаница в этом деле невообразимая, и мутной воды много.
К счастью, за последнее время министерство внутренних дел горячо приняло к сердцу переселенческий вопрос, оздоровление которого уже не за горами. Программное его разрешение, вероятно, исправит кое-какие прежние ошибки.
Привходили сюда порою и нецелесообразные политические тенденции, игравшие в руку армянской интриге. Так, например, замечалось стремление селить русских людей не в восточном Закавказье и не в Карсской области, где они политически особенно нужны, а в Грузии. Это вызывает не лишенное справедливости неудовольствие со стороны грузин и, так сказать, политически сближает их с армянскою интригой. Грузины помнят, что они добровольно присоединились к России, и не видят политического основания к сокращению того земельного запаса, который, по их мнению, принадлежит народу, в течение целого столетия доказавшему свою преданность Государю и отечеству. Вольная продажа земли или ликвидации заложенных имений — факты экономические, против которых никому спорить нельзя; включение же Грузии в переселенческую территорию они считают незаслуженным актом правительственного недоверия. Русские переселенцы, однако, не встречают недоброжелательства со стороны грузинских крестьян, с которыми нередко легко вступают в дружбу и даже роднятся. Общность веры очень много значит в глазах простого народа, не отравленного мнимой цивилизацией.
Другой чрезвычайно темной стороной переселенческого дела на Кавказе является бродячая Русь. Руки опускаются при виде ее. При самом горячем несочувствии к крепостничеству, при искреннем желании разумной свободы народности, призванной к мировой исторической роли, понимаешь, однако, первоначальное разумное основание крепостного права, прикрепившего к земле и по своему дисциплинировавшего народные массы, у которых так сильны бродячие инстинкты. И Бог весть еще, что произойдет по мере разнуздания этих последних! Босячество, прославленное г. Максимом Горьким и его покровителями — евреями, является плодом не только городского растления народной толпы, но и указанных бродячих инстинктов, от которых несвободна современная русская деревня.
Бродят люди и по черноморскому побережью, и по городам Закавказья, просят то работы, то земли, а на деле только побираются, да пьянствуют. Несомненно, однако, что добрая половина этих людей впала в нищенство по не зависящим от нее причинам, — и ее можно бы пристроить к земле и сделать полезной производительной силой; но для этого нужна любовная забота со стороны власть имущих, нужна организация не формальная , а проникнутая страстным, энергичным русским патриотизмом. А этого-то и нет; без всякого на то права мы нетерпеливо относимся к плодам тех настроений, которые созданы противокультурной, торопливо-реформаторской работой наших правящих классов.
Часть бродящей по Кавказу Руси, по-видимому, неисправима. Особенно Пензенская губерния поставляет контингент таких бродяг, с которыми ни добром, ни злом ничего поделать нельзя. Даже когда приходит настоящая переселенческая партия из Пензенской губернии, то знатоки дела относятся недоверчиво к ее намерению прочно осесть на земле…
Нужно сказать, однако, что и бродяги сослужили свою службу переселенческому делу. Их назойливое приставание к местным жителям подало повод кружку проживающих в Тифлисе искренно русских людей создать сперва отдел петербургского общества вспомоществования переселенцам, а потом и превратить его в самостоятельное закавказское общество. Первоначальным предлогом было стремление позаботиться о бродячей Руси, чтобы оградить от нареканий русское имя, у которого в крае столько врагов.
Пролежав очень долго под сукном тифлисских канцелярий, проект, наконец, осуществился. Закавказское общество вспомоществования переселенцам, хотя и не пользовавшееся серьезной поддержкой местных властей и многим отуземившимся людям весьма неприятное, однако, принесло немало реальной пользы русскому делу. С одной стороны, переселенцам доставлялась, по мере сил, всяческая помощь, и, в частности, в Тифлисе был устроен приют с бесплатной столовой. С другой, — забота членов комитета о русских поселениях края привела к открытию многих нужд и бедствий, скрывавшихся от начальства низшими вершителями народных судеб; наконец, самое существование указанного общества создало струю русского патриотизма и посодействовало благоприятному решению вопроса в правящих сферах.
Ревнители этого дела находили в переселенческом приюте много забот, труда, но и высоких радостей, — общения с тысячами русских людей, относившихся доверчиво к представителям названного общества. Туда бы следовало посылать так называемых интеллигентов и космополитов, не верующих в духовную силу народа и забывающих о том, из какого Источника эта сила черпается.
Голодные, усталые, больные, измученные невзгодами и бездушным формализмом тайно враждебных служилых людей, русские простолюдины находили на чужой стороне буквально родную семью, и многие страстно к ней привязывались. Семья и впрямь была не плохая: были, например, врачи, просиживавшие целыми часами в спертом воздухе людного приюта; был священник, высокообразованный академик, но скромный и сердцем благой пастырь, отец Константин Красовский, который страстную неделю, самое выгодное в материальном отношении для священника время, провел с переселенцами в Караязском поселке, а затем остался на лето в Тифлисе, чтобы почаще навещать этот поселок, расположенный в малярийной местности; были и многие другие, с радостью приносившие в жертву дорогому сердцу делу и время свое, и деньги, и душевную заботу.
Во всей этой деятельности, которая и поныне продолжается другими людьми, было мало шуму, но много истинной христианской любви. Было много ее и между самими переселенцами, пришедшими с разных концов России. Проявляли они и большую, наивно-стихийную веру в право русского народа на земли, завоеванные русской кровью. Один переселенец даже с убеждением уверял, что климат Закавказья непременно изменится, станет более «рассейским», когда там поселится побольше православного народа. Другой переселенец, после долгих расспросов о мерах предосторожности против малярии, с мрачной решимостью указал на своих деток и сказал:
— Энти, должно, перемрут, а вот те, которые здесь народятся, тех уже никто не сдвинет! Крепки будут, как следует!
Этот человек был выразителем народной веры в устойчивость русского типа и почти беспримерную приспособляемость его к самым разнообразным условиям. Он показал, что русский народ мудрее дальновиднее и духовно сильнее своей так называемой интеллигенции, как истинный хранитель наших созидательных заветов.
