Юрий Милославский, или Русские в 1612 году - Загоскин Михаил Николаевич (онлайн книги бесплатно полные .TXT) 📗
– Ножом!.. но неужели я должен сам?..
– Кто тебе говорит? Что у тебя мало, что ль, молодцов?.. Стоит только намекнуть…
– Омляш и Удалой в дороге, а на других я не больно надеюсь.
– Вели позвать моего дворецкого: у него рука не дрогнет.
– Так ты думаешь, что мы должны?.. что для безопасности нашей?..
– Как же! ведь он нас за руки держит; один конец – так и нам и ему легче будет.
– Ну ин быть по-твоему, – сказал Кручина, вставая медленно из-за стола. Он наполнил огромную кружку вином и, выпив ее одним духом, подошел к дверям, взялся за скобу, но вдруг остановился; казалось, несколько минут он боролся с самим собою и, наконец, прошептал глухим голосом:
– Нет! не могу!.. никак не могу!..
– Чуден ты мне! – сказал, покачав головою, Туренин. – Ведь ты хотел же его уморить в кандалах?
– Да, и как вспомню, что этот молокосос осмелился ругаться надо мною, то вся кровь закипит!
– Так что ж?
– Так что ж!.. Эх, Андрей Никитич! в сердцах я готов на все: сам зарежу того, кто осмелится мне поперечить… а ведь он в моих руках!..
– Тем лучше.
– В цепях… истомленный голодом, едва живой… Когда подумаю, что он, не вымолвив ни слова, как мученик, протянет свою шею… Нет, Андрей Никитич, не могу! видит бог, не могу!..
– Кто говорит, Тимофей Федорович, – конечно, жаль: детина молодой, здоровый, дожил бы до седых волос… да, что ж делать, своя рубашка к телу ближе.
Шалонский бросился на скамью и, закрыв обеими руками лицо, не отвечал ни слова.
– Послушай, любезный, – продолжал Туренин, – что сделано, то сделано: назад не воротишься; и о чем тут думать? Не при мне ли Милославский говорил нижегородцам, чтоб не покорялись Владиславу? Не по его ли совету они пошли под Москву? Не он ли одобрял их, рассказывая о бессилии поляков и готовности граждан московских восстать против Гонсевского? Не клялся ли он в верности Владиславу? Не изменил ли своей присяге и не заслуживает ли этот предатель смертной казни? Ну, что ж ты молчишь? Отвечай, Тимофей Федорович!
– Боярин Туренин, – сказал Кручина, бросив на него угрюмый взгляд, – не нам с тобою осуждать Милославского… Но ты прав: назад вернуться не можно. Делай что хочешь… и пусть эта кровь падет на твою голову!
– Аминь! – сказал Туренин, подходя к дверям.
– Постой! – вскричал Шалонский, – слышишь ли?.. это уж не ветер…
– Да, – отвечал Туренин, отворяя окно. – Точно!.. Конский топот!
– Неужели Омляш! Скоро ж он назад воротился… Нишни!.. караульный с кем-то разговаривает… Кажется… точно так! это голос Прокофьича.
– Земского ярыжки, который у тебя живет?
– Да; я отправил его вместе с Омляшем.
– Ну, так и есть; это должны быть они… вот и караульный сошел с башни… отворяет ворота… Кой черт!.. а сколько ты людей отправил с Омляшем?
– Их было всего четверо.
– Четверо?.. Полно, так ли?.. Кажется, их гораздо больше… Постой-ка… тьфу, батюшки, какая темнять!
Тут на дворе раздался болезненный крик, похожий на удушливое и слабое восклицание умирающего человека.
– Что это значит? – спросил торопливо Туренин.
– Дурачье! – сказал Кручина, – уж не задавили ли кого-нибудь в потемках?
– Тимофей Федорович! – вскричал Туренин, – посмотри-ка!.. Мне кажется, что от ворот идет что-то много пеших людей…
– Право?.. Ну спасибо Замятне! Я просил его прислать ко мне десятка два своих холопей. У меня здесь больных наполовину, а как возьмем с собой человек тридцать, так было бы кому хутор покараулить. Пожалуй, заберутся в гости и разбойники.
– А что, у тебя заведено, что ль, держать по ночам ворота настежь?
– Как настежь?
– Да разве не видишь? Караульный и не думает запирать.
– В самом деле… Может быть, не все еще въехали.
– Не все?.. Кажется, и так порядочная кучка прошла двором.
Вдруг в сенях послышались шаги многих людей, поспешно идущих.
– Тимофей Федорович! – вскричал испуганным голосом Туренин, – сюда идут!..
– Что это значит?.. – спросил Кручина, подойдя к дверям.
В соседнем покое раздался громкий крик, и Кирша, в провожании пяти казаков и Алексея, вбежал в комнату.
– Измена! – вскричал Шалонский.
– Молчать!.. – сказал Кирша, прицелясь в него пистолетом. – Слушайте, бояре! Если из вас кто-нибудь пикнет, то тут вам и конец! Тимофей Федорович, веди нас сейчас туда, где запрятан у тебя Юрий Дмитрич Милославский.
Шалонский протянул руку, чтоб схватить со стола нож; но Туренин, удержав его, закричал:
– Бога ради, боярин, не губи нас обоих! Добрый человек! – продолжал он, обращаясь к Кирше…
– Тсс! ни слова! – перервал запорожец. – Где ключи от его темницы?
Кручина молча показал на стену.
– Хорошо, – сказал Кирша, сняв их со стены, – возьмите каждый по свече и показывайте куда идти… Да боже вас сохрани сделать тревогу!.. Ребята! под руки их! ножи к горлу… вот так… ступай!
В соседнем покое к ним присоединилось пятеро других казаков; двое по рукам и ногам связанных слуг лежали на полу. Сойдя с лестницы, они пошли вслед за Шалонским к развалинам церкви. Когда они проходили мимо служб, то, несмотря на глубокую тишину, ими наблюдаемую, шум от их шагов пробудил нескольких слуг; в двух или грех местах народ зашевелился и растворились окна.
– Тимофей Федорович! – сказал Кирша, – если все эти рожи сей же час не спрячутся, то… – Он приставил дуло пистолета к его виску. – Слышишь ли, боярин?
Шалонский не отвечал ни слова; но Туренин закричал прерывающимся от страха голосом:
– Что вы глазеете, дурачье? иль хотите подсматривать за вашими боярами?.. Вот я вас, бездельники!..
Окна затворились, и снова настала совершенная тишина. Подойдя к развалинам, казаки вошли вслед за боярином Кручиною во внутренность разоренной церкви. В трапезе, против того места, где заметны еще были остатки каменного амвона, Шалонский показал на чугунную широкую плиту с толстым кольцом. Когда ее подняли, открылась узкая и крутая лестница, ведущая вниз.
– Тимофей Федорович, – сказал Кирша, – потрудись идти вперед; а ты, боярин, – продолжал он, обращаясь к Туренину, – ступай-ка подле меня; неравно у вас есть какая-нибудь лазейка, и если он от нас ускользнет, то хоть ваша милость не вывернется.
Сойдя ступеней двадцать, они очутились в обширном подземелье; покрытые надписями чугунные доски и каменные плиты, с высеченными словами, доказывали, что это подземелье служило склепом, в котором хоронили некогда усопших иноков. В одном углублении окованная железом низкая дверь была заперта огромным висячим замком. Кручина, не говоря ни слова, остановился подле нее; в одну минуту замок был отперт, дверь отворилась, и Алексей вместе с Киршею и двумя казаками вошел, или, лучше сказать, пролез, с свечкою в руках сквозь узкое отверстие в небольшой четырехугольный погреб. В нем прикованный толстой цепью к стене лежал на соломе несчастный Милославский. Услышав необычайный шум и увидя вошедших людей, он молча перекрестился и закрыл рукою глаза.
– Ахти! нас обманули! – вскричал Алексей, – это не он!
Звуки знакомого голоса пробудили от бесчувствия полумертвого Юрия; он открыл глаза, привстал и, протянув вперед руки, промолвил слабым голосом:
– Алексей, ты ли это?
– Боже мой!.. это его голос! – вскричал верный служитель, бросившись к ногам своего господина. – Юрий Дмитрич! – продолжал он, всхлипывая, – батюшка!.. отец ты мой!.. Ах злодеи!.. богоотступники!.. что это они сделали с тобою? господи боже мой! краше в гроб кладут!.. Варвары! кровопийцы!
Рыдания прерывали слова его; он покрывал поцелуями руки и ноги Юрия, который, казалось, не мог еще образумиться от этого нечаянного появления и не понимал сам, что с ним делалось.
– Добро, будет, Алексей! – сказал запорожец. – Успеешь нарадоваться и нагореваться после; теперь нам не до того. Ребята! проворней сбивайте с него цепи… иль нет… постой… в этой связке должны быть от них ключи.
Кирша не ошибся: ключи нашлись, и через несколько минут, ведя под руки Юрия, который с трудом переступал, они вышли вон из погреба.
